Светлан Ажисантовых в Москве оказалось целых три особи. Это мы выяснили через базу данных МВД. Пришлось заехать к моему другу, директору колледжа Евгению Артеменко, воспользоваться его мощным компьютером, а заодно получить кое-какую информацию по ведомству ФСБ. У Жени имелось много внутрислужебных секретных дискет, которые при желании любой лох может из-под полы приобрести на Горбушке. Государственная власть, не умеющая оберегать свои тайны, обречена. Если только сама не стремится к суициду. А в Кремле, похоже, развился ген смерти, вызывающий психотропную мутацию среди всего населения России. Она уже все больше превращается в опустошенные земли Гога и Магога, в полунощную страну самоотречения, в великую долину глупцов, где по Книге Откровения наступят последние времена. Если отсюда еще будет взята церковь, то Россия станет песком морским… Всего одна есть возможность спастись на островках веры, как, например, в Оптиной пустыни, где все щепки и обломки могут по воле Божией воссоединиться и корабль русский во всей своей красе пойдет предназначенным путем; или в Дивеево, в Саровской обители, которую сам преподобный Серафим обнес высокой до небес канавкой, а землицу эту взяла в свой удел Пречистая Богородицы, закрыв доступ в нее грядущему антихристу.
Обо всем этом Алексей толковал Евгению, пока Маша усердно переписывала информацию из базы данных МВД и ФСБ. Но он был далек от эсхатологических проповедей. Насущные дела в колледже занимали его больше, особенно прорванный водопровод. И как его за это винить? Ведь лукавое обмирщение охватило не его одного, а почти всех в столице, меня в том числе тоже. По крайней мере, до последнего времени, пока я не встретился с Алексеем, пока в жизнь мою не вторгся его аскетический хилиазм — безусловная вера в спасительную силу церкви перед концом истории. Окунувшись во всю полноту православной мистики, будто в чудесную купель, я уже становился другим, я это чувствовал. И обязан был этим новым ощущениям мира именно Алексею, сотворившему надо мной своеобразное духовное крещение.
— Значит, говорите, Гог и Магог? — вежливо произнес Евгений, больше заинтересованный круглыми коленками Маши, чем судьбой России и мира. — Ну-ну.
— Расшифровать в точности значение этих двух имен еще никто не смог, — отозвался Алексей. — Плиний считал, что так назывались ассирийские цари; толкователи Библии говорят, что это были сыновья Иоафета, основатели северных скифских племен, прародители славян. Но они же являются символами и последних народов. Уже постхристианских. Богоотреченных. Словом, альфа и омега земной истории, в какой-то степени.
— Историк у нас Александр, — усмехнулся Евгений, химик по образованию. — Он-то что думает об этих Ван Гоге и Магогене? Чего молчишь?
— История вообще вещь темная, — откликнулся я. — Начало ее еще загадочнее, чем конец, о котором хотя бы в Апокалипсисе сказано достаточно ясно. Что же касается Древней Руси и прародителей славян, то… Следует иметь в виду не тысячелетнюю историю, а гораздо более давние многовековые сроки. На месте Новгорода стоял город Словенск еще за 2400 лет до нашей эры, как показали раскопки. Полабские славяне основали все города в Германии: Лейпциг, Росток, Дрезден, научили немцев читать и писать. Руны имеют чисто славянские корни. Древние русы помогали в военных действиях еще Александру Македонскому и его отцу Филиппу за триста лет до Рождества Христова, о чем есть архивные грамоты. Этруски, основавшие Рим, — это и есть русы, русские. Сохранились бронзовые зеркала той эпохи, на тыльной стороне которых вписаны слова из древнеславянской руницы. Одна из этих надписей гласит, что этруски произошли от кривичей. А основатели Венеции — от венедов, тех же славян. На портрете знаменитого венецианца Марко Поло есть надпись по-русски, затканная в волосы путешественника: Марко Поло склавенин. Кстати уж, и всю Грецию, до прихода туда эллинов, населяли славянские племена — читайте надписи опять же по-русски на древнегреческих вазах!
— Сказано сильно, — посмеялся Евгений. — Словно ты предлагаешь читать древнегреческие газеты. Но верится с трудом. И ты эту историю преподаешь в моем колледже? Я и не знал.
— Но это и есть подлинная история славян, Руси, России. Официальная искажена немцами еще во времена Ломоносова, всеми этими Миллерами, Байерами и Шлецерами. Им было выгодно представить русских дикими и варварскими племенами, практически без корней. Но эту дикую Русь в Европе с уважением называли Гардариком — то есть Страной Городов, а римские легионеры были затоптаны в пыль закованными в сталь от макушек до конских копыт катафрактариями, пришедшими с севера, из Руси. Именно русские являются коренным народом Евразии — от Британских островов до Аляски. Об этом пишут многие исследователи, но их в свободном мире, естественно, замалчивают. Чертков, Волынский, Классен, Орешкин. Орешкин, кстати, нашел следы русской цивилизации даже в Вавилоне.
— И историк Венелин, похороненный, между прочим, в Свято-Даниловом монастыре, писал о том же, — подхватил Алексей. — Но их работы западным специалистам не нужны, вредны, мешают. Портят картину цивилизованного мира. Им нужно вбить в сознание одну мысль: Русь началась с Рюрика, русские ни на что не имеют права, истории у них нет, а сами они живут на землях, захваченных ими когда-то у коренных народов. Неправда. Россия — страна древнейшей культуры, которая и не снилась западноевропейцам. Алтай — один из первых очагов мировой цивилизации, наравне с Междуречьем. Я уж не говорю про загадочный Аркаим в Челябинской области, самое таинственное место на Земле, в сравнении с которым разрекламированный британский Стоунхендж — просто ребенок перед умудренным стариком. Россия — это вообще сердце мира. И как живое сердце она периодически то сжимается, то разжимается. Перекачивает кровь. Такова ее историческая судьба. Такова и всемирная отзывчивость русского человека, как определил ее Достоевский.
— Сдаюсь! — поднял обе руки Евгений. — Кто бы возражал? Я лично не против.
— Против те, кто хотел бы остановить это сердце, — сказал Алексей. — Погодите, скоро они будут утверждать, что Великую Отечественную войну выиграли исключительно американцы, а русские сражались на стороне фашистов. И ведь даже учебники напишут!
