Комиссар и Фернан были уже далеко.
В эту минуту дверь уборной отворилась, и вошел баронет сэр Вильямс.
Он был невозмутимо спокоен, и равнодушно смотрел на неподвижно лежавшую Баккара.
- Ого!.. - сказал он. - Я предвидел, милая, что ты угадаешь, и принял все предосторожности. Но будь спокойна, если Фернану придется выйти из тюрьмы только благодаря тебе, так он сгниет там!
И баронет позвонил.
Секунды через три прибежала Фанни и маленький тучный человечек, одетый в черное и белый галстук. В нем очень легко было узнать злополучного клерка нотариуса, завербованного Коляром на службу капитану Вильямсу.
- Милая, - сказал баронет, указывая горничной на Баккара, - ты уложишь свою барыню в постель и дашь ей нюхать спирт. Ты знаешь свою роль?
- Да, милорд, - отвечала Фанни, принадлежавшая уже телом и душой сэру Вильямсу.
- Что касается вас, - продолжал баронет, обращаясь к тучному господину, - вы доктор.
Мнимый доктор поклонился.
Вильямс вышел.
Сообщники баронета положили Баккара в постель и затем мнимый доктор сел в кресло у изголовья. В то же время Фанни поднесла ей к ноздрям флакон со спиртом.
- Фернан! Фернан! - произнесла молодая женщина, открывая глаза.
Она посмотрела кругом себя и увидела сначала только одну Фанни, которая старательно ухаживала за ней.
- Фанни… Фанни…- прошептала она, - где я? Что случилось?
- А! Наконец-то! - вскричала горничная радостно, что весьма удивило Баккара, - наконец-то моя добрая барыня опять заговорила!
- Заговорила? - повторила удивленная Баккара.
Увидев сидевшего у изголовья мнимого доктора, она не могла воздержаться от движения испуга.
- Что это за человек, Фанни? - спросила она.
- Это доктор, - отвечала Фанни.
- Доктор? Разве я больна?
- О! Да, барыня. Очень больны. Были, по крайней мере.
Поддельный доктор встал с важным видом и взял Баккара за руку.
- Посмотрим ваш пульс, сударыня, - сказал он.
Потом, взглянув на Фанни с таинственном видом, прибавил:
- Сегодня восьмой день лихорадки.
- Восьмой день! - вскричала Баккара.
- Лихорадка уменьшилась, - продолжал доктор торжественным тоном и обращаясь все-таки к Фанни, - но я боюсь, нет ли каких-нибудь последствий бреда.
- Бреда! Я бредила? - проговорила Баккара.
Фанни глубоко вздохнула.
- Бедная, милая барыня! - сказала она.
- Я боюсь, - продолжал доктор шепотом и как будто обращаясь к Фанни, а на самом деле, чтобы его слышала Баккара, - я боюсь, чтобы этот бред не перешел в помешательство.
- В помешательство! Но разве я помешалась? - вскричала Баккара, поспешно приподнимаясь в постели. - Господи, да что же такое случилось?
И она закрыла лицо руками, стараясь собраться с мыслями.
- Фернан… Фернан… Где Фернан? - спросила она.
Фанни вздохнула и молчала. Доктор повернулся к ней и сказал:
- Видите, помешательство ее возвращается.
- Да я не помешана! - воскликнула Баккара.
- Бедная барыня! Бедная барыня! - проговорила Фанни, притворяясь, будто отирает слезу.
Фанни уже давно служила у Баккара и куртизанка стала наконец верить в ее безусловную преданность, следовательно, ее теперешняя притворная печаль поставила бедную женщину положительно в тупик.
- Фанни! - повелительно сказала она, отталкивая доктора.
Фанни подошла.
- Посмотри на меня хорошенько, - сказала Баккара, - скажи мне правду.
- Милая барыня, - проговорила Фанни, заглушая рыдания, - что же мне сказать вам?..
- Правду.
- Ах, сударыня… разве я лгала когда-нибудь?
- Так я больна?
- Да-с.
- Давно?
- Неделю.
- Это невозможно!
Фанни подняла глаза к небу.
- Как! - вскричала Баккара, - я лежу в постели целую неделю!.. Но теперь… сейчас… этот комиссар…
- Какой комиссар? - спросила наивно субретка.
- Полицейский.
- Я не видала никакого комиссара, сударыня!
- Но Фернан… Фернан, которого он арестовал… где он?
- Господин Фернан никогда не бывал здесь, - отвечала Фанни самоуверенно, - я только потому и знаю господина Фернана что слыхала часто, как барыня говорила о нем… Особенно во время болезни.
Баккара вскрикнула.
- Но, - проговорила она с невыразимым ужасом, - разве я сумасшедшая, разве мне пригрезилось?
- С вами был бред целую неделю.
- Это невозможно! Нет, нет, невозможно! - вскричала молодая женщина вне себя и цепляясь за свои воспоминания, как утопающий цепляется за соломинку.
И, как-бы говоря про себя, Баккара продолжала:
- Я не помешана… мне не пригрезилось… меня обманывают… я помню очень хорошо, что нашла вчера Фернана без чувств на тротуаре на улице Сент-Луи… Я велела перенести его в свою карету и привезла сюда… потом позвала доктора… не этого… а сегодня комиссар…
Мнимый доктор неожиданно перебил Баккара, сказав Фанни вполголоса:
- Этот род помешательства называется чувствительною мономанией, его ничем нельзя победить, кроме употребления через каждые два часа душа из ледяной воды.
