Праге писал о нем. Называлось это “Идиот на действительной”. И сейчас он сидит у меня в голове. Но теперь я сделаю иначе. Я его проведу в Россию. Помещу его к вам в Харьков. Вы там что-то сногсшибательное вытворяете. А вообще-то я, кажется, так и не допишу его. Австрия, когда мы вернемся, уже перестанет существовать, а наши ребята не дадут меня посадить»[689].
Повесть была адресована солдатам и офицерам чехословацких добровольческих частей. Автор явно преследовал определенные агитационные цели, стремясь пробудить у читателей патриотические чувства и ненависть к австро-венгерской монархии и военщине. Отсюда сильный публицистический акцент. Зденек Горжени говорит об этом: «Гашек написал “Бравого солдата Швейка в плену” по социальному заказу ‹…› во имя успеха вооруженного антиавстрийского сопротивления. Австрийская империя еще существовала, война еще не была ею проиграна, и среди вчерашних солдат чешской и словацкой национальности надо было вести большую разъяснительную работу. Нужно было рассеять какие бы то ни было проавстрийские иллюзии, привлечь в интересах войны с Австрией как можно больше добровольцев из рядов военнопленных. По этим политическим мотивам Гашек и взялся за свое самое острое оружие — антиавстрийскую сатиру. Поэтому и мобилизовал Швейка. Поэтому он сознательно строит свое произведение как осмеяние, как суд над ненавистной милитаризованной монархией, которая угнетала его родной народ и вовлекала его в несправедливую войну. Это был суд над бюрократическим Молохом, теперь уже пораженным тяжелым недугом, деградировавшим и находящимся в агонии»[690].
После Февральской революции и падения русского царизма крах австро-венгерской монархии стал казаться особенно реальным и близким. Гашек всеми силами стремился способствовать борьбе с ней. В этой связи и могла возникнуть потребность скорее выпустить готовую часть книги.
Сосредоточенность автора на образе Швейка оказалась на этот раз даже более продолжительной и пристальной, чем в 1911 году, когда создавались рассказы. Если повесть значительно уступает по своим размерам роману, написанному позднее, то одновременно она почти в четыре раза превосходит по объему цикл рассказов о Швейке. Да и вообще это самое крупное произведение из всего написанного Гашеком в России (по крайней мере до нас не дошло более крупных произведений). Естественно, что, работая над большой повестью о Швейке, Гашек не мог не заглядывать вперед и не думать о его дальнейшей судьбе. Это подтверждают и новые замыслы, возникшие вскоре у него.
В августе 1917 года, всего через месяц-другой после выхода из печати повести «Бравый солдат Швейк в плену», Гашек прибыл в полк, размещавшийся в украинском селе Березна. Здесь он много общался со своим пражским другом, тоже писателем, Франтишеком Лангером. Еще до войны вместе с Лангером и другими друзьями Гашек сочинял пьесы для кабаре, которые потом ими же исполнялись. Лангер вспоминает, что и в полку устраивали музыкальные вечера и любительские театральные представления (для этой цели был даже приспособлен и оборудован амбар). В Березне Гашек предложил Лангеру написать сообща для любительской постановки в полку «пьесу о Швейке, как он готовится вступить в чехословацкое войско. Он (Гашек. — С. Н.) будет, мол, обдумывать ее»[691].
Любопытно, что с этим замыслом хорошо согласуется и даже, пожалуй, перекликается одна подробность, мелькнувшая еще в концовке повести «Бравый солдат Швейк в плену». Там упомянуто, что, едва сдавшись в плен, Швейк встречается с чехословацкими добровольцами. Уже второй день своего пребывания в плену он проводит в добровольческой роте своих земляков. Почти наверняка уже и тогда будущая судьба Швейка была связана в сознании автора с этими воинскими соединениями.
Итак, очередным звеном и фрагментом в творческой истории интересующей нас темы была мысль изобразить Швейка в добровольческих чехословацких частях в России. Из военнопленного Швейк должен был превратиться в солдата этих частей.