— А можно просто и проигнорировать какое-либо историческое событие, — добавил я. — Ведь замалчивание — это одна из форм отрицания. Как практически нигде в учебниках не упоминается о знаменательной победе воеводы Михайлы Воротынского в 1572 году возле деревеньки Молоди, когда его 50‑тысячное войско встретило 140 тысяч крымских татар и янычар. Они не только остановили их продвижение в Россию, но разбили наголову, гнали так, что у османов пятки сверкали. В другой бы стране установили национальный праздник по этому поводу. Но только не у нас.
— Видите, какой у меня историк работает? — горделиво сказал Алексею Евгений, похлопав меня по плечу. — Я тебе прибавлю зарплату. И талоны на бесплатное питание.
— И похороны за счет колледжа, — откликнулась Маша из-за компьютера. — Я тут залезла на один сайт — секретные списки агентов ГПУ — НКВД в тридцатые и сороковые годы. И знаете кого обнаружила?
— Черчилля с Рузвельтом? — спросил Евгений.
— Нет. Матвей Иванович Кремль. С кликухой Монах.
— Это интересно, — промолвил Алексей. — Когда же его завербовали: до закрытия монастыря или после?
— Тут не указано.
— В любом случае он вполне мог иметь отношение к изъятию святых мощей. Тайно, чтобы не вызвать брожение в народе, — сказал я. — А его избиение на подворье — инсценировка. И мне теперь понятно, кто донес на Агафью Максимовну Сафонову, на их молитвенные собрания.
— Отправить в психушку свою любимую женщину, почти невесту? — возразила Маша. — Не слишком ли подло даже для того времени?
— А что в том, коли он уж Бога предал? — ответил я. — А может быть, он выторговал для нее послабление? Остальные ведь пошли в лагеря, а спецлечебница — это почти курорт. Вероятно также, что он просто хотел ей отомстить. Как и Василию Пантелеевичу Скатову. Я же говорил — скверный старикашка. Надо было ему этим посохом по башке треснуть.
Тут я вновь подумал о том, кто же меня самого огрел по голове в больнице, когда вырубили свет? Не этим ли посохом, в самом деле? И уж не Кремль ли действительно? Либо кто-то из преданных ему людей. Ольга Ухтомская, правнучка?
— Пошли к столу, перекусим, — сказал Евгений. — У меня найдется бутылочка отличного Леро Вье Миллинара.
— Ты погубишь русскую историю и историков, — слабо запротестовал я. — Вот после этого и говорят, что нация спивается.
Последние мои слова услышала Настя, которая вошла в комнату, чтобы звать к обеду.
— Вы, дядя Саша, не сопьетесь, — сказала юная волшебница. — Вы умрете в 2034 году в декабре месяце, в своей постели. Тихо уснете и больше не проснетесь. Я приготовила черепаховый суп, идемте.
— Черепашек в зоомагазине купила? — полюбопытствовала Маша. Она с Настей была хорошо знакома. Вместе ходили на клубные вечеринки.
— Из зоопарка украла, — ответила та.
— А умру-то я в одиночестве или кто-то стакан воды даст? — спросил я. Была у меня надежда, что Настя решит этот вопрос положительно.
— Стакан яда вам, дядя Саша, дадут, не волнуйтесь, — улыбнулась прорицательница. И добавила, кивнув в сторону Маши: — Вот эта и поднесет, как законная и любящая супруга.
И непонятно: шутила она сейчас или вещала то, что видела своим внутренним зрением…
Одна Светлана Ажисантова проживала неподалеку от Речного вокзала, но это оказалась маленькая девочка лет семи. Другая обитала на краю Москвы, в районе Конькова. Здесь нам встретилась совсем древняя старуха, к тому же глухонемая. Толку от нее было чуть, напрасно ездили. А третья Ажисантова, прописанная на улице Красной Сосны, вроде бы подходила по возрасту, но… скончалась три дня назад. Ее переехал грузовой автомобиль, так нам объяснили соседи. Кремация уже состоялась. Родителей у нее не было, родственников тоже. Жила одиноко, но весело. Чем занималась — неизвестно. Наверное, проституцией. Сейчас все шалавы.
— Поглядите, это не она? — спросил Алексей, доставая фотографию.
— Вроде, она, — ответили ему. — И вторую, худосочную, здесь видели. Эта как раз и занималась кремацией. Видно, тоже панельная, на пару работали.
Мы отошли и сели на лавочку, чтобы поразмыслить.
— Итак, — произнес я, — поиски зашли в тупик. Свидетели исчезают, как привидения. Свету Ажисантову убрали по классической схеме с грузовиком, это ясно. Но как удалось избежать той же участи Ольге Ухтомской? Да еще кремировать подругу?
— А может, после кремации ее и сцапали? — предположила Маша.
— Все может быть, — согласился Алексей. — Но сердце мне подсказывает, что она жива и где-то сама прячется. Где только?
— Ой! — воскликнула вдруг Маша, словно увидела ядовитую змею. Впрочем, так оно и оказалось на самом деле. К лавочке по траве ползла какая-то болотная гадюка. Или ужик, но тоже с некими подлыми намерениями. Я ткнул в змею посохом Василия Пантелеевича, и она зашуршала прочь.
— Привет из Кефалонии, — сказал я. — Змеи, Маша, тебя любят, чувствуют что-то родное, блестяще-гремучее, цианидастое. Неудивительно, что это именно ты поднесешь мне чашу с цикутой, как Сократу, холодным зимним вечером 2034 года.
— Размечтался! — усмехнулась она. — Не верь Насте, она сама мне признавалась, что все врет и выдумывает, просто иногда случайно попадает в цель. Процент вероятности таких попаданий у всех людей практически одинаков. Другое дело — суметь создать ажиотаж вокруг этого. На Вангу работало все болгарское КГБ. У Кашпировского и Чумака целый полк рекламщиков. А доктор Грабовский…
— Вот к доктору Грабовскому мы сейчас и едем, — сказал Алексей, взглянув на часы. — Яков нас ждет.
И мы отправились в некий Культурно-театральный центр имени Мейерхольда. Именно там современный кудесник и чародей давал сеанс магии.
— А чего мы вдруг в это болото тащимся? — спросила Маша, пока мы добирались на перекладных. — Ты же противник всех этих оккультных сборищ?
