– Бедные гасконцы из всего извлекают деньги!
– О нет, ваше высочество, в данном случае дело обстоит не совсем так! Разрешите мне представить вашему усмотрению небольшое рассуждение.
– Говорите.
– О каком именно молчании идет у нас речь? О тех событиях, которые произошли в этом самом домике?
– Конечно!
– Ну так вот, ваше высочество, прошу вас: забудьте первая о том, что здесь произошло, тогда забуду и я обо всем!
– Что вы хотите сказать этим?
– Я хочу сказать, что в этом самом доме ваше высочество связали меня необдуманной клятвой. Освободите меня от нее, и я буду нем как рыба!
– Да, – ответила Анна Лотарингская, – но раз вы посвятили в это сира Льва…
– О, не беспокойтесь, в этот час сир Лев, наверное, умер!
– Вы убили одного из самых верных моих слуг, да еще чуть ли не хвастаетесь этим! А кроме того, если Лев еще не умер, то он мог сказать обо всем… другим…
«Эге! – сказал себе Лагир. – Да тут, кажется, устроено целое сообщество пижонов, безнадежно влюбленных в красавицу герцогиню!»
В этот момент послышался топот быстро скачущей лошади.
– Боже мой! – в ужасе крикнула герцогиня. – Это Эрих!
– Какой Эрих?
– Да это… друг Льва! Бегите, спасайтесь! Быть может, он уже знает все!
– Тем лучше для вас, герцогиня, потому что тогда вам ничего не будет стоить доказать ему, что гасконец Лагир сущий болван, которого легко мистифицировать! Разрешите мне действовать по-своему, и все будет улажено!
Это действительно был Эрих; он вошел в комнату – бледный, готовый скрежетать зубами в муках невыразимого ревнивого бешенства.
– Здравствуйте, милый граф, – с улыбкой сказала ему герцогиня. – Вы очень быстро ехали, спешили? Ну, так присаживайтесь ко мне на диван!
– Я был очень удивлен, получив приглашение вашего высочества, – сквозь зубы ответил Эрих. – Я был уверен, что мои услуги не нужны больше!
– Господи, да как вы могли подумать это?
– Мне рассказывали, что у вас завелся новый слуга по имени Лагир.
– Вот как? Разве вам уже успели рассказать? Кто же?
– Лев.
– Разве Лев знает его?
– Вчера утром Лев свалил его ударом приклада по голове на улице Каландр, а сегодня вечером они дрались на дуэли, и Лев получил тяжелую рану.
– Как странно, что Лагир ничего не сказал мне об этом!
– Как? Разве вы видели его?
– Да, он здесь.
– Здесь?!
С графом сделался такой припадок бешенства, что он, задыхаясь, схватился за шпагу.
– Да что с вами, граф? – удивленно спросила его герцогиня.
– Ваше высочество! – с трудом выговорил Кревкер. – Я знаю, что я – только вассал… Конечно, расстояние, отделяющее нас… Я все понимаю… Но… но в тот день, когда вы насильно вырвали из моего сердца тайну любви к вам, вы дали мне этим право ревновать вас!
– Ревновать?
– Да, потому что этот Лагир, этот гасконец, этот бродяга, осмелился…
– Но договаривайте же до конца, граф!
– Ну… этот субъект осмелился уверять, будто три дня тому назад…
– Вы не решаетесь договорить до конца? Ну так я договорю за вас! Три дня тому назад я ехала к себе домой, и Лагир, ехавший в Париж, повстречался со мною. Хотя я и была замаскирована, но ему понравились мои волосы, и он с истинно гасконской дерзостью увязался за мной… Ну и… Я оставила его в доме!
– А, так вы сами признаетесь, сами признаетесь! – со страданием крикнул Эрих.
– Этот бедный Лагир! – с холодным сожалением продолжала герцогиня. – Ведь он воображает, будто он любим, как никто! Бедняжка не знает, что ночью все кошки серы… Идите за мной, я покажу вам интересную картину!
Она взяла графа Эриха и осторожно повела его в соседнюю комнату. Там она шепотом сказала ему, чтобы он прижался ухом к замочной скважине.
Эрих прислушался, и до него донесся страстный шепот:
– Анна, дорогая моя Анна! Я боюсь, что у меня не хватит крови в жилах, чтобы достаточно пролить ее на службе тебе! Анна, моя жизнь, моя любовь! Я люблю тебя, обожаю!
– Теперь посмотрите! – шепнула герцогиня.
Эрих заглянул в скважину и увидел при неверном свете лампы Лагира, стоявшего на коленях пред белокурой женщиной, одетой и причесанной как герцогиня и тоже замаскированной. Это была камеристка Марион.
Эрих вскрикнул и упал на колени с жалобным шепотом:
– Простите! О, простите!
XXVIII
Герцогиня поторопилась отвести графа подальше от двери, как бы опасаясь, чтобы Лагир не услышал их. Этот маневр еще более убедил Кревкера, насколько он виноват в своих подозрениях.
– Ах, герцогиня, герцогиня! – бормотал он, чуть не рыдая. – Найдете ли вы когда-нибудь возможность простить нас?
Герцогиня провела его обратно в будуар и, заперев двери, сказала:
– Ну а теперь поговорим! Дорогой мой граф! Знаете ли вы, что за народ гасконцы?
– Еще бы! Это хвастуны, фаты…
– Да, да, но зато они храбры!
– Ну вот еще!
