– То-то, ушел, и вы, значит, остались в Америке… Да вы что же повесили нос? Или недовольны, что стали вольным человеком?. Так это можно поправить… Явитесь к консулу и скажите, что вы остались… Вас отправят на русское судно и…
– Вы, папенька, не пужайте. И так они обескуражены! –
заметила дочь.
– А ты, Ривка, не очень-то мешайся не в свои дела, –
сурово проговорил старик.
И, обращаясь к Чайкину, сказал:
– Не огорчайтесь… Я вас завтра определю к месту…
матросом на хорошее жалованье, а пока оставайтесь у нас… Нам жалко земляка… А я вам и платье другое принес! – прибавил старый еврей, указывая на узел, бывший у него в руке. – Ваше, форменное, не годится на купеческих кораблях. Я его продам… Только за него больше доллара не дадут… А чего недохватит за новый костюм, вы мне заплатите, земляк… Не правда ли?
– У меня всего-навсего два доллара, Абрам Исакыч.
– Об этом не беспокойтесь. Я попрошу, чтобы вам дали жалованье за месяц вперед, мы и сочтемся. А капитан у вас будет хороший… Я для вас старался, земляк…
– Спасибо вам, Абрам Исакыч! – доверчиво проговорил
Чайкин.
Но тон его был далеко не веселый.
– А пока без меня никуда не выходите… А то могут поймать вас и отвести к консулу… А уж тогда вы пропали…
Матрос обещал никуда не выходить.
– Ривка! Ты займи земляка. Слышишь?
– Слушаю, папенька.
– Да скажи маме, чтобы хорошо угостила гостя. А мне давай скорей кофе. Мне надо идти по делам. А вы, Василий
Егорыч, переоденьтесь. Я ваше платье понесу продавать.
Чайкин покорно взял из рук Абрама Исаковича узелок и через пять минут возвратился в отвратительной матросской паре из темно-синего сукна. И рубаха, и штаны, и шапка были стары, почти ветхи и достаточно заношены.
– Каков костюмчик? Просто первый сорт и преотлично на вас сидит, будто на заказ шито! – воскликнул старый еврей, оглядывая Чайкина, который в мешковатой рубахе и в слишком длинных штанах казался совсем неуклюжим медвежонком. – А пока до свиданья! Смотри же, Ривка, займи гостя! – значительно повторил старик.
И с этими словами он кивнул головой и вышел.
Ревекка, которой отец приказал «занимать гостя», что в действительности значило «не выпускать» его, не раз исполняла такие поручения и не раз бывала преступной сообщницей в позорной профессии отца, хотя совесть ее и возмущалась.
Но с этим простодушным, доверчивым молодым матросом она не хотела играть роли обманщицы. Ей было это противно, и она, ласково взглядывая на Чайкина, шепнула, предварительно заперев двери на запор:
– А знаете, что я вам скажу?
– Что?
– Ежели хотите погулять, не бойтесь. Здесь никого не могут взять, если человек не сделал ничего дурного. И я вам адрес напишу, чтобы вы потом нашли к нам дорогу. А
то, как мама вернется, поведу вас… Только папеньке ничего не сказывайте, – мне тогда достанется.
– Спасибо вам… Я лучше у вас побуду… Уж какая гулянка!..
– Как хотите. А еще вот что: меньше как за десять долларов в месяц не нанимайтесь в матросы и никакой бумаги не подписывайте… Поняли?
– Понял.
– А то подпишете такую бумагу, что обязаны будете несколько лет служить и за маленькое жалованье… Так не подписывайте бумаги, что бы вам папенька ни говорил. И
за костюм больше доллара отцу не давайте. И того не стоит!
– Это точно. Одежа самая последняя.
– И, если отец приведет вас в салун и станет угощать вином, не пейте ничего. Слышите?
– Слышу.
– Ни водки, ни пива. Скажите, что вовсе не пьете… А то пьяного легко заставить подписать всякую бумагу.
– Ничего в рот не возьму!
– И не бойтесь, если отец пугать станет, что не найдете места. Тут есть контора, где нанимают матросов. Я вам дам адрес… Спрячьте его… И бог да поможет вам! – задушевно прибавила молодая еврейка.
– Пошли вам господь всякого счастия, добрая девушка!
Век не забуду, как учили вы меня, дурака, уму-разуму на чужой стороне. Обсказали, значит, насчет чего опаску иметь. Спасибо вам… как дозволите прозвать вас?..
– Ревекка.
– Спасибо вам, Ревекка Абрамовна! – взволнованно говорил благодарный матрос, взглядывая на Ревекку признательным взглядом.
И его серые мягкие глаза так и лучились.
– И вам спасибо…
– Мне-то за что?
– А за то, что совесть вы во мне тронули… Вижу: вы такой простой, доверчивый, всему верите, худого про людей не думаете… Совесть-то и подала голос и показала, какая я дурная… Теперь уж обманом жить не хочется…
Так и скажу папеньке. Пусть сердится, а уж я не стану заманивать бедных матросов.
И Ревекка, взявши слово с матроса, что он сохранит в тайне все, что она ему скажет, рассказала, чем занимается отец и как вчера Чайкин благодаря заступничеству ее и матери не был опоен и увезен ночью на корабль.
– Тоже и папеньку жалко! – прибавила Ревекка. – Как пошли дела хуже, обеднел он, так и стал заниматься этим делом. Из-за нас, маменьки да меня, людей погубляет.