— Потому и надо взглянуть своими глазами, — ответил Алексей серьезно, насколько облукавились люди, как сильно подпали под власть сатанинских хитростей и ложных знамений. Печать с тремя шестерками на документы они уже приняли, скоро лоб или руку проштампуют; мировое правительство почти создали; истинное учение Христа повсеместно в забвении, вместо него — толерантность и глобализм; Отцы Церкви развратились миром; у простого народа — рана в голове от телевидения и массовой культуры, ум и воля парализованы; болезни, мор и войны не за горами, уже надвигаются. Все по Апокалипсису. Зверь из бездны готовится к прыжку. Тайна беззакония в действии. Скоро антихрист начнет творить еще большие чудеса, воскрешать мертвых. А доктор Грабовский — его маленький служка. Бесенок из преисподней.
Огромный плакат с этим бесенком висел прямо над главным входом в Культурно-театральный центр. Под ним нас и ждал Яков с букетом чайных роз. Как когда-то я — Машу возле ЗАГСа. Цветы предназначались именно ей.
— Спасибо, — недовольно сказала она, не зная, куда деть врученный ей букет.
— Выбросите в урну, — посоветовал Яков. — У вас это должно хорошо получиться.
— Да уж оставлю, — ответила Маша. — Кого еще ждем?
— Больше никого. Папа уже там, в первых рядах. У нас хорошие места, у самой сцены. Здесь сейчас собрались все сливки общества. Даже, говорят, три члена правительства, инкогнито.
— Им самим пора воскрешать мертвых, а уж представления они умеют устраивать не хуже Грабовского, — заметил я. — Те еще чародеи.
В большом круглом зале сцена находилась посередине, ряды поднимались в несколько ярусов, как в цирке. Были еще отдельные ложи вдоль стен. Мы заняли места около подиума. Народу набралось сотен шесть, не меньше. В помещении ярко горели люстры, громко звучала музыка Скрябина, кажется, его Девятая симфония, которую еще называют космической мистерией разрушения и гибели. Владимир Ильич, сидя рядом с нами, отбивал такт своими разномастными башмаками.
— Грамотно сработано, — заметил Алексей. — У Скрябина чувствуется люциферовская воля властвовать, опьянять и овладевать сознанием, он и сам ощущал себя новым богом и новым мессией.
— Но ведь гений, — отозвался Яков.
— Темный гений из бездны, обреченный апокалиптик, — согласился Алексей. — Да еще пронизанный мистическим эротизмом и вселенским чародейским поджогом. Демон, по существу. Эта музыка для самоубийц.
— Ну, мы-то с вами стреляться не станем, нам еще предстоят великие дела, — полушутя, полусерьезно произнес Яков.
Но у меня лично от этой симфонии разболелась голова и захотелось выйти из зала. Впрочем, сейчас уже было бы трудно протиснуться обратно, люди стояли даже в проходах между рядами. Оглядывая помещение, я заметил в одной из лож второго яруса высокого старика с длинной бородой и в черной круглой шляпе.
— Смотрите-ка! — сказал я.
Маша и Алексей повернули головы, но этот таинственный старик как-то отодвинулся в тень и будто исчез. На бархатном красном бордюре остались только его белые пальцы, словно они существовали сами по себе. Отдельно от бороды, шляпы и всего остального тела.
— Ладно, вы его еще увидите, — пообещал я, предчувствуя, что встреча с этим призраком нам действительно предстоит.
А Яков отчего-то засмеялся. Он вообще был сегодня очень весел. Шептал что-то Маше на ушко, но она лишь недовольно морщила лоб, а потом вообще попросила меня пересесть на ее место. Но Яков не обиделся, напротив, еще больше развеселился. Владимир Ильич пребывал в трансе, с закрытыми глазами. Алексей сидел молча и сосредоточенно. Я держал в руках посох и букет чайных роз, который мне сунула Маша. Наконец, магическое действо доктора Грабовского началось…
Сперва все шло довольно обыденно и скучно. Маленький хилый человек со сцены долго и нудно объяснял залу, как действует его технология воскрешения мертвых, причем понять его было абсолютно невозможно. Он слегка заикался, сыпал научными терминами, обращался к цитатам из Священного Писания и каббалистической Книге Зогар, говорил то о ядерной физике и квантовой механике, то о якобы учителе Иисуса неком древнем мудреце Гиллелее, который открыл и ему, доктору Грабовскому, методику оживления мертвецов, причем даже тех, которые давно умерли, хоть тысячу лет назад: достаточно лишь иметь частицу их плоти. Продолжалось это так долго, что в зале уже стали недовольно пошумливать и шуршать подошвами.
— Ну хватит, давайте уже! — громко выкрикнул кто-то, особенно нетерпеливый.
— Извольте, — смилостивился маг-лектор, потирая ладони. — Чтобы раз и навсегда лишить своих оппонентов возможности и в дальнейшем обвинять меня в антинаучном подходе к решению этой проблемы, я сейчас продемонстрирую вам свои технологии. Без ложной скромности скажу, что они заслуживают Нобелевской премии. Но мне нужно совершенно иное: попросту осчастливить все человечество, вернуть его в состояние Рая, когда смерть, как феномен земного мира, отсутствовала. Каждый человек при желании может овладеть моими технологиями. Брошюры продаются в фойе вместе с моей предвыборной программой в президенты России. По сто долларов за штуку. Тираж ограничен.
— Трупы давай! — вновь выкрикнул кто-то.
— Сейчас, будут вам и трупы. Есть в зале медицинские работники, врачи? Прошу подняться на сцену. Я хочу, чтобы они удостоверились в том, что мертвые мертвы.
Тем временем ассистенты Грабовского уже вносили в помещение через боковой выход три открытых гроба. Они подняли их на подиум и встали полукругом. В гробах, судя по всему, действительно лежали покойники. У них были восковые запавшие лица, сложенные на груди руки да и запах сразу стал распространяться по залу весьма характерный — тошнотворно-сладковатый, резкий.
— Здесь двое мужчин и одна женщина, — произнес Грабовский. — Они умерли в конце прошлой недели. Родственники присутствуют в зале. Поприветствуем их!
С первого ряда встали несколько человек и покланялись.
— Отдадим должное их мудрости и смелости, — продолжил Грабовский. — Не каждый бы решился на этот эксперимент. Но я обещаю возвратить им их близких! Прямо сейчас. И это будет им главной наградой в этой жизни. Где же врачи?
