- Этого человека принять необходимо.
- Но что ему нужно? Зачем он пришел?
- Предложить вам какую-нибудь гнусность, постыдную сделку. Но это все равно! Не выгоняйте его, выслушайте его терпеливо. И отложите ответ до завтра. А там увидим.
Сэр Вильямс подошел к звонку и сильно дернул за шнурок.
- Попроси войти г-на де Бопрео, - сказал он Фанни. Затем он подбежал к уборной, приложив палец к губам, давая этим понять Баккара, что он хочет все видеть и слышать, оставаясь невидимым. И в ту минуту, когда за ним опускалась портьера, он еще раз сказал Баккара.
- Не отказывайте ему… Не приходите в негодование… Иначе, через неделю Фернан будет женат.
Баккара пробыла несколько секунд одна и, когда вошел Бопрео, успела уже побороть свое волнение, на губах ее появилась улыбка, и она была совершенно спокойна. Приняв небрежную позу, полулежа в глубоком кресле, она могла хорошо рассмотреть синие очки, красное лицо, большой живот и короткие ноги начальника отделения.
Де Бопрео поклонился молодой женщине с развязностью старого развратника, чувствующего себя легко в святилище порока, но Баккара отвечала на его поклон с такой аристократической холодностью и с таким достоинством, что он несколько смутился.
- Сударыня, - сказал он, - смею ли просить вас уделить мне несколько минут?
- Просите, сударь, - отвечала куртизанка с гордым хладнокровием королевы, которую молят о милости.
Она указала ему на стул и приготовилась слушать.
- Сударыня, - робко начал Бопрео, - моя карточка сказала вам, кто я?
Баккара утвердительно кивнула головой.
- Я богат, - продолжал он, - и получаю хорошее содержание.
- С чем вас и поздравляю, - сказала она равнодушно.
- И занимаемое мною положение, - добавил он, - дает мне возможность сделать очень многое для женщины.
- Ну, любезнейший, - перебила его Баккара, забыв свою аристократическую роль, - не можете же вы, как я полагаю, бросать миллионы, как ваш начальник Вильдье, разорившийся из-за меня, или Леопольд де Марлот, который подал мне закурить папироску своим последним тысячефранковым билетом. Вам дали неверные сведения обо мне.
И на губах куртизанки мелькнула презрительная улыбка.
Портьера уборной, к которой начальник отделения сидел спиной, раздвинулась и Баккара увидела бледное лицо сэра Вильямса, который как будто говорил: «Разве вы забыли мои наставления и хотите женить Фернана?»
Смутившись на минуту, Бопрео вновь, собравшись с мужеством, сказал:
- У вас есть сестра…
- А! Так вы влюблены в сестру? - заметила Баккара.
- Может быть…
В таком случае вы напрасно потеряете время, потому что она честная девушка.
- Поэтому-то я и обратился к вам.
Баккара взглянула опять на портьеру уборной. «Будьте спокойнее», - говорило серьезное лицо баронета.
- Мой милый, - сказала Баккара, - я не мешаюсь в дела сестры.
- Однако… Если бы вы согласились… Может быть…
В голове куртизанки мелькнула адская мысль: «А что, если попробовать выторговать у него свободу Фернана?» - подумала она.
Но лоб ее мгновенно покрылся краской стыда, и она едва удержалась, чтобы не выгнать Бопрео. Голова Вильямса опять показалась из-за портьеры, и точно голова Медузы наполнила ужасом Баккара, в ушах которой раздавались еще зловещие слова: «Если вы выгоните его, Фернан будет через неделю женат».
- Вишня - маленькая дурочка,- сказала она де Бопрео,- и если бы она слушала меня, вместо того чтобы влюбиться в столяра… Впрочем, все это касается ее одной.
- Не возьмете ли вы все-таки меня под свое покровительство? - умолял старый развратник.
Баккара колебалась.
- Соглашайтесь! - показывал ей знак сэра Вильямса.
- Может быть, - тихо прошептала она.
- Я умею быть благодарным,- проговорил вкрадчиво старик.
Баккара не отвечала. Она сидела задумавшись.
- Что же вы скажете?..- умолял Бопрео, дрожавшим от волнения голосом.
Баккара снова взглянула на сэра Вильямса.
Лицо англичанина было бесстрастно.
- Я подумаю…- сказала она, показав движением, что желает раскланяться с Бопрео.
- Ах! Сжалитесь… Будьте добры… Будьте…
- Приходите завтра, - сказала она отрывисто, и встала, торопясь прекратить этот позорный разговор.
Бопрео взял шляпу и поднялся в свою очередь со стула.
- Так завтра? - сказал он. - Вы говорите, чтобы я пришел завтра?
- Да, приходите.
- И… вы повидаетесь с ней?
- Да, да, - говорила безмолвная голова сэра Вильямса.
- Да, - прошептала Баккара, опустив голову. И она выпроводила старика, красное лицо которого побагровело от радости, а сердце колотилось в груди, как у двадцатилетнего юноши.
Когда он ушел, она осталась наедине с Вильямсом.
- О, какая мерзость! - прошептала она. - Чтобы я стала продавать сестру? Никогда! Никогда! Все говорят, что у Баккара нет сердца: это правда, но она любит своих родных… Никогда, никогда! - энергично повторила она.
