Это был подводный охотник, снаряженный ластами, маской, кривой трубкой для захвата воздуха и настроженным гарпунным ружьем. Он искал добычу покрупней, чем бычок-песочник, длины которого едва хватало, чтобы пересечь донышко банки, но поза бычка была интересной: в охотнике заговорил натуралист.
Он увидел существо, даже не напоминавшее блистающих серебром стремительных летунов подводного царства. Скорей — размокшая головешка! Но у него было украшение: оранжевая бахрома по краю спинного плавника. Да, такая же, как у того драчливого типа! Казалось, она светится среди зеленовато-серого однообразия дна.
«Вон оно что! — подумал охотник. — А бычок-то, видать, готовится к нересту. Ишь нарядился! Неужели займет банку?»
И этот человек, всегда старавшийся выкидывать из воды острые предметы, чтобы купальщики не повредили о них ноги, на этот раз так делать не стал. Он понял, что банка нужна бычку для выведения потомства.
Итак, охотник, пользуясь близостью объекта, изучал поведение рыбы в естественной среде, а бычок, еще ничего не зная об оранжевом украшении, которое выдавало его с головой, и поэтому считая себя надежно замаскированным, старался не шевелиться. Он уставился прямо в глаза человеку, чтобы по малейшему движению зрачков разгадать его опасные намерения.
Прошло несколько минут. Наблюдатель сдержанно пускал пузыри, обстановка делалась все напряженнее. Наконец человек допустил оплошность, Ему показалось, что его кто-то зовет. Он повернул голову, чтобы высунуть из воды ухо. А когда — через какое-то мгновение! — вновь посмотрел на консервную банку, бычка на ней не было. Просто наваждение! Только сейчас был, и вот нет его! Да был ли? Да хоть банка-то здесь есть?! Охотник протянул руку и, коснувшись банки пальцами, убедился, что она-то вполне реальна. Затем он, чувствуя разочарование, дал себе слово понаблюдать за нерестом.
Бычок же, уплыв довольно далеко, приостановился передохнуть. Было сумрачно; поверхность, эта широкая граница, отделявшая море от недоступного неба, медленно колыхалась далеко наверху. Чистое, лишь слегка волнистое песчаное дно, покато уклоняясь, терялось в непроглядной глубине. Здесь вкус воды, мера света, песок дна сообщали бычку, что место ему знакомо. Он даже ощущал свое несомненное единство со всем этим, правда, не настолько сильно, чтобы чувствовать себя здесь как дома. На всякий случай он заосторожничал и был готов к тому, что его в любую минуту могут грубо прогнать.
Беспокойный обладатель консервной банки не знал, что его окружают воды, в которых он провел первые дни своей жизни, что ниша под громоздившейся впереди зеленоватой глыбой плитняка когда-то была ему домом. Да, оттуда он выплыл однажды в неизвестность с запасом слабости, а не силы. Миллион случайностей ожидал его. Самая пустяковая могла погубить…
Между тем сейчас возле глыбы происходило что-то интересное, толкучка какая-то. Пришлось приблизиться.
Бычок-песочник, настолько крупный, что вряд ли ему было безопасно показываться на глаза подводному охотнику, неистово носился вокруг камня. Был он страшен. Оранжевые доспехи, вспыхивая от проникавших на глубину лучей солнца, метались, подобные клочку пламени. Стремительное тело взмывало вверх, пикировало и, пролетая на бреющем полете над грунтом, поднимало тучи илистой мути.
Поблизости суетились пять или шесть возбужденных зрительниц. Они явно терпели страх, но какой-то особый интерес не позволял им удалиться. Бычок же, отвлекаясь иногда от своих безумств, делал вид, что кидается за какой-нибудь из них. Пугнув ее злобным коротким броском, он спешил вернуться к камню.
Это был родной отец владельца консервной банки, не помнивший, однако, никакого родства, что вполне простительно для родителя многих тысяч. Никогда никого из своих отпрысков не одарил он лаской и вообще не терпел их присутствия: ведь если все они, ссылаясь на сыновние чувства, станут околачиваться в его владениях, то обязательно истребят весь корм, и тогда не миновать мора…
На этот раз отец даже не обратил внимания на одного из своих чад, который, впрочем, любопытствовал с почтительного расстояния. Некоторое время скромный наблюдатель вел себя вполне пристойно, но потом ему передался папашин пыл. Не в силах удержаться на месте, он стал кидаться взад и вперед, делая резкие повороты кругом на полной скорости. Этим он вскоре привел себя в такое раздражение, что сделался под стать неистовому старику: весь ощетиненный, плавники торчат и сокрушительно сияет оранжевая бахрома. Вода вокруг него сильно взбаламутилась.
Какая-то мирная, довольно крупная рыбина, наткнувшись на него, преисполнилась ужасом и что есть духу понеслась под уклон дна.
Бычок, разумеется, и сам напугался. Он поспешил затаиться и, пока был неподвижен, с совершенной отчетливостью рассудил, что зря он тут теряет время и силы. Он сильно опасался за участь драгоценной банки, оставленной без присмотра.
Вскоре он бешено пикировал, ерзал брюхом по дну и мел плавниками возле своего жестяного имущества. За какой-нибудь час переворочал массу камней, острых обломков раковин и разных щепочек, в кровь растрепал плавники, но не чувствовал ни усталости, ни боли.