К сцене уже шли человек пять-шесть. Среди них я увидел и доктора Брежнева, со станции Правда. Неожиданно Алексей встал и тоже пошел к подиуму. И он туда же! Медицинские работники столпились вокруг гробов, переходя от одного к другому. О чем-то переговаривались и совещались. В зале наступила тишина. Наконец доктор Брежнев громко произнес:
— Экзитус леталис! Мертвее не бывает.
Врачи спустились с подиума и разошлись по своим местам. Вернулся и Алексей.
— Что скажете? — тихо спросил у него Яков.
— Мертвы, — коротко ответил он. — Все верно.
Маша была очень бледна, а Алексей еще больше сосредоточен. Все вокруг затаили дыхание.
— Теперь приступаю к воскрешению, — буднично сообщил Грабовский.
Он подал знак, и сцена начала заполняться дымом. — Так нужно, — пояснил искусник. — Оживляемые не переносят яркого света.
Люстры в зале стали постепенно гаснуть. Полупритушенной оставалась лишь одна, над самим подиумом. Но что происходило на сцене, разобрать было трудно. Ассистенты мелькали перед глазами в каком то каббалистическом танце. Грабовский заговорил на непонятном языке, воздев руки к куполу.
— Древнеарамейский, — шепнул нам Яков. — Со смесью ассирийского и иврита.
Признаться, мне стало немного не по себе от всей этой чертовщины. А Грабовский продолжал колдовать.
Наконец он закричал совсем уже истошным голосом, призывая этого самого Гиллелея, а также Зогара, Мешеха, Фувала и еще кого-то, разобрать было не легко. Потом, обессиленный, рухнул прямо на подиум. В зале продолжала сохраняться тишина. Прошло несколько минут, прежде чем Грабовский поднялся и отчетливо произнес:
— А теперь — вставайте. Вставайте и выходите из ваших гробов. Вы — живы.
Дым стал рассеиваться. В зале, с разных рядов, раздались испуганные возгласы и крики. Потому что мертвецы начали действительно приподниматься и вылезать из своих гробов. Они слегка пошатывались и удивленно оглядывались. Не было сомнения, что они живы. И это были именно те покойники, которые были продемонстрированы до воскрешения. Одни и те же лица. Загримировать так каких-нибудь дублеров практически невозможно.
— Ничего пока не говорите, — обратился к ним доктор Грабовский. — Вам вредно. Вы должны учиться жить заново. Потом к вам вернется память и все прочее. А теперь — идите к своим близким.
Но родственники уже сами бежали к ним на сцену. Начались объятия и целования. Люстры под потолком вновь загорелись ярким светом. Зал взорвался громкими аплодисментами и буквально утонул в восторженных криках. Но двух-трех женщин все-таки унесли в глубоком обмороке. Грабовский начал раскланиваться. Вид у него был утомленный и самый что ни на есть скромный.
— Антракт, — объявил он. — Буфет бесплатный. В честь воскрешения.
— Никак не пойму, в чем тут главная фишка? — пробасил доктор Брежнев, когда мы стояли в одном из отсеков обширного буфета и пили холодное пиво Хенесси: — Покойники были самые натуральные, воняли, зажмурились дня три-четыре назад, а тут вдруг ласты свои расклеили и встали! Морды те же, даже бородавка у одного мужика-трупа на том же месте. Не по-ни-ма-ю. А вы что по этому поводу думаете, коллега?
— Ну, бородавку-то легко приклеить, — ответил за Алексея Яков.
— А я верю, — сказал Владимир Ильич. — В Библии зашифрован код воскрешения мертвых. Об этом давно известно. Грабовскому удалось его обнаружить и расшифровать. И заметьте — с помощью квантовой физики. Мы в ФИАНе тоже занимались этой проблемой. На досуге. А он — молодец! — в одиночку. Чудо.
— В одиночку! — фыркнула Маша. — На него, поди, два таких ФИАНа работают. Леша, что же ты молчишь?
— В Евангелии сказано: многие придут прельщать именем моим, — ответил наконец он. — И чудеса будут, и воскрешения из мертвых. Но это все, повторю, лишь предтечи антихриста. Что сейчас произошло на наших глазах, я пока объяснить не могу. Какой-то хитрый фокус.
— Слова, слова… — усмехнулся Владимир Ильич. — А у Грабовского — дела. Поглядите, как родственники радуются!
Покойники и их родня стояли в самом центре буфета, окруженные толпой праздных зрителей, журналистами и телекамерами. Там действительно царили веселье и радость. Грабовский давал сразу несколько интервью, еле успевал поворачиваться.
— Деньги, — коротко сказал Алексей. Он так и не притронулся ни к еде, ни к напиткам. — За деньги некоторые и мать родную продадут.
— Я тоже думаю, что он самый обычный шарлатан, — добавил доктор Брежнев. — Сам-то я сюда случайно забрел.
— А что вы имеете в виду? — пытливо обратился к ним обоим Яков, который тоже не пил и не ел, словно брезговал. — Вот же они — трупы: вино пьют, чокаются, смеются. Разве это не доказательство?
— Трупами бы и оставались, — проворчал доктор Брежнев. — А то шастают тут. Ломают правильную картину мира. Поеду-ка я в свою больницу… Ну их всех к черту!
— Во втором отделении будет оживление по кусочкам плоти, — напомнил Яков. — Вы с собой не захватили какую-нибудь косточку?
— Нет, — отрезал поселковый врач. — Прощайте. Бог даст, еще свидимся.
Он ушел, а Яков выразительно похлопал себя по карману.
— Я-то косточку принес, — сообщил он. — Сейчас поглядим, на что этот Грабовский еще способен.
— С какого погоста вырыли? — спросил я.
— Потом узнаете, — хитро улыбнулся он. И добавил: — Дайте-ка мне ваш букет, а то вы с ним как жених на свадьбе, но без невесты. Коли он Маше совсем не нужен, так я подарю его, пожалуй, доктору Грабовскому. За выдающийся вклад в дело воскрешения мертвых. Он взял цветы и направился к оживленной толпе. Там и затерялся. Все вокруг нас гулко шумело, чавкало и смеялось.
— Словно на балу у сатаны, — громко сказала Маша. — Смотреть противно. Булгаковщина какая-то.
— А ты не слушай и не смотри, — ответил ей Владимир Ильич. — Ты спи. Потому что вся наша жизнь — лишь сон. Без пробуждения до самой смерти. Так учит великий Бахай-сингх, которому я сейчас молюсь между посещением паперти и пивным баром.
