— Честити, — вдруг тихо спросила Пруденс, — ты боишься того, что произойдет на брачном ложе?
— Да, — призналась она. Честити страшилась неминуемого, но, что было более важно, опасалась того, какой станет после. Она не знала никакой иной формы своего существования, кроме целомудрия. Какой же она будет, когда потеряет девственность?
— Можно оставаться чистой и невинной, сестра, — пробормотала Пру, — даже после того, как ляжешь в постель с мужем.
Кивнув, Честити признала правоту сестры. Но можно ли было оставаться по-прежнему невинной после того, как испытаешь все эти удовольствия плоти, которые были более чем… непристойны? Могла ли она считаться все такой же целомудренной после того, как стала бы добровольной участницей подобных наслаждений? Честити так не думала. Быть образцом добродетели — единственное, что она знала, — означало в том числе терпеливо сносить все знаки внимания своего мужа. Позволять ему спать с ней. Она не допустила бы ни одной истерики. Ни малейшего крика или мольбы. Честити покорно лежала бы под мужем, терпя проявления его страсти. Так было нужно для рождения детей. И тогда ее поведение не казалось бы греховным. Оно могло считаться греховным лишь в том случае, когда происходящее между мужчиной и женщиной было необузданным, развратным. Совершаемым для удовольствия, а не ради великой цели продолжения рода.
Обязанность. Такова была обязанность Честити — производить на свет целомудренных, добродетельных дочерей и сильных, благородных сыновей.
— Ты слишком много думаешь, — мягко укорила Пру. — Ты хмуришься — и если продолжишь в том же духе, заработаешь эти ужасные морщины вокруг рта и глаз.
Слабо улыбнувшись, Честити отмахнулась от тягостных мыслей:
— Спасибо тебе за эту беседу, Пру.
— До завтра. Спокойной ночи.
Оставшись одна в спальне, Честити подошла к туалетному столику. Ей нужно было успокоиться. Лишь одна вещь могла принести ей столь желанное умиротворение. Она потянулась к флакону, выдернула пробку и вдохнула соблазнительный аромат духов. Это было ее запретное желание. Единственная слабость, которую она себе позволяла.
Честити медленно провела хрустальным наконечником вниз по шее, наслаждаясь прохладным скольжением благоуханной капельки по коже.
— Да, нанесите меня на всю себя.
Она слышала голос Тейна, раздававшийся в голове, пока хрусталь скользил по коже, покрывая тело духами. Как порочно, как греховно думать о подобных вещах! Думать о нем. Но Честити была не в силах оборвать эти слова. Они приходили на ум, несмотря на ее решимость не слушать навязчивый шепот.
Предостерегающий голос разума умолк. Тело теперь обволакивало нежное тепло, а голова кружилась от мелькавших перед глазами мимолетных образов Тейна и сцен из ее сна. Эти духи… они начинали одурманивать Честити.
— Позвольте мне стать частью вас. Окутать вас. Дать вам почувствовать меня.
— Да…
Всего одно слово согласия. Одобрения.
Глава 9
Обволакивая Честити, Тейн восхищался ощущением ее близости. Даже через толстые слои ночной рубашки и халата он тонко улавливал очертания ее тела — больших сочных грудей, полных ягодиц, пышных бедер. Тела, полностью отвечавшего его вкусу, — тела, в которое так жаждала погрузиться похоть, которым так жаждал овладеть сам темный принц.
Окутывая Честити своим ароматом, Тейн ощущал примитивное удовольствие варвара, осознавая, что ставит на ней свою метку. Скоро он отметит ее своей сущностью — от и до. Она будет источать его запах — эротическое благовоние темного мужчины-феи, смешанное с мускусными, сексуальными нотами похоти.
Даже сейчас Тейн ощущал, как похоть настойчиво подталкивала поддаться безумству, разделив Честити со смертным грехом. И как темный принц мог удержаться от этого? Похоть слишком долго страдала от голода, лишенная любого подобия чувственной игры. Но секс с этой женщиной не походил бы ни на одну близость, которую когда-либо доводилось испытывать сластолюбивому греху — как, впрочем, и самому Тейну. Она была такой чистой и невинной! Какое упоительное, пьянящее переживание для кого-то столь же распутного, как он…
Похоть тоже неудержимо хотела ее. Незапятнанную, целомудренную Честити. Тейн жаждал затеять с ней сладострастную игру, обучить всем видам развращенных страстных соитий, к которым так неудержимо стремился его грех.
Заговоривший в Тейне темный мужчина-фея инстинктивно поднял голову, отчаянно борясь с похотью. Во всех своих прежних любовных интрижках принц позволял греху брать над ним верх — поддавался темным, сексуальным потребностям своей неблагой крови. Это было легко. Связь без обязательств, без последствий: к женщинам, которых Тейн укладывал в постель, он испытывал лишь вожделение — а не это всепоглощающее импульсивное желание оберегать и обладать.
И все же сегодня вечером Тейн чувствовал себя так, словно боролся за свою жизнь и драгоценную человеческую душу Честити. Позволить похоти победить и на этот раз значило вручить суженую своему греху.