Трудовой азарт был замечен: откуда ни возьмись, появились четыре юные поклонницы. Этих особ привлекли шум и туча мути, поднятые самозабвенным работником, но, честно говоря, руководила ими обыкновеннейшая корысть: знали, что в мути плавают лишенные убежищ червячки и слизнячки.
Не понимал, что ли, бычок, что его окружают рвачи и хапуги?! Их вскоре было уже семь — богатой, видно, оказалась пожива! Они юлили туда и сюда, мешали даже работать, он же, кажется, был втайне счастлив оказанным ему вниманием.
Правда, изредка он все-таки пытался шугануть их, но делал это с притворной злостью. Так что грабительницы почти не пугались.
Часа через четыре — а было уже к вечеру — вокруг консервной банки на добрых полметра забелела чистая песчаная площадь. Бычок едва ворочался, работая из последних сил, и вдруг его как будто озарило новым порывом энтузиазма. Он уперся головой в дно возле банки, завертелся и штопором стал углубляться в грунт.
Любительницы легкой добычи отпрянули. Они еще никогда не видели, чтобы существо их вида, изменив стихии отцов, таким вот манером отправлялось путешествовать в недра земли.
А бычок все вертелся. Вскоре от него остался только мотающийся хвост. Ротозейки подплыли посмотреть; одна из них хотела было куснуть, но хвост неожиданно ловким ударом шлепнул ее по губам и исчез.
Что же, заживо похоронен?! Осиротевшая семерка медленно плавала в оседающей мути…
А герой, задыхаясь, потому что песок сдавливал ему жабры, достиг щербатого края банки, круто изогнулся и, ободрав себе спину об острые зазубрины, сделал несколько гребущих движений плавниками. Это позволило высунуть голову в спокойный мрак, внутрь посудины, и хватануть оттуда стоялой водицы. Затем он забился, выдираясь из песка, отчего вода вокруг него превратилась в кашу, поплыл наконец, но тотчас запаниковал, всюду натыкаясь на гладкую стенку. Вскоре он совершенно закрутился, перебалтывая грязь.
Ненадолго его хватило. Он ослабел, прекратил всякие движения и перевернулся кверху брюхом. Он умирал от удушья.
Но это еще не было смертью. Когда бычок перестал трепыхаться, грязь в банке осела, вода очистилась и оживила его. Несостоявшийся покойник слабо шевельнул хвостом, после чего лег на бок. А потом, и совсем выправившись, он стал осторожно плавать, изучая при слабом свете, проникавшем через прорытое отверстие, свое полученное столь дорогой ценой жилище.
Удивительно огромный дом! Двигаясь почти на ощупь вдоль по кругло изгибавшейся стене, бычок так и не нашел, где она кончается!
Довольный, он поспешил наружу. Протолкаться назад удалось довольно легко, но все же выход показался плох: узкий, да и стенки все время размываются. Пока не стемнело, строитель взялся уладить эти недостатки. Вновь над банкой поднялось облако и привлекло удалившихся было любопытных нахлебниц. Они вновь, на тех же условиях, составили ему компанию.
В сумерках усталый, но счастливый бычок покончил с делами. Под жестяной стенкой зияла дыра, в которую смогли бы, не особенно толкаясь, пролезть сразу трое таких, как он.
Ночь, разумеется, пришлось провести возле новостройки: духу не хватило отплыть хоть на метр; так и пролежал рядом с банкой и все проверял, тут ли она, губами касаясь гладкой стенки.
К утру его решимость ни за что не оставлять расчищенную территорию не мог поколебать даже голод. Но, увы, на этой чересчур тщательно возделанной ниве царили теперь совершенная чистота, песок — пустыня! И плохонького червячка не нашел бычок, когда попробовал порыскать вокруг банки.
Впрочем, начиналось утреннее оживление, и стало вовсе не до еды. На всякую проплывавшую мимо рыбешку бычок злобно ворчал, стараясь показать ей, что хочет ее съесть. Он ничуть не смущался тем, что некоторые из этих существ были гораздо крупнее его самого.
И вдруг поблизости появилась одна из вчерашних посетительниц. Она плыла лениво — этакая томная и, казалось, знавшая себе цену. Удивительное дело — настроение бычка мгновенно изменилось, он бросился к ней, как к доброй приятельнице, которую очень рад видеть.
Но она не поняла этого неожиданного радушия. И не странно: исцарапанный, всклокоченный, почти почерневший, он не казался хлебосольным хозяином уютной усадьбы, готовым оказать любезный прием усталой путнице. Увидев чудище, гостья пустилась наутек.
Герой возвратился ни с чем и сразу же нашел нужным круто изменить свое поведение. Чтобы впредь больше никого не пугать своей внешностью, он залез в банку. Наружу высунул только голову.
Так просидел бычок, покуда полуденное солнце до самого дна не прогрело воду. Из жестяного укрытия он много чего увидел, сам оставаясь незамеченным. Вот, не подозревая опасности, мимо самых глаз проплыла маленькая глупая рыбешка — он, хоть и голодный, отпустил ее с миром… Вот вчерашний подводный охотник, задумав, видно, узнать о самочувствии знакомого бычка, пробултыхал невдалеке ластами; в ущерб своей любознательности он смотрел не в ту сторону и прозевал банку… Вот протарахтела моторка рыбнадзора… Вот чайка кинулась за кем-то в воду, но промазала, не поймала…