Скоро вернулась мать с покупками и ласково приветствовала гостя.
Целый день Чайкин провел в обществе двух евреек. Он предложил чем-нибудь помочь им: подмел комнаты, чистил овощи и мыл посуду. А обе женщины старались подбодрить и успокоить Чайкина, уверяя его, что в Америке он не пропадет и ему будет хорошо. Обе они не раз советовали ему ничего не пить, ни одного стаканчика, когда он пойдет наниматься в матросы.
В тот же день новые знакомки выучили его нескольким английским словам и учили его называться не Чайкиным, а мистером «Чайк»: так будет больше похоже на американскую фамилию.
С этого дня наш матрос обратился в мистера Чайка. Так в Америке его и звали.
Под вечер возвратился старый еврей и объявил, что нашел для земляка хорошее место – матросом на бриг
«Динора». И капитан и штурман добрые люди. «Динора»
завтра уходит в Австралию с грузом зерна.
– И жалованье хорошее! – прибавил Абрамсон, однако не сказал какое.
– А хороший ли корабль? – спросила Ревекка.
– Разумеется, хороший. Небось дурной не пошлют! –
проговорил старый еврей, строго и значительно взглянувши на дочь.
– Вы сами, папенька, говорили, что посылают совсем дурные корабли.
Чайкин взглянул удивленно на Ревекку и спросил:
– А по какой такой причине?
– Очень просто. Застрахуют груз и старый какой-нибудь корабль в хорошую цену и пошлют людей на верную погибель… Корабль потонет, и матросы потонут, а хозяева корабля получат хорошие деньги… Еще недавно в газетах об этом писали.
– А ты, Ривка, не болтай чего не понимаешь! – строго заметил отец.
– Вы же сами говорили, папенька, – настаивала Ревекка.
– Мало ли говорил, да ты глупая девчонка, чтобы все понимать… А вы, земляк, не сомневайтесь: «Динора» новое и крепкое судно. Всего только пять лет как построено…
Идемте! На пристани штурман с «Диноры» ждет, чтобы договориться.
Чайкин простился с хозяйкой и с дочерью, точно с родными. Особенно горячо он пожал маленькую желтоватую руку Ревекки, признательный за ее участие и советы.
Когда матрос уходил, следуя за Абрамсоном, Ревекка подбежала к Чайкину и чуть слышно прошептала:
– Помните, что я вам говорила.
Чайкин кивнул головой.
«Помню, мол, и спасибо вам!» – говорил, казалось, его взгляд, который он кинул на Ревекку.
– Если не поладите, к нам приходите, земляк! – кинула вдогонку госпожа Абрамсон.
– Отчего не поладить? Поладим! – ответил старый еврей.
ГЛАВА IV
1
– Вот сюда! – проговорил старый еврей, указывая на двери одного из многих кабачков, или, как их называют в
Сан-Франциско, салунов, находящихся на набережной.
Они вошли в небольшую, покрытую опилками комнату, полную матросов и рабочих, сидевших за маленькими столиками в самых непринужденных позах, с поднятыми на соседние стулья ногами.
Старик осмотрел комнату и повел Чайкина в дальний угол, где за столиком сидел приземистый и коренастый бородатый брюнет в темно-синем коротком пальто и в фуражке с галуном, с маленькой трубкой в зубах. Около него стоял стакан, наполненный ромом, и бутылка.
–
Привел. Вот он! – проговорил Абрамсон по-английски, указывая на своего спутника.
– Очень хорошо! – ответил штурман «Диноры», оглядывая быстрым, острым взглядом своих темных глаз Чайкина и, по-видимому, вполне удовлетворенный осмотром.
– Надо прежде накатить его! Кажется, работящий парень!
Познакомьте нас! – прибавил штурман.
– Штурман с «Диноры», мистер Гаук… Мистер Чайк! –
проговорил Абрамсон.
Мистер Гаук протянул мистеру Чайку свою широкую волосатую руку, на которой были вытатуированы якорь и сердце голубого цвета, и, указывая на стул, налил из бутылки стакан рому, подал Чайкину и чокнулся.
Однако Чайкин не дотронулся.
– Отчего этот простофиля не пьет? Скажите, мистер
Абрамсон, что я его угощаю!
– Выпейте, земляк… Штурман желает вас угостить! –
обратился к Чайкину старик еврей.
– Не занимаюсь вином, Абрам Исакыч.
– Один стаканчик.
– Вовсе не занимаюсь! – решительно произнес Чайкин, помня советы Ревекки.
– Ай-ай-ай… Штурман вас хочет угостить, а вы… И
видано ли, чтобы матрос не любил выпить!.. Стаканчик рому даже полезен для здоровья.
Но, напуганный Ревеккой, молодой матрос опасался теперь и штурмана и еврея и упрямо произнес:
– Не просите, Абрам Исакыч. За угощение благодарю, а пить не стану.
– Что этот дурак говорит? – спросил штурман.
– Отказывается пить! Не пьет совсем! – ответил Абрамсон.
– Ну и черт с ним. Первый раз в жизни вижу матроса,
который не пьет! – заметил штурман и засмеялся. – Объясните ему, что мы нанимаем его на три года… а жалованье… Сколько ему дать жалованья?..
– Шесть, а за это мне пятьдесят долларов.
– Большая вы каналья, мистер Абрамсон, и больше двадцати пяти долларов я вам не дам, если этот дурак согласится. Ну, покончим скорей, и я возьму его на «Динору». Завтра уходим!