Несомненно, эти сведения были получены Анчиком непосредственно от Ивана Ольбрахта, с которым на протяжении многих лет его связывали дружеские отношения. Еще в 1928 году Ольбрахт привлек Анчика к сотрудничеству в газете «Руде право» в качестве автора судебных очерков. В 30-е годы вместес Ольбрахтом и В. Ванчурой Анчик даже ездил в Закарпатье. Они постоянно общались и после Второй мировой войны, в частности, на работе. В 1945–1952 годах оба они работали в Министерстве информации — Ольбрахт руководителем отдела радио, затем издательств, Анчик — в секретариате министра.
И еще одно немаловажное обстоятельство: Анчик несомненно был уверен, что передает сведения, полученные от Ольбрахта, с необходимой точностью: он опубликовал их еще при жизни своего друга. Ольбрахт умер 30 декабря 1952 года, роман Гашека со вступительной статьей Аничка вышел осенью 1951 года. В выходных данных указано: «Набор — 21.IV, печать — 15.IX.1951»[721]. Таким образом, предисловие Анчика написано еще до апреля 1951 года — практически за два года до смерти Ольбрахта. Прижизненная публикация сведений, полученных от Ольбрахта, — довольно надежная гарантия точности их передачи.
Как замысел романа Гашека стал известен Ольбрахту? В научной литературе о Гашеке, изданной в Чехии, не существует упоминаний о каких-либо личных встречах Ольбрахта с Гашеком. Однако это чистейшая случайность. Еще более 30 лет тому назад чешский журналист Зденек Штястны установил факт такой встречи и описал ее в своей книге о Гашеке, вышедшей на русском языке в Башкирском издательстве в Уфе, отметив заодно и то обстоятельство, что о посещении Гашеком Ольбрахта еще «не знает общественность». Целая главка в книге Штястного так и называется — «О визите Гашека к Ивану Ольбрахту». Он состоялся в конце июля 1921 года. Гашек тогда жил у Франты Сауэра на Яронимской улице в Праге. «После выхода в июле полностью первого тома “Швейка” Сауэр, придя как-то домой, сообщил Гашеку интересную и отрадную новость: “Ты должен пойти в Крч (один из районов на окраине Праги. — С. Н.) к Ивану Ольбрахту. Он приглашает тебя на обед». Быть позванным на обед в Крч — событие немалое. Ольбрахт жил там со своим отцом Анталом Сташеком (также писателем. — С. Н.) в полном уединении. Когда Гашек пришел в Крч, то был немало удивлен, что Ольбрахт встретил его как старого друга, хотя знал о нем лишь по рассказам Сауэра и Сука (с которыми разговаривал о Гашеке и накануне. — С. Н.) и Софьи Самойловны Гончарской (политработник Пятой армии, встречавшаяся в 1920 году с Ольбрахтом в Москве и рассказавшая ему о работе Гашека в Красной Армии. — С. Н.). После обеда в домике на окраине Праги Гашек чувствовал себя в обществе Гелены Малиржовой (жена Ольбрахта, писательница. — С. Н.) и Антала Сташека настоящим писателем (в высших литературных кругах Гашека все еще недооценивали. — С. Н). Наряду с другими вопросами обсуждался также состав гашековского «предприятия» (деятельность Гашека, Сауэра и Сука по изданию и распространению «Похождений бравого солдата Швейка». — С. Н.)»[722].
Естественно, не могла не зайти речь и о продолжении романа, тем более что в послесловии к первому тому Гашек, как уже говорилось, затрагивал эту тему, оповестив читателей о предстоящем выходе очередных частей романа «На фронте» и «В плену». Ольбрахт вообще живо интересовался судьбой и творчеством Гашека. Еще в 1920 году во время своей поездки в Советскую Россию он усиленно расспрашивал о нем в Москве и привез в Прагу сведения о его политической работе в Красной Армии. Он был первым, кто высоко оценил роман Гашека в печати (в ноябре 1921 года). Естественно, он не мог не проявлять интереса и к замыслу продолжения романа. Таким образом, цепочка информации, идущей от Анчика и Ольбрахта, вновь нас привела к самому Гашеку. Круг замкнулся.
Конечно, версия о том, что Гашек собирался связать судьбу Швейка с освободительной борьбой китайского народа, может показаться непосвященным достаточно экзотичной. Однако надо реально представлять себе атмосферу и среду, в которой Гашек вращался в Сибири. Китай был рядом. Множество китайцев постоянно находилось и в традиционной столице Восточной Сибири — Иркутске. Отношения с Китаем, особенно с учетом перспектив освободительной борьбы там, вообще занимали тогда очень большое место в русском сознании и в революционных ожиданиях — тем более у сибиряков. Важное значение им придавало и руководство Советской России.