- Моя милая, - холодно сказал сэр Вильямс, - только один Бопрео может расстроить свадьбу своей дочери с Фернаном Рошэ, и вам не следует обращаться с ним слишком строго.
Что произошло между этой женщиной, в душе которой еще таилась последняя искра стыда и этим человеком с. адской гениальностью, живым воплощением зла? Какими неотразимыми доводами и какими соблазнительными обещаниями удалось дьяволу прельстить эту дочь Евы? Этого никто никогда не узнал.
Но когда граф Андреа вышел от Баккара, несчастная женщина склонила свое лицо, покрытое краской стыда, с покорностью побежденной, и слезинка, быть может последняя в ее жизни, медленно скатилась по ее щеке.
Вишня, целомудренная и беспорочная девушка, хорошая работница, невеста честного ремесленника, была принесена в жертву бурной страсти, кипевшей в сердце Баккара как огненная лава, которую Везувий разливает по неаполитанским полям в те дни, когда просыпается его яростный гнев.
IX. ЖАННА
Между тем, настало воскресенье, так нетерпеливо ожидаемое Вишней. Молодая девушка, проснувшись с рассветом, спешила докончить свое новое платье и приколоть последнюю ленточку к своей простенькой шляпке.
Потом она убрала свою комнату, сходила купить себе к завтраку молока и маленький хлебец.
Все эти мелочи заняли у нее время до двенадцати часов дня. Тогда Вишня оделась и, беззаботно веселая как птичка, хотела уже идти, когда к ней тихо постучались в дверь.
- Войдите, - сказала Вишня.
В комнату вошла высокая, бледная молодая девушка, одетая в черное, страдальческая красота которой носила отпечаток кроткой грусти.
- Ах! - сказала Вишня с оттенком почтительности в голосе, - это вы, госпожа Жанна! Как вы добры, что зашли навестить меня!
И, взяв в свои маленькие руки несколько исхудавшие ручки молодой девушки, она ласково пожала их.
- Я давно не виделась с вами, - отвечала Жанна. - И не имела о вас никаких известий… Да кроме того, мне хотелось сообщить вам мой новый адрес.
- Разве вы переехали?
- Да, - отвечала Жанна, - уже с неделю тому назад. Я живу теперь на улице Мелэ № 11.
Жанна жила раньше в доме, где умер отец Вишни, и молодые девушки познакомились еще в то время.
История Жанны проста и трогательна.
Когда гравер жил на улице Шапон с женой и младшей дочерью, потому что Баккара уже бежала из-под родительского крова, две женщины, одетые в черное, поселились на той же площадке пятого этажа, заняв скромную квартирку за шестьсот франков. При них была только одна старая служанка.
Это были мать и дочь.
Госпожа Бальдер только что потеряла своего мужа, полковника Бальдера, убитого при осаде Константины. Храбрый офицер оставил вдову и дочь без всяких средств, кроме скудной пенсии в полторы тысячи, да трехпроцентного билета в тысячу франков.
Вдова с дочерью поселились в этом многолюдном квартале из экономии, а также для того, чтобы их забыло богатое и изящное общество, в котором они блистали, так как за год до своей смерти полковник окончательно разорился потерею одного важного процесса.
На эти скудные -средства вдова и дочь прожили несколько лет в совершенном одиночестве. Потом госпожа Бальдер умерла, и Жанна осталась сиротой.
Ей было тогда восемнадцать лет. Она была хороша той смелой, горделивой красотой, которая составляет исключительное достояние древних родов. Благородство ее крови не дало ей унизиться и поддаться одуряющим искушениям бедности и одиночества.
Одинокая в мире, она осталась чистою, как цветок, растущий на краю пропасти. Прошел уже год со смерти ее матери. Вишня ухаживала за покойной во время ее болезни и оплакивала ее вместе с Жанной. С той поры между молодыми девушками установилась дружба, и они часто виделись. Жанна называла ее просто «Вишня». Вишня прибавляла к ее имени почетное слово «барышня». Иногда молодая цветочница проводила целый вечер у своей прежней соседки, которой старая кухарка Гертруда продолжала служить с материнской преданностью и бескорыстием.
Жанна села возле молодой девушки.
- Так вы переехали, - повторила Вишня.
- Да, мы с Гертрудой нашли, что квартира за шестьсот франков была для нас слишком дорога, особенно теперь, когда у нас нет больше пенсии, которая прекратилась со смертью матушки.
При воспоминании о матери, Жанна глубоко вздохнула и в голубых глазах ее блеснула слезинка.
Жанна была бела и белокура, как Форнарина Рафаэля. Ее профиль напоминал чистотою и правильностью линий французский тип, без малейшей примеси гальской крови.
- Бедная барышня! - проговорила Вишня, забыв что сама она жила на полтора франка в день и с утра до вечера распевала как зяблик.
- Я пришла к вам с просьбой, милая Вишня, - продолжала с благородною откровенностью Жанна.
- Ах, говорите, барышня, располагайте мною… Я вся к вашим услугам.
Жанна слегка покраснела.
- Гертруда очень стара и почти не видит. Бедная женщина выбивается из сил, чтобы услужить мне, и иногда всего лишает себя для улучшения моего существования.