ожно сказать, внес ценный вклад в подготовку ценного кадра. Я еще много могу сделать. Я бы хотел жить вечно, мне просто не хватает времени! Завтра я покажу тебе, я начертил проект новой базы, а то эта рухлядь того и гляди развалится. Знаешь, какая там будет библиотека?..»
Кейдж бросает косой взгляд на выглядывающие из рукавов футболки бицепсы друга, гораздо больше его собственных, на его простое широкоскулое лицо с яркой белозубой улыбкой, на всю его крепкую ловкую фигуру и недоумевает вслух: «И как так вышло, что ты подался в науку?».
Стеф понимает его недоумение, разглядывает свои широкие ладони и мощные запястья, покрытые завивающимися рыжими волосками.
«Не хочу умирать, понимаешь? Хочу жить вечно».
«Никто не может жить вечно».
«А я смогу. Я люблю жить. Люблю быть сильным. Что мне какая-то безносая?».
Он касается клевера-оберега на шее. Клевер трехлистный, обычный. Упрямый Стеф верит, что он все равно приносит счастье, потому что его Кейдж подарил. Он всего добьется сам, и не нужны ему никакие клеверы.
«Я и тебя сделаю бессмертным, старик, обязательно, клянусь! Как я буду без твоего постоянного зуденья?».
Глава 54. Тяжелая артиллерия
— Здравствуй, Рене.
— Мери? Привет! О Господи, что с твоими волосами?
Рука Гувер тут же взлетела к голове и провела по рассыпанным рыжим кудрям.
— Очень плохо, да? — Уныло спросила она. — Несчастный случай. Спалила на задании полголовы, так жалко было! Пошла отстригать то, что восстановлению не подлежало, а они не поняли и разом резанули под корень…
У нее в голосе зазвучали слезы, и добрая мисс Прайд поспешила ее утешить.
— Ничего, отрастут.
— Конечно! — Вспыхнула Гувер. — Ты соображаешь, о чем говоришь?! Я эти двадцать лет растила! Они уже никогда такими не будут! Никогда!
— Будут другие.
— Не желаю об этом говорить!
Гувер резко накинула на голову капюшон серой толстовки, за которым скрылось все ее расстроенное лицо.
— Ты зайдешь к нам? — Спросила Рене, чтобы сменить тему. — Я покажу тебе свои новые картины. Я все-таки попробовала писать в духе прерафаэлитов, и ты знаешь, мне даже нравится. Я поняла их концепцию и хочу сделать нечто подобное, но не повторить, а как бы по духу… ой!
Коленка у девочки подломилась, и она упала бы, если бы Гувер ее не поддержала. Закусив губы от боли, Рене доковыляла до парковой скамейки и присела.
— Что у тебя там? — Мерида присела рядом с ней на корточки и сноровисто закатала штанину. — Ого! Операция была недавно?
— Да. — Жалобно призналась Рене. — Я не хотела тебе говорить, боялась сглазить. Доктор обещал, что будет легче, но пока совсем не легче!
— Да ты и не обязана была мне говорить, мы же не подружки. — Хмыкнула Мери. — Слушай, Рене, я ведь не просто так тебя нашла. По-моему, ты должна знать. Твоя мама была бы против, но знаешь, если бы я была в такой ситуации… в общем, я знаю, кто твой отец, и думаю, что ты тоже должна. Если бы я узнала вовремя о своем, это уберегло бы меня от многих… разочарований.
Мерида вытащила из рюкзака папку с распечаткой и вопросительно посмотрела на Рене.
— Ты можешь отказаться и считай, что этого разговора не было.
Рене нерешительно протянула руку.
— Я… я думаю, что наследственность не так важна при правильном воспитании, но… он был очень плохой?
— Он был больной. — Ответила Гувер, не отдавая папку. — Ты точно уверена?
— Дай. — В голосе Рене зазвучала твердость. — Я должна знать. Мама его любит. Значит, есть за что.
— Не уверена, что ты знаешь достаточно даже о своей маме. — Гувер еле заметно усмехнулась. — Кстати, ты ведь скоро уезжаешь, Рене.
— Почему? — Удивилась девочка, жадно вцепившись в папку с распечаткой. — С чего ты взяла?
— В попытках уберечь тебя, они только тебя губят. — Гувер засмеялась уже открыто. — Поверь мне, детка. Мы вряд ли еще увидимся. Ладно, я пойду, мне пора. А ты береги свои коленки.
— Прощай. — Растерянно сказала Рене, глядя ей в спину.
Гувер подняла руку и махнула ей, не оборачиваясь, но Рене уже не увидела этого жеста, упоенно разглядывая черно-белую фотографию отца, сделанную в тюрьме для особо опасных преступников с маниакальными наклонностями.
Звук сирены возвестил о том, что заключенным пора готовиться ко сну. Эвэлн Лакс мягко спрыгнул с вбитого под потолок турника и отправился в душ. В одиночной камере развлечений не густо: чтение, трехразовое питание и физические упражнения. Иногда заходят незаметные люди в дорогих костюмах и интересуются его старыми знакомыми. Лакс ничего от них не скрывал, сдавая подноготную приятелей с потрохами просто ради развлечения. О результатах ему докладывать не желали, но тогда Эвэлн отказывался говорить о следующем, и ни физические, ни психологические пытки успеха не имели, так что, несмотря на пятнадцатилетний срок, Лакс был в курсе успехов всего преступного мира. В последнее время наглых выскочек становилось все больше, но был среди них особенно наглый, и Лакса он раздражал своей показушностью и беспринципностью. Эвэлн читал газеты, и в каждой об этом новоявленном герое было по статье. Лицом всего этого хаоса была рыжая девица неопределенного возраста, сперва Лакс даже принял ее за парня-подростка из-за плохого качества снимка. Но это была лишь игра на публику, а настоящим лидером организации, метко прозванной каким-то писакой «Бродячими псами», был Трой Мак-Гинти, небесталанный юноша, но слишком скользкий тип. Разумный ход, но Лакса, не любившего отдавать лавры за собственные заслуги подставным лицам, он возмущал, а потому бывший без пяти минут властелин мира с особой яростью скреб себя и без того жесткой мочалкой.
