Генерал в знак согласия кивал головой и заметил, что положение значительно улучшилось, в начале войны было гораздо хуже. Ничего не дается сразу, необходимы опыт, практика. Теория, собственно говоря, тормозит практику. Чем дольше продлится война, тем больше будет порядка.
— Могу вам привести конкретный пример, — сказал генерал, довольный тем, что сделал такое крупное открытие, — эшелоны, проезжавшие через станцию Хатван два дня тому назад, не получили хлеба, а вы его завтра получите. Ну, теперь пойдемте в вокзальный ресторан.
В ресторане генерал опять завел разговор об отхожих местах и о том, как это скверно, когда всюду на путях железной дороги торчат какие-то кактусы. При этом он ел бифштекс, и всем казалось, что он пережевывает один из этих кактусов.
Генерал столько внимания уделял отхожим местам, будто от них зависела победа Австро-Венгерской монархии.
По поводу вновь создавшейся ситуации в связи с объявлением Италией войны генерал заявил, что как раз в отхожих местах — наше несомненное преимущество в Итальянской кампании.
Победа Австрии явно вытекала из отхожего места.
Для генерала это было просто. Путь к славе шел по рецепту: в шесть часов вечера солдаты получат гуляш с картошкой, в половине девятого войско в отхожем месте «опорожнится», а в девять все идут спать. Перед такой армией неприятель в ужасе удирает.
Генерал-майор задумался, закурил «операс[451]» и долго-долго смотрел в потолок. Он мучительно припоминал, что бы еще такое сказать, раз уж он попал сюда, о чем бы прочесть поучение офицерам эшелона.
— Ядро вашего батальона вполне здоровое, — вдруг начал он, когда все решили, что он и дальше будет смотреть в потолок и молчать. — Личный состав вашей команды в полном порядке. Тот солдат, с которым я говорил, своей прямотой и выправкой подает надежду, что и весь батальон будет сражаться до последней капли крови.
Генерал умолк и опять уставился в потолок, откинувшись на спинку кресла, а через некоторое время, не меняя положения, продолжил свою речь. Подпоручик Дуб, рабская душонка, уставился в потолок вслед за ним.
— Однако ваш батальон нуждается в том, чтобы его подвиги не были преданы забвению. Батальоны вашей бригады имеют уже свою историю, которую должен обогатить ваш батальон. Вам недостает человека, который бы точно отмечал все события и составлял бы историю батальона. К нему должны идти все нити, он должен знать, что содеяла каждая рота батальона. Он должен быть человеком образованным и отнюдь не балдой, не ослом. Господин капитан, вы должны выделить историографа батальона.
Потом он посмотрел на стенные часы, стрелки которых напоминали уже дремавшему обществу, что время расходиться.
На путях стоял личный инспекторский поезд, и генерал попросил господ офицеров проводить его в спальный вагон.
Комендант вокзала тяжело вздохнул. Генерал забыл заплатить за бифштекс и бутылку вина. Опять придется ему платить за генерала. Таких визитов у него ежедневно бывало несколько. На это уже пришлось загубить два вагона сена, которые он приказал поставить в тупик и которые продал военному поставщику сена — фирме «Левенштейн» так, как продают рожь на корню. Казна снова купила эти два вагона у той же фирмы, но комендант оставил их на всякий случай в тупике. Может быть, придется еще раз перепродать сено фирме «Левенштейн».
Зато все военные инспектора, проезжавшие через центральную станцию Будапешта, рассказывали, что комендант вокзала кормит и поит на славу.
Наутро следующего дня эшелон еще стоял на станции. Настала побудка. Солдаты умывались около колонок из котелков. Генерал со своим поездом еще не уехал и пошел лично ревизовать отхожие места. Сегодня солдаты ходили сюда по приказу, отданному в этот день капитаном Сагнером ради удовольствия генерал-майора: «Schwarmweise unter Kommando der Schwarmkommandanten»[452].
Чтобы доставить удовольствие подпоручику Дубу, капитан Сагнер назначил его на сегодня дежурным.
Итак, подпоручик Дуб надзирал за отхожими местами. Отхожее место в виде двухрядной длинной ямы вместило два отделения роты. Теперь солдаты премило сидели на корточках над рвами, как ласточки на телеграфных проводах перед перелетом в Африку.
У каждого из-под спущенных штанов выглядывали голые колени, у каждого на шее висел ремень, как будто каждый готов был повеситься и только ждал команды.
Во всем была видна железная воинская дисциплина и организованность.