Специалисты, обстоятельно изучавшие биографию Гашека, знают, что он и сам питал огромный интерес к жизни и борьбе народов Востока, а в качестве начальника интернационального отделения политотдела Пятой армии и по долгу службу руководил работой как с иностранцами и бывшими военнопленными (сотни тысяч которых скопились на пути следования Пятой армии), так и с национальными меньшинствами — бурятами, монголами, китайцами и корейцами, служившими в армии или жившими в зоне ее действий. Это непосредственно входило в его служебные обязанности. И занимался он этим с увлечением. Известно, например, что он организовал в Иркутске издание букваря и грамматики бурятского языка, а также первой газеты на этом языке (название этой газеты «Ур». — «Рассвет»). Он привлек для этого сотрудников-бурят, раздобыл шрифты и т. д.[723] Опыт создания газеты «Ур» имел некоторое значение и для возникновения монгольской газеты «Унэн». Гашек непосредственно встречался с монгольскими и китайскими руководителями и участниками революционного движения. Вообще с китайцами он общался давно, начиная с Самары, если не раньше. В середине октября 1918 года из Бугульмы, где Гашек был помощником коменданта города, телеграфировали в Реввоенсовет Пятой армии: «В Красную Армию вступило много добровольцев, в том числе бывшие военнопленные — сербы, хорваты, венгры, чехи, словаки и китайцы»[724]. Одним из лучших и самых близких друзей Гашека в России был инструктор интернационального отделения китаец Чжен-Чжан-хай, с которым он проделал значительную часть пути из Поволжья до Байкала, а возможно, встречался с ним и раньше, еще на Украине. Чжен-Чжан-хай или Ваня Чанг, как часто называли его, был и свидетелем на свадьбе Гашека. Якобы и расставались они в Иркутске со слезами на глазах. О нем всегда тепло говорила и Шура Львова[725].
Гашек даже выучил несколько десятков китайских иероглифов[726] и, выступая перед китайцами, вставлял в свою речь китайские слова. Александра Львова вспоминала: «Немецким и венгерским языком Гашек владел в совершенстве. Но так как в своей работе он нуждался и в знании других языков, то он учил и их. Это был, например, китайский язык, из которого он знал приблизительно восемьдесят иероглифов ‹…› Уфа в те годы стала настоящим Вавилоном. У вокзала находилась большая казарма «Пункт», которая превращена была в лагерь для военнопленных. Среди них было много солдат-китайцев, и Гашек ходил к ним проводить митинги. В свои выступления и доклады на русском языке он вставлял и китайские слова, разговаривал с переводчиками и стал среди китайских солдат очень популярным. Каждый раз, когда ему нужно было объяснить причины революции, он произносил китайское изречение: “Снег падает на землю”, которое означало подтверждение естественного хода вещей»[727].
Известно, что летом 1920 года Гашек выступал на митинге китайских граждан в Иркутске, где присутствовало две тысячи человек. Эти и другие факты, показывающие охотное общение Гашека с китайцами, неслучайно привлекли внимание исследователей жизни Гашека — З. Штясгного[728], Б. С. Санжиева (39), П. Гана.
В августе 1920 года Гашек даже записался на двухгодичные курсы восточных языков при Иркутском университете (правда, на японское отделение). Люди, знавшие Гашека (Йозеф Рипл и др.), вспоминают, что у него был и учебник китайского языка, который он вез даже с собой в Москву из Иркутска и был очень огорчен, когда в дороге у него этот учебник пропал. В упоминавшемся письме Салату (а также в одной из информаций в иркутской газете «Власть труда») Гашек сам сообщал, что политотдел Пятой армии планировал поручить ему и издание корейско-китайского журнала.
Более того, Гашек даже использовал элементы китайского языка в своем художественном творчестве. Однажды он прослоил китайскими словами и выражениями целый большой рассказ: «Чжен-си, высшая правда». В нем повествуется о встречах Гашека с командиром китайского полка, прибывшего в Иркутск из Дальневосточной республики (она существовала в 1920–1922 годах, в рассказе Гашека называется Восточно-Сибирской республикой), а также с китайскими должностными лицами в Иркутске. Поэтика рассказа в значительной мере основана на дублировании китайских слов и выражений чешскими (а также на стилизации китайской учтивости). При этом рассказ написан Гашеком уже по возвращении в Прагу, в апреле 1921 года, спустя полгода после его отъезда из Сибири, когда его познания в китайском языке, казалось бы, должны были идти на убыль. Да и вообще можно было ожидать, что он ограничился чисто внешним подражанием китайскому языку, его звучанию. Однако известные московские филологи-китаисты, ознакомившись по моей просьбе с рассказом, не без удивления подтвердили совсем другое. За единичными исключениями (да и те, возможно, объясняются неточной транскрипцией) Гашек употреблял подлинные китайские слова и выражения. Член-корреспондент РАН Б. Л. Рифтин сообщил: «Гашек использовал в рассказе в большом количестве китайскую лексику: отдельные слова, целые фразы и даже пословицы (например, “Хао мин бу чу мэнь, э мин син цян ли” — “Добрая слава не выходит за ворота, а дурная уходит за тысячу в