В камере его уже ждали. Развалившаяся на узкой койке блондинка игриво покачивала ножкой в белом кружевном чулке. Эвэлн бросил на нее косой взгляд, но ничего не сказал. Блондинка оценивающим взглядом окинула его мышцы и восхищенно присвистнула.
— Убирайся с моей кровати.
— Зачем же сразу так?
Ухоженные коготки кокетливо царапнули щеку.
— Ты не в моем вкусе. — Насмешливо сказал Лакс, вытягивая ее по спине полотенцем.
— В этом и смысл.
Блондинка хихикнула и подвинулась, уступая ему место, и Эвэлн сел. Блондинка тут же прижалась к его спине и обвила шею руками.
— Пятнадцать лет ты тут, Лакс! — Проворковала она. — Пятнадцать лет в одиночестве, без компании, и не стал более сумасшедшим, чем был! Каково, а?
— Что тебе нужно?
— Забрать тебя. Хватит растрачивать такой талант, как ты считаешь?
— Кто тебя послал?
— Сама судьба, дорогой.
— Кто твой хозяин? — Лакс почувствовал раздражение, отчасти оттого, что ловкая рука блондинки умело делала свое дело и отбивала всякую охоту к сопротивлению.
— Стефан Моритц.
— Этот псих? — Невежливо спросил Лакс. — Он же подох.
— А ты слышал о проекте «Гувер»?
Теперь присвистнул от восхищения сам Эвэлн.
— Сделал, мерзавец! Стоп… эта рыжая девка?! Бродячие псы? Так за этим не Мак-Гинти стоит?
— Мак солдат, а не полководец.
— А ты?
— Я буду, кем ты захочешь. — Блондинка дотронулась кончиком пальца до его носа.
Умная и хитрая. И наверняка опасная, иначе бы ее не послали. Или ее элементарно не жалко?
— Что за дело Моритцу до меня?
— До твоего бесценного опыта, Лакс. Моритц умеет мыслить глобально, но подчас чересчур погрязает в деталях. Ты готов идти?
— Каким образом нас выпустят?
— Это уж не твоя забота.
— А ты? Ты пришла вывести меня… или уговорить уйти?
Блондинка поджала губы.
— А ты не согласен? Нравится гнить здесь в забвении и безысходности?
— Неубедительно.
Эвэлн столкнул ее с койки и лег, вытянувшись во весь рост, закинув руки за голову. Блондинка, помедлив, усмехнулась и села на него верхом.
— А так?
— Продолжай. — Лакс, не меняя позы, повел плечами. — Посмотрим, какие у тебя аргументы.
— Ну здравствуй, шлюха. — Рыжая растрепанная девка встала из-за стола, отодвинув микроскоп. — Привела? Теперь иди отсюда, нам надо поговорить.
Блондинка кивнула и вышла, оставив Лакса и проект «Гувер» рассматривать друг друга в полной тишине.
— Ты выглядишь лучше, чем можно было предполагать. — Наконец, заявил Моритц, делая шаг к дивану и устало потирая переносицу.
— Это важно? — Скептически усмехнулся Лакс, скрещивая руки на широкой груди.
— Я люблю все красивое. — Моритц неопределенно пошевелил пальцами. — Можно, я буду на ты? В конце концов, я все же старше. Как прошел побег?
— Нас просто выпустили. Как это возможно?
— Мы набираем обороты. — Развеселился ученый. — Какой-то «Бойцовский клуб», ей-богу. Народ мне верит. Давай сразу расставим точки над i, ладно? Я не собираюсь захватывать мир, что бы там не говорил Мак-Гинти. У этого мальчика комплекс недооцененности. Я просто хочу тихо заниматься своими исследованиями, получить мужское тело, посадить дерево и так далее.
— Зачем тогда это все? — Лакс тоже сел на диван и неопределенно повел рукой, охватывая жестом означенное «все».
— Для веселья. — Просто ответил Моритц, как что-то само собой разумеющееся. — Это весело. Знаешь, жизнь — это история. Скучная, длинная, унылая — история обывателей. Или она может быть романтической комедией, приключенческим боевиком с погонями и перестрелками, исторической хроникой и так далее. И ты знаешь, в чем истина? Любая история должна заканчиваться вовремя. Она просто когда-нибудь должна заканчиваться. Даже очень интересное, но нескончаемое кино в итоге приедается. Вот ты… твоя история была захватывающей, резкой и потрясающей своим размахом, но что в итоге? Тебя схватили и упекли в тюрьму, как какого-то второсортного злодея из третьесортного фильма про крутых спецназовцев. Тебе нравится такая концовка, Лакс? А я вот не хочу, чтобы моя история управлялась другими. Я, черт подери, режиссер своей истории!
— Но она тоже чересчур длинная.
— Ты не понял. Моя жизнь разделена на несколько не связанных друг с другом фильмов. — Воодушевленный Моритц вскочил, раскинув руки и крутанувшись на одном месте. — История мальчика из трущоб, ставшего одним из бойцов элитного подразделения. История солдата, ставшего ученым, понявшим законы мира. История предателя, ведущего двойную игру. История создателя совершенной боевой машины. К сожалению, тогда моя история прервалась, потому что перестала быть моей. Это было начало истории солдата Гувер. Но это не могло долго длиться, и вот она опять моя, и она в самом начале. История восставшего из мертвых.