Тейн не мог так поступить. Все неблагое, заключенное в нем, так и ревело, отчаянно протестуя. Честити принадлежала только ему — и никому другому. Увидев в гостиной Крома, явно искавшего расположения Честити, Тейн чуть опрометчиво не обнаружил свое присутствие. Оказывается, Кром тоже хотел ее.
В этот момент неблагая кровь взяла верх, заставив похоть отступить. Но после этого Тейн предстал самим собой, в своей неблагой сущности, — импульсивным, властным, неистово жаждущим, чтобы Честити уступила ему. Да, он должен помешать Крому и унести добродетель в свое королевство.
Наблюдая, как его собственное тело окутывает тело Честити, Тейн изучал ее реакцию на духи, которые были самой его сущностью. Она находилась во власти возбуждения. Светлая кожа над ее горлом горела пламенем сексуального желания.
— Вы желаете, чтобы я пришел к вам? — спросил Тейн, наслаждаясь тем, как ее кожа поглощает его, и ощущая глубокую, сокровенную связь с Честити. Он улавливал биение ее сердца своим телом, слышал ее дыхание, тонко чувствовал едва уловимую дрожь возбуждения, бурлившую в ее крови. От Тейна не укрылось ни то, как вздернулись, превратившись в бусинки, ее соски, ни то, как затрепетало в предвкушении ее женское естество.
Немного усмирив свой страстный нрав, Тейн целиком и полностью сосредоточился на Честити, поглощая все ее существо собой, постигая ее, точно так же, как она постигала аромат духов. И наконец до Тейна донесся этот тихий, почти неслышный, едва уловимый легкий шепот:
— Да…
— А кого вы ждете, кого хотите увидеть?
Таинственный голос, который Честити так старательно прятала в самых глубинах своей души, ответил на его тихий вопрос стремительным мельканием образов: сначала Тейн увидел самого себя в облике скрытого под маской незнакомца из лабиринта, потом перенесся в сад, где так настойчиво преследовал Честити, и, наконец, снова увидел себя в маске. Эти два образа лихорадочно сменяли друг друга в ее сознании до тех пор, пока картины не слились в одну, и незнакомец наконец-то не с себя маску, под которой показалось лицо Тейна.
Он знал, чего хотела Честити. Знал, чего так страстно желал этот голос внутри ее. Темного мужчину-фею. Опасную, доминирующую сторону мужчины, которого она встретила в парфюмерном магазине.
Прогнав на какое-то время похоть, Тейн позволил своему телу воссоединиться из частичек благоуханной влаги. Он уже был не ароматом духов, а обернулся в туман, потом — в дым, который медленно и чувственно обвился вокруг талии и ягодиц Честити, а потом скользнул вдоль ее бедер.
На мгновение покинув Честити, Тейн услышал ее внутренний голос протеста и поспешил унять ее тревогу, встав позади. В этот момент он был самим собой, таким, какой он есть. Принц темных фей, чье магическое очарование нельзя было ни скрыть, ни ослабить.
Как бы отчаянно Тейн ни желал видеть Честити уступившей, наблюдать за тем, как сбрасывается покров ее добродетели, потребность донести до этой женщины, кому же она принадлежит, была гораздо сильнее.
— Взгляните на меня.
Честити медленно открыла глаза — и тут же едва не задохнулась от представшего перед ней образа. В длинном зеркале отражалась она, стоявшая босиком, облаченная в свои девственно-белые кружева и оборки, а позади нее, источая темноту волос и глаз, маячил Тейн в своем неблагом обличье.
Принц высился над Честити, на фоне его рослой, внушительных размеров фигуры, одетой в стиле обычного смертного джентльмена, она казалась и вовсе крошечной. Тейн чувствовал и слышал, как голос, дрожавший внутри Честити, заглушается голосом разума, которому она привыкла беспрекословно повиноваться: «Он может уничтожить меня, причинить мне боль… овладеть мною».
— Никакого уничтожения, никакой боли, — прошептал Тейн, проводя рукой по ее щеке и с наслаждением ощущая пальцами мягкость кожи, — но овладеть вами — да. Хочу ли я подчинить вас? Да. Заставить вас уступить тому, чего вы на самом деле желаете, вынудить вас уступить той, какой вы на самом деле являетесь? Да.
Наклонив голову, Тейн легонько коснулся лицом изгиба ее шеи, вбирая каждый нюанс ее человеческой природы — тела, разума и духа — в себя.
— У вас внутри живет друг, — загадочно прошептал он, — друг, который показывает мне все, что вы так отчаянно пытаетесь скрыть.
— Нет.
— Я уже слышал этот голос, кричавший, моливший об освобождении из плена добродетели. Не упорствуйте, позвольте себе испытать одно простое удовольствие — подобное тому поцелую, о котором вы просили меня в своем сне.
Честити зажмурилась, и Тейн подумал, что она наверняка станет отрицать это. Но добродетель вдруг смягчилась, забыв о решимости возражать, и прижалась своей головой к его.
— Я боюсь.
— Только не меня. — Вдыхая ее аромат, согретый жаром стремительно побежавшей по венам крови, принц плавно скользнул кончиком пальца вниз по дрожащему горлу Честити. — Вы боитесь того, чего на самом деле желаете.
Она покачала головой, отрицая это, но Тейн лишь притянул ее к себе, коснулся ее распущенных волос и мягко сжал их в ладони.