— Это еще что за дьявол в чалме? — спросила Маша.
Но ответа получить не успела, поскольку прозвенел звонок и все ринулись в зал, на второе отделение. То ли театрального спектакля, то ли циркового представления, то ли черной мессы.
Мы, не спеша, когда верхний свет был уже вновь притушен, а Грабовский начинал вещать со сцены, заняли свои места. Говорил он опять очень долго, едва ли не целый час, доведя всех до нетерпеливого изнеможения. Наверное, в этом и заключалась его фишка, по словам доктора Брежнева: измочалить публику бессмысленным набором фраз, эклектической смесью из различных вероучений и фундаментальных научных догм, приправить этот бульон изрядной долей мистики под какофонию Скрябина или гаитянского джаза и неожиданно выдать в конце какое-нибудь кульминационное, заранее приготовленное чудо. Так, в принципе, действовал и Горбачев, когда усыплял население доставшейся ему страны идиотически пустыми речами, рядился в овечье руно на шакалью шкуру, лгал всем, даже, возможно, самому себе, и оживил в итоге подлинного монстра Франкенштейна — Ельцина. Ну а последующие мучные черви в теле России завелись уже сами собой, от трупных пятен всех этих меченых и беспалых. Такие вот технологии…
— Ну, будет уже! — снова выкрикнул кто-то из зала. Наверное, и этот вопль входил в домашнюю заготовку, как глас народа.
Грабовский успокаивающе поднял руки.
— Что означает воскрешение по частицам плоти? — сказал он. — Это не клонирование или наращивание молекулярных частиц. Мой процесс восстановления абсолютного замысла совершеннее творческой идеи творца, поскольку тут я применяю технологии будущего, почерпнутые мною из альбигойских сатурналий. Верховное, оплодотворяющее себя божество двуполо, как Ану и Анат, Бел и Белит, Адон и Адоним, Ашер и Асторот, Озирис и Изида, ну и так далее. Буквенное сочетание человеческой крови, обнаруженное еще Карпократом и варвелиотами, пропорционально материально миру существ, хотя святой Франциск Акцизский и отрицал очистительный вектор мандантов. Но мой метод построен на мгновенной квантумной генерации космической энергии и низкотемпературных сигналах. Сейчас вы в этом можете убедиться сами. Учебные пособия по этой теме также продаются в фойе, а уроки я даю в своем офисе на Кропоткинской за ограниченную плату. Сто пятьдесят долларов в час.
— Можно воскресить Магомета? — закричал кто-то из ложи.
— Можно, — скромно отозвался Грабовский. — Но не нужно. У меня могут быть неприятности с исламскими фанатиками.
— А Моцарта? Джона Кеннеди? Элвиса Пресли? Троцкого? — вопросы посыпались с разных сторон: — А Собчака? Муссолини? Моего дедушку? Принцессу Диану?
— Господа, господа, не все сразу, — снова поднял обе руки Грабовский. — Я вам гарантирую воскрешения всех, только по очереди, по очереди. Все мертвое человечество восстанет из своих могил и займет место за общим праздничным столом.
— Это ж сколько жратвы надо будет наготовить? — выкрикнул вдруг и Яков. — А места всем хватит?
— Понимаю вашу неуместную иронию, но отвечу: земля обязательно раздвинет свои границы, это вопрос ближайшего времени, одного-двух десятилетий. А энергозапасов хватит на сто миллиардов человек, живых и мертвых. То есть мертвых практически не будет, потому что я изобрел и издал бессмертие.
В скромности Грабовскому нельзя было отказать. Пожалуй, он еще действительно станет Президентом России. Народ проголосует хоть за обезьяну, лишь бы была надежда.
— Сейчас я продемонстрирую вам воссоздание одного из исторических деятелей, — продолжил доктор. — В антракте мне передали кусочек плоти давно умершего, еще в тринадцатом веке, человека. Его косточку. Это московский князь Даниил, отец Ивана Калиты.
Я посмотрел на Алексея: он напрягся, а на скулах заходили желваки. Ассистенты тем временем вкатили на сцену какую-то железобетонную установку на колесиках. Грабовский распахнул в ней дверцы, показывая, что внутри ничего нет. Маша возмущенно произнесла:
— Вот как, гнева мусульман он боится, а православных можно топтать сколь угодно.
Грабовский услышал. Он ответил:
— Я работаю ради всего человечества. Сейчас я положу в плазменно-кинетический генератор вот эту частицу мощей. Благословение церковного управления у меня имеется, не волнуйтесь. И грамота от отдела внешних сношений. Пройдет пять минут, и вы сами убедитесь в наличии отсутствия всякого ортодоксального мракобесия и суггестии.
Сцена опять стала заполняться дымом, а свет гаснуть. В зале наступила тишина. Слышно было лишь, как кто-то покашливает. Яков шепнул мне:
— Это бизнес, ничего личного, как говорил Марк Карлеоне.
Я не стал вникать в его слова, поскольку все мое внимание было приковано к подиуму. Там вновь начались шаманские пляски ассистентов, а Грабовский заверещал дурным голосом. Кривляние с воплями продолжалось несколько минут. Но на этот раз доктор не стал падать на сцене, а просто лег на свою установку, раскинув руки и ноги. Отдохнув так некоторое время, он встал и сообщил:
— Все закончено. Субстанция уже внутри. Сейчас выйдет.
И стал открывать дверцу. Из генератора на четвереньках выбрался человек с окладистой бородой, одетый во все соответствующее: саккос, подризник, омофор и фелонь с епитрахилью. В руках он держал кадило и почему-то ковшик, в котором плескалась вода.
— Кто ты, ответь? — громко вопросил Грабовский.
— Я — Даниил! — ответила субстанция. И выплеснула воду в зал, отчего многие завизжали: — Кропитесь, сукины дети!
Алексей повернулся ко мне и сказал:
— Дай-ка мне свою палку.
Он взял посох и быстро пошел к сцене. Ассистенты не успели его остановить. Все произошло очень живо и неожиданно. И качественно. Алексей принялся лупить посохом Василия Пантелеевича лже-Даниила, загнав его обратно в железобетонный генератор. Пара ударов досталась и доктору Грабовскому. По залу разносились шумные возгласы и смех. Многие тоже полезли на сцену. Одни стали защищать Грабовского, другие вступили с ними в драку. Началась всеобщая свалка. В довершение всего свет в зале вообще погас. Остались лишь крики. И полная темнота вокруг.
