Побледневшее лицо капитана сделалось багровым, нервная дрожь потрясала все его тело, и он протянул к завещанию судорожно дрожавшую руку.
- Будь покоен, Арман, - проговорил он глухим голосом, - в случае несчастья с тобой, я исполню твою волю. Но ты не умрешь и увидишь свою Елену, к которой я не чувствую теперь ничего, - кроме искренней и Почтительной дружбы…
- Я замерзаю, - повторил полковник тоном человека, уверенного в своей близкой смерти.
- Голова его склонилась на грудь, и сон овладевал им с неотразимым упорством.
- Дадим ему поспать несколько часов, а сами постережем, - сказал капитан Бастиену.
- Чертовский ветер, - пробормотал с гневом Бастиен, помогая итальянцу уложить полковника около костра и покрыть его уцелевшими лохмотьями одежды и одеял.
Через пять минут Арман де Кергац спал крепким сном.
Бастиен не спускал с него ласкового взгляда преданного пса, беспрестанно подбрасывая в костер хворост и наблюдая, чтобы ни одна искра или горячий уголь не отскочили на его уснувшего начальника.
Капитан же сидел опершись головой на руки; глаза его были опущены в землю, а в голове вертелись тысячи смутных мыслей.
Человек этот, в дружбу которого полковник слепо верил, имел все пороки, свойственные вырождающимся народам. Алчный и злопамятный, он был со всеми вкрадчив и уступчив. Выслужившись из рядовых, он сумел сойтись с богатыми и титулованными офицерами французской армии и, не имея ни гроша за душой, приобрести товарищей миллионеров.
Филипонэ достиг капитанского чина во время войны, когда смерть косила офицеров, и благодаря скорее обстоятельствам, чем личной храбрости. Он участвовал во многих сражениях, но ни разу не отличился каким-нибудь подвигом. Может быть он и не был трусом, но не обладал и отважной смелостью.
Филипонэ и полковник Арман были уже пятнадцать лет друзьями. Три года тому назад, будучи оба капитанами, они познакомились в Париже с Еленой Дюран, дочерью поставщика армии, прелестною молодою девушкой, и оба влюбились в нее. Елена выбрала полковника.
С этого дня Филипонэ затаил в себе страшную, беспощадную ненависть к своему другу, на которую способно только сердце южанина, ненависть, сдержанную и безмолвную, скрывавшуюся под личиной дружбы, но которая должна была разразиться при первом удобном случае. Много раз он прицеливался в дыму сражений в полковника, но каждый раз колебался, придумывая более жестокое мщение, чем такое убийство.
Итальянец дождался наконец этой мести и хладнокровно обдумывал ее в то время, как полковник спал под внимательным надзором Бастиена.
- Глупец! - подумал Филипонэ, бросая время от времени мрачный взгляд на уснувшего офицера, - глупец! Он отдает мне, бедняку, свои деньги и жену, которая меня отвергла… Трудно было бы, красноречивее произнести свой смертный приговор.
Взгляд капитана остановился на минуту на Бастиене.
Этот человек стесняет меня, -думал он, -тем хуже для него!
Филипонэ встал и подошел к своей лошади.
- Что вы делаете, капитан? - спросил гусар.
- Хочу осмотреть свои пистолеты.
- А! - сказал Бастиен.
- С этим чертовским снегом, - продолжал спокойно капитан, - нет ничего удивительного, если замки отсырели… а в случае нападения казаков…
С этими словами Филипонэ вытащил из чушки один пистолет и небрежно взвел курок.
Бастиен смотрел на него спокойно, без всякого недоверия.
- Порох сух, кремень в хорошем состоянии. Теперь посмотрим другой.
Он взял другой пистолет и также внимательно осмотрел его.
- А знаешь, - сказал он вдруг, взглянув на гусара, - я когда-то владел с удивительным искусством этим оружием.
- Очень может быть, капитан.
- На дуэли, - спокойно продолжал Филипонэ, - я целился на расстоянии тридцати шагов в сердце противника и всегда убивал его.
- А! - рассеянно прошептал Бастиен, всецело поглощенный своими обязанностями ночного сторожа.
- Лучше того, - продолжал капитан, - я несколько раз держал пари, что прострелю правый или левый глаз, своему противнику н всегда попадал в цель. Но видишь ли, Бастиен, лучше всего метить в сердце: тут мгновенная смерть.
И капитан опустил дуло пистолета.
- Что вы делаете? - вскричал Бастиен, отскочив назад.
- Целю в сердце, - холодно отвечал Филипонэ и, прицелившись в солдата, прибавил, - я не хочу тебя напрасно мучить. Ты меня стеснял, мой милый, тем хуже для тебя.
В темноте сверкнул огонь, раздался выстрел, вслед за ним болезненный крик, и гусар упал навзничь.
Этот выстрел и крик мгновенно пробудили полковника от его летаргического сна и он приподнялся, думая, что напали русские.
Но Филипонэ, взяв другой пистолет, уперся ему в грудь коленом и грубо повалил его на землю. Пораженный этим неожиданным нападением, полковник увидел над собою искаженное, насмешливое лицо своего врага, оживленное зверской улыбкой, и с быстротою молнии понял всю низость, всю безграничную подлость человека, в которого он верил.
