Оставшись одна, молодая девушка воротилась к замочной скважине; Бастиен вбивал гвозди и развешивал картины.
Носильщики, ушли.
Вспомнив слова старика о немецких вальсах, Жанна открыла фортепьяно и начала играть «Dernieree Pensee» Вебера, этот последний гимн, лебединую песнь великого маэстро, так рано похищенного смертью.
С полными слез глазами, Жанна извлекла из инструмента эти печальные звуки, а когда она кончила и снова подошла к замочной скважине, Бастиен сидел, опершись головою на руки, и казалось погружен был в воспоминания о прошлом. Разумеется, он не оплакивал воображаемой дочери, но сердце его трепетало от волнения, и он шептал про себя:
- Боже мой! я солгал, но если у меня никогда не было дочери, так есть человек, которого я люблю, как сына; сердце его страдает, и ты должен дать ему долю радости в этом мире. Боже мой! устрой, чтобы человек этот был счастлив, и чтобы его полюбила эта благородная девушка!
Устроив квартиру, Бастиену больше нечего было делать на улице Мелэ, не получив приказаний и инструкций Армана; он встал, взял свою шляпу, запер дверь и ушел.
Жанна слышала, как он медленно спускался с лестницы.
Выйдя на улицу, он сел в наемный кабриолет и отправился в отель де Кергац.
На повороте на улицу Па-де-ла-Мюль, мимо него промчался щегольской тильбюри, запряженный английской лошадью, которою правил молодой человек; подле него сидел, скрестив руки, грум.
Бастиен успел взглянуть на лошадь, экипаж и молодого человека; при виде последнего, он вздрогнул и заглушил крик изумления.
- Боже мой! - проговорил он. - Боже мой, это Андреа! Андреа с черною бородой и черными волосами. Сто су, - сказал он с живостью кучеру, - луидор, два луидора, если хочешь, но только не теряй из глаз этого тильбюри и следуй за ним!
- Ого! - отвечал кучер, - барин, вероятно, русский князь, и если заплатит так хорошо, у моей старой лошади будут крылья вместо ног!
И он изо всей силы стегнул кнутом свою клячу.
Лошаденка помчалась, как стрела, в погоню за блестящим тильбюри с кровным рысаком.
XXIII. БАСТИЕН.
Тильбюри ехал скоро, но бульвар был загроможден экипажами, и ему часто приходилось замедлять свой ход, что позволяло наемному кабриолету следовать за ним невдалеке. Притом же, два луидора на водку так сильно подействовали на кучера, что кнут его действительно придавал лошади крылья.
- Андреа был белокурый, - рассуждал между тем Бастиен, - но волосы можно красить, а это он! он, я готов в этом поклясться спасением моей души! Андреа в Париже, Андреа расфранчен и разъезжает в тильбюри… Он должно быть разбогател. Мой милый Арман в опасности, потому что с деньгами этот демон способен на все!
После минутного размышления он продолжал:
Пока сердце графа де Кергац, обливаясь кровью, влекло его заниматься только филантропическими делами, я не опасался Андреа. Он слишком подл, чтобы вызвать его на бой, но даже и в таком случае мне бы нечего было бояться… Сын моего полковника храбр, как лев!.. Но теперь, когда мой милый Арман близок к тому, чтобы сделаться счастливым, я не хочу, чтобы этот негодяй, этот соблазнитель, становился поперек его счастья. Андреа сейчас же не будет в Париже, хоть бы для этого мне пришлось убить его!
Пока Бастиен рассуждал таким образом, тильбюри въезжал уже на улицу Сент-Лазар; но извозчик сдержал слово, и, благодаря двум луидорам, Бастиен имел время приметить тот отель, в воротах которого скрылся элегантный экипаж, и где сэр Вильямс временно занимал павильон в саду.
Баронет, намереваясь переехать на другую квартиру на улицу Бофон, хотел поставить свою конюшню на широкую ногу, и ездил теперь на распродажу, где купил за две тысячи экю бурую ирландскую кобылицу, бегавшую в последнюю осень в Шантильи.
Въехав во двор отеля, сэр Вильямс бросил вожжи груму и отправился по саду пешком.
В ту же минуту Бастиен вошел в ворота, приблизился к груму, распрягавшему лошадь, и сказал ему:
- Извините, приятель, не продается ли эта лошадь?
И он погладил блестящую шею благородного животного, рассматривая его с видом утонченного знатока.
- Нет, не продается, - отвечал грум.
- А если бы предложили за нее хорошую цену?..
И он сунул в руку грума луидор.
- Право не знаю, - сказал тот, - повидайтесь с барином.
- А кто ваш барин?
- Англичанин, баронет сэр Вильямс.
- Где он живет?
- Вон там, в павильоне.
- Это тот самый молодой человек, что правил тильбюри? - наивно спросил Бастиен.
- Да-с, ваше благородие, - отвечал грум, обманутый орденским бантиком в петлице отставного гусара.
Между тем Андреа уже разделся, когда в дверь его кто-то осторожно постучал три раза.
- Войдите, - сказал он, весьма удивленный, так как не ждал к себе никого в это время.
Дверь отворилась, вошел Бастиен.
Андреа три года уже не видал бывшего управляющего графа Филипонэ, то есть с того самого вечера, когда он выгнал его из отцовского дома.