– И очень верны и неизменны в преданности. Вот я и захотела сделать себе верного раба из этого Лагира. Нам необходимо иметь своего человека в свите наваррского короля, тогда мы всегда будем осведомлены. Но вдруг мне пришло в голову, что у вас с Лагиром могут быть свои счеты из-за схватки на улице Каландр. Вот я и послала Амори за вами, чтобы предупредить вас о Лагире. Я боялась, чтобы у вас не произошло столкновения… Но – увы! – я спохватилась слишком поздно! Боюсь теперь, как бы этим досадным столкновением не было испорчено все дело. И так тут разыгралась драма ревности…
Граф Эрих опять рассыпался в извинениях. Герцогиня продолжала:
– Да, но вы ведь сказали мне, что Лев опасно ранен?
– Быть может, теперь он уже умер!
– Боже мой! Такой верный слуга! Но поезжайте же поскорее в Париж и возвращайтесь обратно сюда, чтобы сообщить мне, как его здоровье!
Герцогиня была умелой комедианткой, а Кревкер – слишком влюбленным человеком, чтобы не поверить ее искренности. Поэтому, смущенно пробормотав еще несколько извинений, он поспешил вскочить на лошадь и стрелой умчался к Парижу…
Когда топот его лошади замер вдали, Анна отправилась в ту комнату, где Лагир сидел с Марион.
– Долой маску! – сказала она камеристке. – Ступай вон, комедия сыграна!
Затем она знаком приказала Лагиру следовать за ней в будуар. Здесь он спросил ее:
– Так что же, герцогиня, комедия удалась?
– Вполне. Он поверил всему!
– Какие глупцы – мужчины! – пробормотал Лагир. – Итак, ваше высочество, дело сделано, я сдержал свое обещание. Для сира Льва и его друзей я – обмороченный дурак, а вы – целомудреннейшая из женщин!
– Да, вы сдержали свое обещание, но ведь я тоже сдержала свое, освободив вас от клятвы!
– Да, прошлым мы поквитались, ваше высочество, а будущее…
Анна вспыхнула.
– Что такое? – крикнула она. – Уж не осмелитесь ли вы ставить мне новые условия за свое молчание в будущем?
– Фи! – с негодованием ответил Лагир. – Право же, я гораздо лучше, чем вы думаете обо мне! Поверьте, светлое воспоминание о вашем высочестве будет с признательностью сохраняться моим сердцем!
Анна Лотарингская ответила ему лишь пренебрежительным жестом. Он продолжал:
– О, к чему между нами встала эта проклятая политика, которая невольно разъединила нас! Я был бы так счастлив служить вам, как обожаемому светлому ангелу, но это несовместимо с моим долгом подданного наваррского короля.
– Значит, вы очень любите своего государя? – спросила Анна.
– Это мой долг.
Герцогиня окинула его своим магическим взором и тихо сказала:
– А если бы я попросила вас избрать себе другого повелителя? Ах, вы вообразили себе, что я женщина без сердца, способная отдаваться лишь сухому политическому расчету… А ведь как знать! Быть может, я, несмотря ни на что, не буду в силах забыть проведенные с вами часы.
Говоря это, Анна была хороша как никогда; быть может, и искренна она была в этот момент тоже как никогда.
– Герцогиня! – задыхаясь, сказал Лагир. – Во имя Неба, заклинаю вас: не говорите со мной так!..
Она продолжала взволнованным, нежным голосом, обдавая пылкого гасконца магнетизирующим, одурманивающим взглядом:
– Да и почему бы вам не служить мне? Разве я недостаточно молода и хороша для этого? И какие узы могут существовать между вами и наваррским королем, чтобы ради него вы чуть не предали меня, неблагодарный?
– Я родился его подданным.
– Ну так что же? – Герцогиня вложила свою руку в руку Лагира, и тот жадно поднес ее к своим губам. – Вы скажете еще, что у вас имеются родина и родное гнездо… Воображаю себе его! Это какая-нибудь хижина, сквозь крышу которой свободно проходят дождь и ветер и стены которой разваливаются от малейшего прикосновения! Дайте мне увезти вас в Лотарингию, и там я дам вам замок, настоящий замок, опоясанный лесами, пашнями и лугами!
Слова герцогини вызвали неожиданный результат: напоминание о родине и родной кровле вырвало Лагира из состояния морального оцепенения, в которое его погружала обольстительная речь Анны. Он встал и со спокойной гордостью сказал:
– Ваше высочество! В тот день, когда мой король не будет больше нуждаться во мне, я встану на колени пред вашим высочеством и скажу: «Мне не нужно ни замков, ни лесов, ни пашен, ни лугов. Дайте мне лишь такую службу, где бы я мог с пользой пролить всю свою кровь за благо вашего высочества!»
У герцогини вырвался скорбный возглас.
– Ну что же, – грустно сказала она, – уезжайте! Уезжайте и никогда более не возвращайтесь сюда! Но сначала дайте мне клятву, что для всего остального мира то, что произошло здесь, будет лишь сном.
– Райским сном, герцогиня!
Анна дала ему для поцелуя руку, он преклонил пред ней колено.
– Уезжайте! – повторила она. – Я вижу, нам суждено стать врагами!
– Прощайте, ваше высочество, – со скорбно бьющимся сердцем ответил Лагир. – Бог милосерд. Он, быть может, позволит, чтобы настал день, когда я получу возможность умереть за вас!