- А! - издевался итальянец, - ты был настолько глуп, полковник Арман де Кергац, что верил дружбе человека, у которого отнял любимую им женщину, настолько глуп, что вообразил себе, будто этот человек простит тебя когда-нибудь! Твоя глупость дошла до того, что ты составил духовное завещание, умоляя этого любезного друга жениться на твоей вдове и принять половину твоего состояния!.. А затем спокойно заснул с надеждой проснуться, увидеть лучшие дни и соединиться с женой и ребенком, предметами твоей пламенной любви!.. Трижды дурак!.. Так нет же, ты не увидишь их больше и сейчас уснешь навсегда, мой милейший друг.
Капитан приставил дуло своего пистолета ко лбу Армана де Кергац. Тот под влиянием чувства самосохранения пытался освободиться от противника и столкнуть давившее его колено. Но Филипонэ еще крепче прижал его к земле, сказав:
Это бесполезно, полковник, вы должны остаться здесь.
- Подлец! - прошептал Арман де Кергац, с презрением во взгляде.
- Будь покоен, - насмешливо продолжал Филипонэ, - воля твоя будет исполнена: я женюсь на твоей вдове, буду носить по тебе траур и вечно оплакивать тебя. Я умею соблюдать приличия.
Пистолет коснулся лба полковника, прижатого к земле коленом итальянца, и Филипонэ выстрелил так же хладнокровно, как он стрелял пред тем в преданного гусара.
Пуля раздробила череп полковника Армана де Кергац, и окровавленный мозг брызнул на руки убийцы.
Тут же, в луже крови, лежал Бастиен и только один Бoг был свидетелем этого преступления.
II.
Спустя четыре года после описанной нами ужасной сцены, т. е. в мае 1816 года мы видим Филипонэ полковником и счастливым супругом Елены де Кергац.
Полковник жил летом в прекрасном барском поместье в Бретани. Замок, носивший название Керлована, был родовой собственностью и завещан полковником Арманом де Кергац своей жене. Построенный на самом берегу моря, на вершине утеса, он господствовал с противоположной стороны над красивою бретанскою долиной, поросшей розовым вереском и окаймленной густыми лесами.
Трудно себе представить более дикий и живописный вид, чем этот старый феодальный замок, совершенно переделанный, благодаря громадному богатству полковника Филипопэ, в современном вкусе внутри и сохранившему снаружи свой вид поэтической древности. С восточной и западной стороны замок окружал большой парк со столетними вязами. В переднем фасаде был уступ, размытый волнующимся внизу, сердитым морем, которое вечно подмывает своими волнами берега Бретани. По этой же стороне, от одной башни до другой, шла площадка, построенная во времена крестовых походов.
Полковник приехал в Керлован в конце апреля в сопровождении жены, находившейся в последнем периоде беременности, - первым плодом ее второго брака и четырехлетнего ребенка, которого звали Арманом, как и его отца, несчастного полковника, убитого итальянцем.
Во время Реставрации полковник Филипонэ получил графское достоинство, так что вдова Армана де Кергац, принадлежавшего к старинной дворянской фамилии, сохранила свой титул графини.
Граф - так мы будем теперь называть итальянца - проводил все время на охоте и в знакомстве со всеми соседними владельцами. Графиня же жила в полном уединении.
Люди, знавшие прежде при дворе императора Наполеона I прекрасную, блестящую Елену де Кергац, с трудом узнали бы ее теперь в этой бледной, изнеможенной женщине, с грустным взглядом, усталой походкой и печальной улыбкой покорности.
Четыре года тому назад к графине де Кергац, томившейся уже несколько месяцев смертельным беспокойством относительно судьбы своего мужа, явился капитан Филипонэ, весь в черном.
Капитан, как известно, любил Елену; но его любовь внушала молодой женщине только глубокое отвращение к этому человеку, потому что она инстинктивно угадывала его фальшивую, извращенную натуру.
Много раз после своего замужества она пыталась открыть глаза своему мужу, Арману де Кергац, на, его дружбу с итальянцем, но, к несчастью, полковник питал к нему слепую, непоколебимую привязанность.
Увидев капитана, графиня вскрикнула, предчувствуя несчастье.
Филипонэ медленно подошел к ней, взял ее обе руки в свои и сказал, утирая лицемерные слезы:
- Господь прогневался на нас, графиня; он отнял у вас мужа, а у меня - друга. Будем же вместе оплакивать его…
Только спустя несколько дней вдова узнала о завещании своего мужа, в котором он, безумец, умолял ее выйти за своего убийцу и дать в лице его своему ребенку второго отца.
Но отвращение графини к Филипонэ было так сильно, что она возмутилась и ответила ему отказом.
Итальянец был сговорчив и терпелив; казалось, его самого удивила воля покойного друга. Он считал себя недостойным занять его место и просил только, как милости, позволить ему быть простым покровителем, преданным другом несчастной вдовы и опекуном сироты-малютки.
В продолжение трех лет этот человек так хорошо играл свою роль, выказал так много привязанности, доброты, преданности и самоотвержения, что, наконец, обезоружил графиню. Она стала думать, что ошибалась, составив себе о нем такое дурное мнение.