Замысел произведения (или произведений) о Швейке разрастался по мере развития исторических событий. Автор как бы шел по их стопам. Гашек ставил своего героя в новые и новые исторические условия: мировая война и австрийская армия, плен, добровольческие части…
Одновременно в сознании Гашека жили творческие планы, связанные с намерением изобразить какие-то стороны истории чехословацких добровольческих частей в России. Еще в лагере для военнопленных в Тоцком он заявлял, что собирается написать историю Первого чехословацкого полка имени Гуса[692]. Ему хотелось показать (что он делал потом и в своих корреспонденциях с фронта), как чешский и словацкий народ «сохранил твердый и непреклонный характер и не склонился перед Австрией» (XIII–XIV, 244), перейдя к вооруженной борьбе против нее. Позднее стали вырисовываться и юмористические ответвления таких замыслов, порожденные неудовлетворенностью писателя политикой руководства чехословацких общественно-политических и военных объединений в России. Особенно интересно в этом смысле построение памфлета Гашека «Клуб чешских Пиквиков» (конец апреля 1917 года), который облечен им в форму рассказа о намерении создать сатирический роман: «Решил я написать роман о Клубе сотрудников Союза[693], чтобы научить читателей если не постичь загадку чешской политики, то по крайней мере почувствовать ее. Роман этот выйдет уже после войны, дабы на родине у нас каждый имел возможность насладиться зрелищем, как эти невинные души из застольного общества на Подвальной улице, Киев I, вознамерились вдруг ни с того, ни с сего взять власть в свои руки, чтобы руководить чешскими делами, и ‹…› начали действовать, проявляя прямо-таки изысканные умственные способности.
Пока познакомлю здешних читателей с отдельными действующими лицами романа, начиная фигуркой председателя Клуба чешских Пиквиков паном Халупой» (XIII–XIV, 167).
Восемь раз в фельетоне упоминается о будущем романе. Каждое новое действующее лицо вводится подобным упоминанием, “чешских Пиквиков”, говорится, что он будет иметь название “Председатель клуба Халупа на совещаниях в Петрограде у господина Б. Павлу, приятеля известного немецко-австрийского шпиона Шелкинга” (там же, 169). Или: “Очень интересным героем романа является доктор Кудела” (170). Заключая фельетон, Гашек сообщает: “Я кончаю пока серию портретов из нового романа и подчеркиваю, что история Клуба чешских Пиквиков по охваченному материалу будет доведена до самого последнего времени и будет содержать самый богатый набор имен и течений всех оттенков”…» (XIII–XIV, 174). Все это очень напоминает «Историю партии умеренного прогресса в рамках закона», написанную Гашеком еще в 1912 году и построенную в виде ансамбля юмористических шаржей на реальных лиц. Одновременно памфлет перекликается как с изначальным замыслом романа «Похождения бравого солдата Швейка» («Посмеюсь над всеми глупцами…» — говорил он, приступая к работе над романом[694]), так и с определенным потоком сатирического повествования в написанных частях романа, представляющим собой своего рода пародийную историю воинской части, в которой Гашек служил. Продолжением этой истории могла бы стать и «история» чехословацких добровольческих частей в России, точнее, изображение некоторых ее сторон, потому что в принципе отношение к этим частям, самой их идее, назначению, миссии, было у Гашека не только положительным, но даже восторженным.
«Клуб чешских Пиквиков» написан примерно в то же время, что и «Бравый солдат Швейк в плену». Таким образом разрабатывались одновременно две темы или два аспекта одной темы. Развивающийся замысел «швейкианы» и планы нового сатирического сочинения, возможно, существовали еще порознь, раздельно, но если и так, то очень скоро они сомкнутся.
Мы установили, что, побывав в австрийской армии и в плену, Швейк должен был оказаться затем в чехословацких добровольческих частях. А что должно было произойти дальше? Оказывается, и на этот вопрос можно ответить с достаточной определенностью. На помощь опять приходят рекламные плакаты, о которых уже была речь. Как мы помним, заглавие книги было сформулировано Гашеком в афишах следующим образом: «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой и гражданской войны у нас и в России». Разумеется, намерение показать Швейка в обстановке гражданской войны могло появиться у Гашека не раньше, чем началась эта война. Но этот план был продолжением уже существовавшего в сознании автора и постепенно развивавшегося замысла большого произведения или цепочки произведений о Швейке. Произошло дальнейшее «наращивание» замысла.
На чьей же стороне оказался бы Швейк в гражданской войне? Тут мы, к сожалению, можем опереться главным образом на воспоминания современников, а этот источник, как известно, не всегда надежен. Память нередко подводит. Однако в данном случае полностью совпадают свидетельства совершенно разных людей, никак не связанных между собой. Все они в один голос утверждают, что дальнейший путь Швейка лежал в Красную Армию. Неоднократно об этом заявлял сослуживец Гашека по политотделу Пятой армии Арношт Кольман, много общавшийся с ним в Сибири — в Красноярске, Иркутске. Важно к тому же, что делился он своими воспоминаниями по свежим следам, еще в 20-е годы. По словам Кольмана, «Гашек часто говорил о плане большого военного романа, который должен описывать развитие австрийского солдата от “яблочка”[695]» до красноармейца»[696]. Но особенно авторитетно свидетельство чешского писателя Ивана Ольбрахта. Он встречался с Гашеком в Праге в 1921 году — в разгар его работы над романом о Швейке. Однако об этом есть смысл сказать чуть позже.