Каким образом мы все выбрались из этой давки? Не знаю, должно быть, чудом. Но удивительно, что вообще остались живы в обесточенном по какой-то причине Культурно-театральном центре имени Мейерхольда, большого любителя подобных мистерий. Позже мы узнали, что электричество вырубилось во многих районах Москвы. Само по себе, как уверял рыжий Толик, а ему послушно поддакивал по телевизору президент. Но остановились поезда в метро, лифты в домах, отключились от света больницы, объекты водоснабжения, телефонные станции и канализация. Были человеческие жертвы. Вакханалия длилась часа полтора, в течение которой приезжие мародеры (термин мэра, словно своих ему мало) хорошенько пошустрили в продовольственных магазинах и на вещевых рынках. Может быть, генеративная установка Грабовского сожрала всю электроэнергию?
Неизвестно, но мы все встретились в квартире на 9‑й Парковой, при том почти что одновременно, в двенадцатом часу ночи. К этому времени порядок в городе был уже восстановлен. Первым на попутной машине приехал я, затем на такси подкатили Маша и Яков (это он вытащил ее в темноте из Культурно-театрального центра), следом на мусоровозе прибыл Владимир Ильич. Алексей появился последним, вроде бы даже пешком и с моим посохом. Из-за пробок на дорогах он вполне мог нас и обогнать. Идущий всегда движется быстрее ведомого и, по крайней мере, никогда не пройдет мимо цели.
— Ну ловко вы их палкой-то угостили! — поздравил его Яков. — От души, я и сам порадовался. Поскольку не люблю шарлатанов.
— А не вы ли сами свою косточку этому Грабовскому подсунули? — напрямик спросил я. Мне не понравилось, что он как бы спас в давке Машу. Хотя за это можно было только поблагодарить. Я просто жалел, что сам не оказался на его месте: толпа унесла меня в другую сторону.
— Моя косточка при мне, — засмеялся Яков. И действительно вытащил из кармана какое-то ребрышко, завернутое в целлофан. — Это от барашка, — добавил он. — Я просто хотел над Грабовским покуражиться. Но вы опередили со своей дубиной народного гнева.
Алексей смущенно ответил:
— Еще Иосиф Волоцкий писал, что не бойся осквернить свою руку пощечиной, коли кто станет хулить святые имена на перекрестках.
— Да тут одной-то пощечиной не обошлось! — вновь засмеялся Яков. — Тут прямо избиение младенцев. Победа православия над язычеством. Демонстрация сильных аргументов.
Я чувствовал, что он веселится несколько фальшиво и не верил ему. Почему-то мне казалось, что у него была связь с Грабовским. И вся эта история с лже-Даниилом имеет какой-то тайный смысл. Не только поругание святого, но некий пробный шар. Разведка перед боем. Смотр сил противника. Маша думала так же, она сказала:
— Зачем вы позвали нас на это лицедейство? Разве можно шутить такими вещами. И нечего было меня тянуть в темноте за руку, хватать в охапку. Я бы и сама выбралась. Без посторонней помощи.
— Не сомневаюсь, — улыбнулся Яков. — Но в охапке надежнее.
— Еще неизвестно, где опаснее, — оставила она за собой последнее слово, фыркнув с особым артистизмом.
— Да уж, — подтвердил Владимир Ильич. — Яша мой если во что вцепится, то сожмет в смертельных объятиях, как проголодавшийся питон. Вы с ним поаккуратнее. Это вам не Грабовский. Тот просто змееныш по сравнению с моим сыном. Вот кто настоящий-то Змий.
— Папа!
— А что папа? Я же тебе комплимент делаю. Уж лучше быть змеем, чем кроликом. И лучше быть кроликом, чем капустой. И капустой быть лучше, чем песком бесплодным. И даже песком быть лучше, чем вообще не быть. Так учит нас великий Бахай-сингх.
— Дался тебе этот бахаит, что еще за птица выискалась? — спросил я. — Откуда прилетела? Вместе с Грабовским?
— Потом скажу. Я сейчас постигаю все религии мира. Хочу выбрать самую мудрую. А Грабовский — дурак! Я в нем разочаровался. Вторым отделением он испортил весь концерт. Позорит мундир физиков-ядерщиков. Одного не могу понять: как он действительно сумел оживить трупы?
— У антихриста в котомке много лжепророков и всяких чудес, — промолвил Алексей. — Обольститель, большой профессионал в этом деле, у него громадный опыт, практически сразу же с пришествием в мир Спасителя. Тотчас же появились всякие учителя и мессии, как обезьяны, и плодятся до сих пор. Я слышал, у нас в Минусинске есть некий Виссарион, называющий себя Вторым Христом, бывший сержант милиции, кажется. В Америке их вообще больше тысячи. Задача всех этих колдунов и экстрасенсов, прорицателей и астрологов в том, чтобы подготовить людей к принятию нового миропорядка. К появлению апокалипсического антихриста и созданию его единой церкви. Тогда все эти чародеи и секты сольются в один клубок змей. Точка единоверия для них будет одна — большая черная дыра, безбожие.
— Любимый соратник Ленина Бухарин тоже считал себя антихристом, — сказал я. — Причем, с детства. На спор с другими мальчишками принес из церкви причастие, тело Христово, за языком, и выплюнул перед ними на землю. А узнав из Апокалипсиса, что мать антихриста должна быть блудницей, допытывался у своей честной и трудолюбивой матушки, не проститутка ли она? И очень жалел, что — нет. Благочестивая женщина была в шоке. Лучше бы она удавила его бельевой веревкой, пока еще был маленький.
— Да, антихрист будет происходить от блудной девы, — подтвердил Алексей, — от еврейки двенадцатого Данова колена блудодеяния. Не воплощение сатаны, поскольку он не имеет силы воплотиться в человека, подобно Богу, но полное его отражение, кривое зеркало, орудие погибели и беззакония.
— Кривое зеркало — есть такая передача на телевидении, — сказала Маша. — Что за уроды!