Но три года производят мало перемены в лице шестидесятилетнего человека, Бастиен не постарел, а волосы поседели еще десять лет назад, и сэр Вильямс сейчас же узнал его. Всякий другой непременно вздрогнул бы, вскрикнул, или хоть чем-нибудь выразил бы свое удивление; но сэр Вильямс остался бесстрастным, лицо его выражало только обыкновенное удивление, какое появляется при виде незнакомого человека.
- Сэр Вильямс? - спросил Бастиен, сбитый с толку этой неподвижностью лица.
- Я самый, - отвечал Вильямс с легким английским акцентом.
- Милостивый государь, - сказал Бастиен, смотря на него испытующим взглядом, -удостойте меня одной минутой разговора.
Сэр Вильямс указал ему на. стул крутым жестом, который умеют делать только англичане.
«Однако же это он», - думал Бастиен, продолжая смотреть на него, - «это его голос, исключая английский акцент».
- У вас есть великолепная английская лошадь, - прибавил он громко.
- Да-с, я заплатил за нее двести луидоров, а теперь не отдам и за триста.
- Так вы ее не продадите?
- Нет.
Сэр Вильямс встал, взял с камина ящик с сигарами и предложил их Бастиену; но в это время он забылся, и сделал движение, которое заставило того вскрикнуть.
- Узнаю! - сказал он.
В юности Андреа упал с лошади и переломал себе руку; от этого перелома у него осталось что-то вроде судороги, которую Бастиен помнил очень хорошо.
При восклицании «узнаю!» баронет обратил свое бесстрастное лицо, к отставному гусару.
- Что? Вы меня знаете? - спросил он с невозмутимым спокойствием.
- Да, я вас знаю.
- А, однако же, я кажется никогда не видел вас.
- Вас зовут баронет сэр Вильямс, как мне сказали?
- Yes, сэр.
- У вас слишком черные волосы для англичанина.
- Я не англичанин, а ирландец, - отвечал Вильямс по-прежнему спокойно.
- А я скорее думаю, что вы родились во Франции, - возразил холодно Бастиен.
- Вы ошибаетесь, сударь.
- В замке Керлован, в Бретани.
Баронет отрицательно покачал головою.
- Вашего отца, сэр Вильямс, - продолжал Бастиен, поднявшись с места и глядя ему прямо в лицо, - вашего отца звали граф Филипонэ.
- Вы ошибаетесь, сударь.
- Он женился на вдове полковника графа де Кергац, у которого был сын, ваш старший брат.
- У меня нет брата.
- Этого брата зовут граф Арман де Кергац, а вы виконт Андреа.
- Какое заблуждение! Я никогда не носил этого имени.
Холодная самоуверенность сэра Вильямса начинала сбивать с толку Бастиона; однако, он продолжал:
- Господин Андреа, не угодно ли вам выслушать меня. Ваш брат разыскивает вас везде, заранее прощая вам, и с намерением разделить с вами свое богатство… Его благородному сердцу не доступна вражда, вы оба имели одну и ту же мать, и он хочет, чтобы вы жили под одной кровлей с ним. Я наконец отыскал вас, зачем же вы еще таитесь?
- Милостивый государь, - сказал сэр Вильямс, по-прежнему бесстрастно, - клянусь вам, что вы ошибаетесь. Я не знал графа де Кергац, я не виконт Андреа, и никогда не имел чести видеть вас
Хладнокровие Бастиена исчезало по мере того, как непоколебимая самоуверенность высказывалась в строго логичных отрицаниях. Сначала он употребил хитрость, говоря о разделе огромного богатства графа де Кергац; он надеялся, что эта приманка вынудит сэра Вильямса открыться и принять свое настоящее имя.
Тщетная надежда! Андреа был нем, как статуя Рока.
Бастиен, несмотря на свои лета, имел геркулесовую силу, и мало молодых и сильных людей могли бы успешно бороться с ним. Молния гнева сверкнула в его глазах. Он так странно посмотрел на сэра Вильямса, что тот невольно вздрогнул и засунул руку в карман своего халата, где. лежал маленький кинжал.
Павильон, как известно, находился в глубине сада и в совершенном уединении. Грум Вильямса чистил лошадь в конюшне, и, следовательно, они были совершенно одни.
Пока сэр Вильямс ставил на камин ящик с сигарами, Бастиен быстрее молнии подбежал к двери, загородил собою выход и сказал ему:
- Виконт Андреа, вам не обмануть меня и вы должны сейчас же признаться, что вас зовут совсем не Вильямсом.
- Да оставите ли вы меня в покое? - отвечал баронет с чисто британскою флегмой, - я начинаю думать, что вы сумасшедший.
- Сумасшедший! - сердито вскрикнул Бастиен, - а вот я сейчас узнаю, правда ли это.
Он подошел к Вильямсу и обхватил его своими мощными руками.
- Господин виконт Андреа,- сказал он, - я сильнее вас и задушу вас в три секунды… так не кричите же, не зовите на помощь… это бесполезно…
Андреа по-прежнему держался за рукоятку кинжала, но так спокойно, что Бастиен ни минуты не подозревал, что этот человек, которого он считал в своей власти, на самом деле держал его жизнь в своих руках, так как мог, вырвавшись от него, всадить ему в грудь клинок своего кинжала.
- Вы хотите убить меня? - спросил баронет, притворяясь взволнованным, - значит я имею дело с буйным сумасшедшим?