Чайкин деликатно согласился. Однако все-таки прибавил, что очень много говорить не всякие умеют.
– То-то и я говорю, что не умеют. И это нехорошо, Чайк.
Чайкин промолчал.
– Кто не умеет много говорить, значит тот много думает…
– Так разве это дурно?
– А кто много думает, тот и на дурное додумается!. Я
заметила… Мой бывший хозяин, плантатор, все молчал…
Зато и как жесток был с неграми, если бы вы знали, Чайк!..
В эту минуту вошел молодой Фрейлих, приодетый по-праздничному. Он пожал руку Чайкину, любезно кивнул головой негритянке и проговорил с веселым смехом:
– Уж Сузанна, верно, заговорила вас, Чайк… Сузанна милая особа, но такой болтушки, как она, я еще не видал…
Вы не сердитесь, Сузанна, и дайте мне позавтракать. А
Чайкин в другой раз будет вас слушать.
– Он любезный молодой человек… Он умеет выслушать старую женщину… Не то, как многие другие… Сейчас подаю вам… Сейчас, мистер Фрейлих!
Вслед за Фрейлихом вошли трое рабочих фермы.
С двумя из них Чайкина познакомила мисс Нора еще вчера. Они крепко пожали руку своего нового товарища и сказали ему несколько приветливых слов.
Третий был высокий и крепкий старик, с красивыми чертами сурового лица, изрытого морщинами, с длинной бородой и большими темными глазами под клочковатыми седыми бровями. Взгляд умных и серьезных глаз был задумчив и грустен.
– Вильк! – произнес он сдержанным, словно бы сердитым тоном, протягивая Чайкину свою большую мускулистую руку.
– Чайк! – ответил русский матрос.
Вильк затем не произнес ни одного слова. Он молча завтракал, по-видимому не обращая ни малейшего внимания на разговоры и смех других сотрапезников.
Фрейлих болтал с Чайкиным.
Он рассказал, что приехал из Пруссии. Он был дома рабочим на угольных шахтах. Было тяжело, и он еле-еле кормился. По счастию, тетка оставила ему наследство в тысячу марок, и он решил искать счастия в Америке.
Прогорел на золотых приисках и нашел место на ферме.
– Скоплю денег и уеду во Фриски… пробовать счастия… Надо разбогатеть. Иначе зачем же ехать в Америку?.. И вы, верно, хотите разбогатеть?. На этой работе не разбогатеете, Чайк!.. – прибавил Фрейлих.
– Я не хочу разбогатеть!
Фрейлих рассмеялся, словно бы Чайкин хотел подшутить над ним.
И двое рабочих взглянули на Чайкина и тоже улыбнулись.
– Ловко же вы врете, Чайк! – добродушно заметил один из них.
– Да я не вру! – простодушно ответил Чайкин.
– Если не врете – это ваше дело, – то вы, должно быть, большой, скажем, чудак.
– И думаете долго оставаться на ферме? – недоверчиво спросил Фрейлих.
– Долго, если будут держать.
– Значит, Вильк найдет постоянного товарища… Он здесь уже пятый год…
Вильк молчал. Он только пристально взглянул на
Чайкина и отвел глаза.
Скоро старик позавтракал и вышел.
– Вильк не разговорчивый. Отличный человек, но из него ничего не вытянете, Чайк! – промолвил Фрейлих.
– Он янки? – спросил Чайкин.
– Едва ли… Вот эти двое янки не признают Вилька за янки. Но никто не знает, откуда Вильк и кто он такой.
Два рабочие, которых Фрейлих назвал янки, оба люди лет за тридцать, усмехнулись, и один из них сказал:
– Вильк, должно быть, был прежде богатым… Будь он янки, не оставался бы здесь… Положим, здесь хорошо, но на время.
– И вы здесь на время? – спросил Чайкин.
– А вы думали, так и останемся, как Вильк?.. Мы не такие чудаки, как вы, Чайк, если не врете… Мы хотим, как и Фрейлих, разбогатеть.
2
Все пришли обедать в ранчу, одетые в лучшие свои городские платья. Один Вильк пришел в своей рабочей кожаной куртке, но рубашка на нем была безукоризненно белая, и грубые руки отличались белизной.
Возвратился из Фриски мистер Джемсон, брат миссис
Браун, типичный красивый смуглый янки, и за обедом рассказывал политические новости, обращаясь чаще, чем к другим, к Вильку.
Вильк слушал внимательно, но говорил мало. Зато оба янки высказывали свои взгляды о политических делах не стесняясь и говорили громко. Немец конфузился. Стеснялся несколько и Чайкин. Он сидел около мисс Норы, и она старалась его занимать.
После обеда миссис Браун пригласила гостей просидеть вечер. Мисс Нора обещала, по просьбе двух рабочих янки, что-нибудь спеть.
А Джемсон увел Чайкина в кабинет и в несколько слов покончил с ним дело, объяснив, какие будут его обязанности.
– Если, Чайк, будете полезны, жалованье прибавится; если через месяц я увижу, что не годитесь, дам расчет, и вы уходите. Согласны?
– Вполне.
– Сестра о вас говорила… И адвокат, у которого вы были, писал о вас… Мне нет дела до ваших мнений… Извините, я считаю их нелепыми… Сестра их не считает такими… Но это не мешает мне уважать вас, Чайк… Помните, не проговоритесь перед сестрой и племянницей, что знаете, кто капитан Блэк. Прошу вас, Чайк… Блэк о вас справлялся… Он очень вас любит…
– Я много ему обязан, мистер Джемсон.