— Природное зло накапливается и приобретается постепенно, в длинной череде предков антихриста, — продолжал Алексей, — с каждым новым поколением, а такие, как Грабовский, множат его с каждым столетием. Блуд — самый сладкий инструмент зла, потому-то он сейчас особенно и процветает. От плотской страсти один шаг до убийства, а где убийства, там и вообще безумие, когда бросаешь вызов Небу. Святые отцы предупреждают, что настанет время, когда мир настолько изменится, а люди так омрачатся в своем сознании, что все вокруг будут безумствовать, а кто сохранит трезвость ума, так тому-то и скажут: это ты безумствуешь, потому что не похож на нас. Но когда это зло достигнет своей предельной вершины? Неизвестно.
— Считается, что оно уже дошло до своего пика при Ленине, Гитлере и Сталине, — заметил Яков. — Сейчас спад. Ну, кривляются какие-то уроды в телевидении — политики в том числе, ну, врут безбожно, ну, распущенность, конечно, кругом, террористы бородатые бегают… Но ведь нет такого страха, как при фашистах и коммунистах?
— Нет, прежде всего, страха Божия, — поправил Алексей. — Да, при Ленине был расстрелян Удерживающий — Николай II, и это стало для России началом конца. Поскольку по апостольскому преданию антихрист не может появиться среди нас, покуда существует самодержавная власть, она удерживала его, отодвигала бесчинства и безначалия. Не попускала полного разгула безбожия. Но вот царь был злодейски убит, а русский народ прошел мимо и не заметил… За что и наказан до сих пор. Как был наказан народ израильский за его крики: Распни! Распни! Между прочим, весть о ритуальном убийстве Николая II даже в неправославных странах вызвала ужас и трепет. Множество людей в Сирии, Ливане и Палестине рвали на себе волосы, кричали и плакали на площадях, многие кончали самоубийством, потому что считали, что со смертью русского царя кончилась человеческая история, а жизнь на земле потеряла всякий смысл. Траур там продолжался несколько лет. Так поступали арабы, далекие от России. Но не русские. Они легко отдали на поругание свою тысячелетнюю веру. Как глупец расстается с доставшимся ему сокровищем.
— Ленин — нравственный идиот от рождения, хоть и мой полный тезка, — заявил Владимир Ильич. — Это ж надо: разорить величайшую в мире страну, убить миллионы человек, а многие до сих пор спорят — благодетель он или нет, гений или злодей? Когда его фотографировали под конец жизни, он уже стоял на четвереньках, лаял как собака и показывал всем язык. В гробу лежал с чудовищным оскалом, наверное, самого сатану узрел. Семашко, вскрыв его черепушку, нашел там зеленую зловонную жижу вместо мозга. А почитатели и сейчас прут в мавзолей к этому Навуходоносору! Ладно бы европейцы, как в кунсткамеру, так свои, россиянские выродки.
— Этот мавзолей вообще-то построен по типу Пергамского алтаря, — добавил я. — А Пергам был центром сатанинского культа.
— Совершенно верно, — сказал Алексей. — В Откровении есть загадочные слова, обращенные к Пергамской церкви: ты живешь там, где престол сатаны… Не о нас ли, нынешних, сказано? А в книге пророка Даниила имеется упоминание о вавилонском идоле по имени Вил, который бережно охранялся именно в мавзолее. Вроде того, что построил Щусев. Вил — аббревиатура Владимира Ильича Ленина.
— Грабовский и его обещал воскресить, — промолвила Маша.
— Он работает только со свежими покойниками, — отозвался на ее слова Яков. — А хотите знать, как он это делает?
— Ну-ка, сынок, скажи.
— Его контрагенты рыскают по всей России. Ищут братьев и сестер близнецов, из которых один только что умер. Договариваются с родственниками, платят хорошие деньги. За моральное неудобство. Потом привозят труп и живого близнеца на представление. Жмура показывают в гробу на сцене — для достоверности приглашают из зала медиков, а близнец прячется под люком. Потом, когда Грабовский кончает истошно орать, перед зрителями является воскресший. Вот и весь фокус. И не нужны ни дублеры, ни гримеры. Нужна только человеческая алчность и подлость. И бараны в зале. А родственники потом подтверждают, что это и есть любимый муж, зять, сват, скончавшийся три дня назад.
— А вы-то откуда об этом знаете? — спросил я.
— А я вообще догадливый.
— Ну и ну! — выдохнула Маша.
— Я не удивлюсь, если какого-нибудь близнеца намеренно мочат ради такого дела, — сказал Владимир Ильич.
— И такое возможно, — ответил сын. — Что только не сделаешь на потребу зрителей в цирке? Ради славы, власти и денег.
— А вы вроде бы даже и рады этому? — вновь задал я вопрос.
Яков на сей раз ничего не ответил, лишь пожал плечами. Но молчание его было достаточно красноречиво.
— Судьба царя — это судьба России, — Алексей вернулся к прежней теме. — Как человек с отрезанной головой — уже не человек, а смердящий труп, так и Россия без Удерживающего — уже не Русь Святая. Отдав на смерть Николая II, русский народ отказался чтить и Бога. Это было такое же Распятие, та же Голгофа, то же безумие толпы. Государь принес себя в жертву за грехи всей России и так же, как Христос, был всеми оставлен. А ведь накануне революции он предлагал Синоду иной выход из тяжелейшей ситуации: оставить царский престол, раз уж все против него, принять пострижение и стать патриархом, каким триста лет назад был Филарет при юном первом Романове. Не поняли, отказались принять эту здравую и, возможно, спасительную мысль. Но убийцам было мало смерти Помазанника Божиего. Они действительно отрезали ему голову, а на стенах подвала в Ипатьевском доме сделали древнеиудейскую надпись: В эту самую ночь царь Валтасар был убит своими холопами.
— Мене, текел, упарсин, — произнес Яков. — Исчислил Бог царство твое и положил конец ему. Ты взвешен на весах и найден очень легким. Разделено царство твое и дано мидянам и персам… Да, Православное Царство пало, как и халдейское.
— И это имело каббалистическое, талмудическое значение. Тайна беззакония открылась именно тогда. Сейчас мы пожинаем плоды.
— А что ждет дальше?..
Они оба, Алексей и Яков, словно продолжали вековой спор и понимали друг друга с полуслова. Мне представилось, что они идут рядом, по пыльным и бесконечным дорогам, к сияющему впереди Кресту, но не могут никак дойти. Потому что это путь к Истине. И никто на земле не ответит ни им, ни мне, никому на этот простой вопрос: что же нас ждет дальше?