На левом фланге сидел Швейк, который тоже втиснулся сюда и с интересом читал обрывок страницы из бог весть какого романа Ружены Есенской[453]:
…дешнем пансионе, к сожалению, дамы
ем неопределенно, в действительности может быть больше
ге в большинстве в себе самой заключенная поте —
в свои комнаты или ходи —
национальном празднике. А если выронили т
шел лишь человек и только стосковался об э
улучшалась или не хотела с таким успехом
стать, как бы сами этого хотели
ничего не оставалось молодому Кршичке…
Швейк поднял глаза, невзначай посмотрел по направлению к выходу из отхожего места и замер от удивления. Там в полном параде стоял вчерашний генерал-майор со своим адъютантом, а рядом с ними — подпоручик Дуб, что-то старательно докладывавший им.
Швейк оглянулся. Все продолжали спокойно сидеть над ямой, и только унтера как бы оцепенели и не двигались.
Швейк почувствовал всю серьезность момента.
Он вскочил как был, со спущенными штанами, с ремнем на шее, и, использовав в последнюю минуту клочок бумаги, заорал: «Einstellen! Auf! Habacht! Rechts schaut!»[454] — и взял под козырек. Два взвода со спущенными штанами и с ремнями на шее поднялись над ямой.
Генерал-майор приветливо улыбнулся и сказал:
— Ruht, weiter machen![455]
Отделенный Малек первый подал пример своему взводу, приняв первоначальную позу. Только Швейк продолжал стоять, взяв под козырек, ибо с одной стороны к нему грозно приближался подпоручик Дуб, с другой — улыбающийся генерал-майор.
— Вас я видел ночью, — обратился генерал-майор к Швейку, представшему перед ним в такой невообразимой позе.
Взбешенный подпоручик Дуб бросился к генерал-майору:
— Ich melde gehörsam, Herr Generalmajor, der Mann ist blödsinnig und als Idiot bekannt. Saghafter Dummkopf[456].
— Was sagen Sie, Herr Leutnant?[457] — неожиданно завопил на подпоручика Дуба генерал-майор, доказывая как раз обратное. — Простой солдат знает, что следует делать, когда подходит начальник, а вот унтер-офицер начальства не замечает и игнорирует его. Это точь-в-точь как на поле сражения. Простой солдат в минуту опасности принимает на себя команду. Ведь господину подпоручику Дубу следовало бы подать команду, которую подал этот солдат: «Einstellen! Auf! Habacht! Rechts schaut!»[458]
— Ты уже вытер задницу? — спросил генерал-майор Швейка.
— Так точно, господин генерал-майор, все в порядке.
— Wiencej srac nie bedziesz?[459]
— Так точно, генерал-майор, готов.
— Так подтяни штаны и встань опять во фронт!
Так как «во фронт» генерал-майор произнес несколько громче, то сидевшие рядом с генералом начали привставать над ямой.
Однако генерал-майор дружески махнул им рукой и нежным отцовским голосом сказал:
— Aber nein, ruht, ruht, nur weiter machen![460]
Швейк уже в полном параде стоял перед генерал-майором, который произнес краткую речь по-немецки:
— Уважение к начальству, знание устава и присутствие духа на военной службе — это все. А если к этим качествам присовокупить еще и доблесть, то ни один неприятель не устоит перед нами. — Генерал, тыча пальцем в живот Швейка, указывал подпоручику Дубу: — Заметьте этого солдата; по прибытии на фронт немедленно повысить и при первом удобном случае представить к бронзовой медали за образцовое исполнение своих обязанностей и знание… Wissen Sie doch, was ich schon meine?.. Abtreten![461]
Генерал-майор удалился, а подпоручик Дуб громко скомандовал, так, чтобы генерал-майору было слышно:
— Erster Schwarm, auf! Doppelreihen… Zweiter Schwarm…[462]
Швейк между тем направился к своему вагону и, проходя мимо подпоручика Дуба, отдал честь как полагается, но подпоручик все же заревел:
— Herstellt![463]
Швейк снова взял под козырек и опять услышал:
— Знаешь меня? Не знаешь меня. Ты знаешь меня с хорошей стороны, но ты узнаешь меня и с плохой стороны. Я доведу тебя до слез!
Наконец Швейк добрался до своего вагона. По дороге он вспомнил, что в Карлине, в казармах, тоже был лейтенант, по фамилии Худавый. Так тот, рассвирепев, выражался иначе: «Ребята! При встрече со мной не забывайте, что я для вас свинья, свиньей я и останусь, покуда вы в моей роте».
Когда Швейк проходил мимо штабного вагона, его окликнул поручик Лукаш и велел передать Балоуну, чтобы тот поспешил с кофе, а банку молочных консервов как следует опять закрыл, не то молоко испортится. Балоун как раз варил на маленькой спиртовке в вагоне у старшего писаря Ванека кофе для поручика Лукаша. Швейк, придя выполнить поручение, узнал, что в его отсутствие весь вагон начал пить кофе.