Слова эти нанесли последний удар колеблющемуся рассудку Баккара.
- Боже мой! Боже мой! - проговорила она, закрывая лицо руками и заливаясь слезами.
Через несколько минут к молодой женщине воротилась та дикая энергия, которая таилась в ее характере; в потрясенном рассудке ее мелькнул свет, ей вспомнилось одно имя.
- Вильямс! - сказала она, - это Вильямс!
И так как в известных обстоятельствах возбужденная деятельность разума приобретает иногда удивительную ясность, Баккара сообразила вдруг, что англичанин, вероятно, и был виновником этой ужасной мистификации, которой она была жертвою, и что он одурачил ее, употребив, орудием против Фернана.
Она устремила спокойный, испытующий взгляд на бесстрастное лицо Фанни и на жирную физиономию мнимого доктора, стараясь прочесть в них истину. Но Фанни и доктор остались непроницаемы. Баккара не сопровождала своего взгляда ни одним словом, ни одним размышлением. И прежде, нежели Фанни успела ее остановить, она спрыгнула с постели и, полунагая, подбежала к зеркалу.
- Это странно! - сказала она, - для женщины, которая целую неделю лежала в постели, я не кажусь слишком исхудалой; притом же, не чувствую в себе ни малейшей слабости, а между тем, меня, вероятно, держали на диете.
Баккара шевелила поочередно руками и ногами, чтобы удостовериться в их упругости, изгибала свой стан, нисколько не потерявший своей гибкости, и потом еще раз посмотрела на Фанни, которая подбежала к ней со словами:
- Барыня, барыня, ложитесь, пожалуйста…
- Любезная моя, - сказала ей Баккара, - ты играешь со мной в большую игру, и, верно, англичанин очень дорого заплатил тебе. Но ты напрасно так делаешь; такую женщину, как я, провести труднее, чем какую-нибудь герцогиню, и ты раскаешься, что сочла англичанина богаче меня.
Говоря таким образом, она взяла с камина красивый кинжал, историю которого мы уже рассказали, и, измерив взглядом мнимого доктора, сказала ему:
- Любезный доктор, если вы слишком близко подойдете ко мне, я всажу вам в грудь вот эту маленькую игрушку. А ты, - прибавила она, обращаясь к Фанни, - одень меня, да проворнее, потому что я хочу выйти.
Фанни попробовала еще раз отважно играть свою роль и бросила отчаянный взгляд на доктора, но тот принял холодную, величественную позу царя науки и сказал субретке повелительным тоном:
- Повинуйтесь барыне… Ей лучше, бред кончился… это видно… Она больше не помешанная… и ей действительно следует выйти, свежий воздух принесет ей пользу. Я тоже уйду и ворочусь вечером.
И мнимый доктор вышел, поклонившись Баккара.
Внезапное спокойствие этого человека, которого она принимала за доктора, ужаснуло ее более, чем все то, что она перед этим слышала.
- Неужели я действительно сошла с ума? - прошептала она, вздрогнув всем телом.
XVIII. СУМАСШЕДШАЯ.
Выходя из спальни, доктор обменялся с Фанни быстрым взглядом, ускользнувшим от Баккара. Этот взгляд возвратил Фанни всю ее отвагу.
- Барыня, желаете одеваться? - спросила она.
- Да, сейчас же, - отвечала Баккара.
Фанни преклонила голову, как послушная горничная, сделала вид, что отирает слезу и пошла в уборную; между тем, Баккара накинула на свои голые плечи пеньюар и подобрала на затылок свои длинные густые волосы при следующих размышлениях:
- Невозможно, чтобы я была помешана… положительно невозможно, и, мне кажется, рассудок мой совершенно в порядке. Пусть эта неосторожная тварь уверяет меня, что я бредила… этого не было, этого не могло быть… мне невозможно сомневаться, что Фернан был сегодня утром здесь, вот на этой постели… что я смотрела на него, пока он спал… и что…
Баккара отрывисто остановилась в своих размышлениях и ударила себя по лбу.
- Я сейчас узнаю, - сказала она, - помешана ли я и действительно ли мне грезилось…
Она побежала к постели, которую Фанни даже не потрудилась оправить для своей барыни.
- Бред или действительность, - продолжала она, - но у Фернана был на шее медальон, и я открыла его пока он спал. В нем лежали волосы… женские, думая, что это волосы ее, я в пылу гнева и ревности перегрызла зубами шелковый шнурок… потом сунула медальон под подушку.
Говоря это, Баккара колебалась и дрожала.
- А если медальона нет там, - сказала она голосом, в котором проглядывало мучительное беспокойство, - значит, все это был бред, и я сумасшедшая!
Она засунула руку под подушку и вскрикнула, но так слабо, что Фанни, бывшая в уборной, не слыхала этого крика.
- Вот он! - прошептала она.
Действительно, Баккара, вынув руку из-под подушки, держала в ней медальон, заключавший в себе светло-каштановые волосы. На оборванном шнурке его оставались еще следы ее зубов.
Куртизанка, бледная и дрожавшая от волнения, прислонилась к кровати, чтобы не упасть, так велика была ее радость при сознании, что она не была помешана.