Сквозь время — в вечность
…Перо тихо поскрипывало и буквы ложились уже нетвердые, старческие — да и шутка ли! — более двадцати лет игуменом, с того самого года нового столетия, как преставился последний патриарх Адриан. А писать приходится все одно и то же:
Державный царь! Государь милостивейший! Ваше государское богомолие, Данилов монастырь построен из давних лет, и погребен в том монастыре ваш государев сродник, благоверный и великий князь и чудотворец Даниил Александрович. А ограда и святыя врата каменная около монастыря построились не в давних летах, а по стене той ограды водяных спусков не учинено; значено было быть по той стене деревянной кровли, а той деревянной кровли по городовой каменной стене и на святых вратех по се число не учинено. И та каменная стена и святыя врата от доящей и снегу размываются, и если впредь кровли не учинить, оттого будут поруха не малая…
Настоятель обители Макарий остановил перо и призадумался. Кто ж разрешит храмоздательство, коли самим царским указом еще с 1714 года по всей империи запрещено возводить каменные здания, кроме Петербурга? А ведь соборный храм во имя Святых Семи Вселенских Соборов обветшал уж до того, что и входить в него для служения перед мощами благоверного князя Даниила опасно — богомольцы могут пострадать от распадающихся кирпичей. Его святые мощи лежат против правого клироса, с юга, а раки достойной все еще нету… Денег в обители — 290 рублей 21 копейка, хлеба сверх семян 399 четвертей, всей братии с игуменом — 30 человеков. Теперь вот еще Петр Алексеевич повелел открыть при монастыре гошпиталь, содержать больных да увечных солдат, а равно и других бедных в богадельнях. Дело-то хорошее, да с кошельком худо, а тут еще вотчины у монастыря берут и отдают незнамо кому.
Макарий, 23‑й настоятель со времени начала Данилова монастыря, вздохнул и заскрипел пером дальше:
…а на поварне и на хлебне каменная кровля обветшала, а братския кельи деревянные весьма ветхи, и кровли все сгнили; в зимнее время братьем от мороза, а летом от дождя нужда не малая… Игумен вновь замер с пером в руке. Еще когда он принимал обитель, одних колоколов было 292 пуда. Но в тот же год изъяли их четверть по царскому указу для нужд армии. А в 1710‑м хитрецы воспользовались той уловкой, что указ запрещал отбирать более четверти колокольного веса только в столичных храмах, а Данилов монастырь стоял в пригороде, вот и вновь отняли еще колоколов на 57 пудов 10 фунтов! Хорошо удалось сохранить два главных колокола общим весом более 100 пудов, подаренных еще царем Феодором Алексеевичем. Надписи на них есть: Лета 7190 марта 17 дня Государь и Великий Князь Феодор Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец пожаловал сей в Дом Святых Отец Седми Вселенских Соборов и Святаго Благоверного Князя Даниила при игумене Тимофее с братией. А часовни всего две, а доходу с обеих в пользу монастыря от 13 до 19 рублей в год. Мало. А ограда монастырская совсем ветхая — всего-то дубовой обруб, который железом окован, землею насыпан и бутовым камнем забучен. И пошто кому нужны эти новые учрежденные нисколько не сообразные с монашескими обетами должности: монах-смотритель, монах-караульный, монах-судия, инквизитор и даже протоинквизитор? У нас тут один брат Иоанн Новоторжик сразу аж три последние должности и занимает. Раскольников да умалишенных, что ли, стеречь да сечь? Так и самих монахов батогами да шелепами присланные команды потчуют. Но самое глупое, что никому из братии не велено иметь ни книг, ни бумаги, ни чернил. Только у меня, игумена. И то кончаются. Раньше писал прошения в Патриарший приказ, потом — в Монастырский, ныне — в какую-то Духовную коллегию, придуманную лютеранами да англиканами. Может, и впрямь Петра Алексеевича немцы подменили, пока он там по голландиям шлялся? Ох, худо! А Полтава? Да, Полтава… Немец бы не смог. А Прут? Когда токмо благодаря Шафирке Петр Алексеевич и уцелел от турок, обманул хитрый иудей султана, спас царя…
Игумен Макарий снова скрипнул пером, но продолжал думать о другом. Что ж, Данилов монастырь не первый по богатству, но первый по чести. Как и сам святой угодник Божий чудотворче князе Даниил, смиренный и бескорыстный, не переселился в многолюдные и богатые столицы великокняжеские, а довольствовался скромною и бедною деревушкою Москвою. Зато к сей Москве с того времени начинают прибегать соседние области и княжества. Чужд был всякого лицемерия, неприятель всякого притворства и коварства, сих двух скрытых врагов человеческого рода, сих злейших орудий, служащих к несправедливому многих простейших и неповинных душ обольщению и погублению… Запечатлен благочестием и теплейшею верою к Богу. Создатель вокруг Москвы могучего и пространного государства Российского. Сей-то первоначальный основатель положил начало нынешнему величию России, пролагая малую точию стезю к сему тихими стопами. За ним и сын его, Иоанн Данилович, Калитою проименован рачительный хозяин — и так до Феодора Иоанновича… А надо ведь заказать новую службу и житие святого благоверного князя Даниила, надо. Прежняя, иеромонахом Карионом Истоминым сотворенная, слишком уж витеевата и мудрена.
Настоятель даже улыбнулся краешком губ, проговорив вслух: В таковом трудопребытии велиарова злокознства поправ, не обременился еси грехами пагубоносныя троерожицы: сластолюбием, сребролюбием и славолюбием… Недаром Кариона пестрым прозвали за обилие поприщ: он тебе и пиит, и приказной справщик печатного двора, и толмач, и проповедник, и келарь двух последних патриархов. А будут ли еще на Руси патриархи? Или все уже? Или это ступень восхождения на еще большую высоту? Можно ль затмить сиянье бьющей в глаза святости и правды Святой Руси? Остановить разлитие по лицу Русской земли монашества?
Усердно и радостно скрипнул пером Макарий, рачительно обмакнув краешек его в чернила:
…Всемилостивейший государь! Вели в своем царском богомолии, в Данилове монастыре, каменного строения городовые стены и святыя врата и поварню и хлебню покрыть, а кельи вновь построить или перебрать и покрыть, и на построение дати из своей государевой казны денег. Нижайшие богомольцы Данилова монастыря игумен Макарий с братиею, августа 18 дня 1724 года…