– Он вам больше, Чайк… Ну, дело покончено. Пойдемте слушать Нору, Чайк.
Чайкин был удивлен, когда увидел за фортепиано старого Вилька, аккомпанирующего мисс Норе.
Чайкин опустился в кресло и слушал.
Голос молодой девушки был прелестный… Она пела просто, задушевно, и Чайкин заслушался… Звуки неслись чистые и красивые, и Чайкину вспомнилось детство, когда он слушал пение барышни-помещицы и приходил в восторг.
Мисс Нора окончила какую-то мажорную арию и затем начала какую-то грустную мелодию романса.
Чайкина охватило невыразимо грустное настроение…
Он слушал, и в мечтах и грезах он был не здесь, в этой гостиной в Калифорнии… он был в России, где люди так понятны ему… И ему было так жаль Кирюшкина… И сам он здесь чувствовал себя таким чужим, таким одиноким.
Ему казалось, что все это какая-то волшебная сказка, и его судьба такая же диковинная.
Он во многом другой, что был на корвете… Он чувствовал счастие независимости и воли… И в то же время как мила была ему далекая Россия!
Мисс Нора замолкла. А Чайкин все еще сидел, притихший и точно зачарованный.
Гости хвалили мисс Нору, а Чайкин, казалось, не находил слов, и слезы стояли в его глазах.
Наступило молчание.
Миссис Браун заметила настроение Чайкина и шепнула дочери:
– Как любит музыку этот русский и как загрустил!
– Считает себя одиноким! – ответила мисс Нора.
Старый Вильк взглянул на новичка. И в его обыкновенно суровом взгляде мелькнуло ласковое выражение.
По-видимому, Чайкин начинал нравиться этому молчаливому старому рабочему, который так хорошо аккомпанировал певице своими грубыми руками.
А Джемсон бросил из своей качалки:
– Ну что, Чайк? Понравилось, как ловко поет Нора?
Этот громкий веселый голос янки словно бы пробудил
Чайкина от грез.
– О, как хорошо! – восторженно и порывисто произнес он.
И застенчиво покраснел, стараясь скрыть свое волнение, и не догадался поблагодарить мисс Нору.
Молодая девушка и без благодарности видела, какое сильное впечатление произвело ее пение на Чайкина, и это восторженное восклицание, казалось, ей было приятнее громких похвал и аплодисментов.
В гостиной пробило девять, и гости поднялись, чтоб уходить, пожавши руки хозяев.
Протягивая руку Чайкину, миссис Браун необыкновенно просто и задушевно проговорила:
– А знаете, что я пожелаю вам, Чайк?
– Что, миссис Браун?
– Хорошенько заснуть – ведь вставать рано – и не очень скучать на ферме.
– Постараюсь, миссис Браун!
– Работа прогонит всякую скуку! – весело смеясь, воскликнул Джемсон. – Завтра Чайк пойдет на рубку… Пусть покажет себя на работе!
– Только не наваливайтесь на работу, Чайк! – сказала миссис Браун.
– Можно надорваться! – прибавила мисс Нора.
– Чайк и сам понимает!. А место рубки вам покажет
Вильк… Покажете, Вильк? – обратился к нему хозяин.
– Покажу! – ответил Вильк.
Все ушли в свой флигель.
Вильк и трое рабочих остались на веранде – выкурить перед сном по трубке, а Чайкин пожелал всем спокойной ночи.
– Были матросом и не курите? – спросил один из янки рабочих.
Его звали Дильком.
– Не курю.
– И не думаете по праздникам ездить в Сакраменто?
– Зачем?..
– Попробовать тамошний грог.
– Не пью.
– Не пьете?.. И разбогатеть не хотите?. Простофиля же вы, Чайк… Я не видал таких простофиль… Вы, Найд, видели? – обратился Дильк к товарищу.
– Не видал… Прозакладывать готов пару долларов, что не видал.
– Так отчего вы, Чайк, живете на свете, если не пьете, не курите?.. Или в карты дуетесь?
– И в карты не дуюсь.
– Ай да Чайк! – иронически произнес Дильк.
– Ура Чайку! – насмешливо крикнул Найд.
– Оставьте вы в покое Чайка! Какое вам дело? – строго сказал Вильк. – Идите лучше спать, Чайк! – обратился к нему Вильк.
Чайкин добродушно усмехнулся и ушел в свою комнату.
– Вильк прав, братцы.
– А что? Почему? – спросил Фрейлих.
– Да потому, что Чайка не стоит даже и потравить слегка: феноменально прост.
– Я это заметил, – промолвил молодой немец.
– Вы, Фрейлих, ведь все замечаете? – насмешливо спросил Дильк.
– То-то, замечаю.
– А заметили, что Чайк добрая душа?
– Еще бы!
– И что хоть мозги у него в порядке, а все-таки будто тронутый, и на спине у него должна быть большая родинка? Фрейлих, наконец, догадался, что янки смеялись над его прозорливостью, и обидчиво проговорил:
– Этого я не заметил.
– Удивительно! – протянул Дильк. – Не правда ли, Найд?
– Феноменально!. – протянул Найд.
– Немцы, что ли, недогадливы? – вызывающе воскликнул Фрейлих.
– То-то я и говорю, Фрейлих!
– То-то и я говорю, Фрейлих!
В это время Чайкин раздевался и, вспоминая впечатления дня на новом месте, проговорил вслух:
– И поет же хозяйкина дочь!
3
В пять часов утра Чайкин уже оделся в свой рабочий костюм и пошел пить кофе и завтракать.