- Ладно, - проговорил Бастиен обиженным тоном, - вы считаете меня дряхлее, чем я есть, господин граф. Мне только шестьдесят пять лет и я еще очень крепок, могу вас уверить.
- Положим, но ты не будешь драться, лучше уж буду драться я! Бастиен пожал плечами.
- Англичанин имеет дело со мной, а не с вами, - сказал он, - следовательно…
Граф де Кергац понял, что с упрямым стариком можно действовать только хитростью, и решился поискать какого-нибудь окольного средства помешать дуэли.
- Хорошо, - сказал он, - мы увидим, а теперь расскажи мне о Жанне.
- Вот так-то лучше! - отвечал Бастиен и рассказал графу все, что нам уже известно, о своем переселении на улицу Мелэ и маленькой лжи, которую он так успешно употребил относительно фортепьяно.
- Ну, так отправляйся же опять. на улицу Мелэ, - сказал Арман, - сделай визит Жанне в качестве соседа и прежнего товарища ее отца; а пока ты будешь у нее сидеть, я приду к тебе. Когда я позвоню у твоей двери, ты встань; Жанна, вероятно, проводит тебя до дверей, и тогда я могу взглянуть на нее…
- Понимаю, - отвечал Бастиен и немедленно отправился исполнять приказание своего барина.
В ту минуту, как он уходил, слуга подал графу письмо. С тех пор, как он наложил на себя таинственную обязанность, на которую тратил свои огромные доходы, с тех пор, как граф де Кергац, под всевозможными одеяниями, во всех кварталах Парижа облегчал -бедствия и преследовал злодеев, часто ускользавших из рук правосудия, он держал у себя нечто вроде тайной полиции, которая охватила все ступени общественной лестницы.
Каждый день получал он длинные рапорты, наполненные мельчайшими подробностями о различных бедствиях, совершающихся в Париже. Теперь Арман распечатал принесенное слугою письмо и прочел следующее:
«В октябре 18.., во время Испанской войны, молодая женщина, по имени Тереза, удалилась, в сопровождении своей старой тетки, в Марлотт, в окрестностях Фонтенебло, и провела там последующие зиму и весну. Молодая женщина была беременна. Была ли она вдова или совершила проступок? Последнее предположение гораздо вероятнее.
В конце весны молодая женщина родила младенца женского пола, которого назвала Эрминою.
Тетка с племянницей прожили еще год в Марлотте; мать сама кормила грудью младенца.
В следующем ноябре они уехали в Париж. В Марлотте разнеслись слухи, что молодая женщина выходит замуж. Слух этот подтверждался, по крайней мере, по-видимому, частыми посещениями (в последние месяцы их пребывания) молодого человека, занимавшего, как говорили, должность в министерстве».
На этом и останавливались справки, доставленные графу де Кергац.
Арман несколько минут погружен был в задумчивость, потом написал в своей таинственной книге следующие строки:
«Разузнать, не женился ли в ноябре 18.., чиновник министерства на молодой женщине, по имени Тереза, и не было ли уже у нее тогда ребенка, которого звали Эрмина».
Затем граф де Кергац оделся и пошел пешком на улицу Мелэ, куда отправился перед ним Бастиен.
Отставной гусар застегнулся по-военному до подбородка и вошел сначала в свою квартиру, а потом позвонил к Жанне.
Молодая девушка была очень рада временно пользоваться фортепьяно; после ухода Бастиена, она не переставала играть пьесы, напоминавшие ей ее детство. Когда Бастиен явился к ней, она все еще сидела за фортепьяно и приняла его, краснея.
Последние три года Бастиен, как говорится, понатерся в обществе. Живя сначала подле отца Андреа, а потом с графом де Кергац, он приобрел мало-помалу прекрасные манеры; после похода в Россию ему дали -при отставке чин подпоручика и, благодаря офицерскому кресту Почетного Легиона, его можно было принять за отставного полковника, или даже за генерала резервных кадров.
В глазах Жанны главным его достоинством была дружба, существовавшая между ним и ее отцом.
- Простите меня, - сказал он, - почтительно целуя руку молодой девушки,- я употребил, во зло вашу доброту.
- Милостивый государь… - возразила Жанна тоном упрека.
Бастиен посмотрел на фортепьяно.
- Я дорожу им, очень дорожу, - сказал он, - расстаться с ним мне бы никогда не хотелось, и я всю жизнь буду вам признателен за эту услугу.
- Ах, можно ли называть это услугой? Вы ведь бывший товарищ моего отца! - сказала Жанна.
Бастиен поклонился; потом как будто желая избегнуть тягостных для молодой девушки воспоминаний, он поспешил переменить разговор.
- Вы давно живете здесь? - спросил он.
- Только месяц.
- Познакомились вы с кем-нибудь в этом доме?
- Ни с кем. Я живу так уединенно!..
Старик смотрел на молодую девушку, любуясь ее аристократической красотой, белыми ручками и меланхолическим выражением которое придавало ее личику столько изящества.
Он думал, что если она так же целомудренна, как прекрасна то могла бы осчастливить Армана, и сердце старика встрепенулось от радости при мысли, что быть может в старинный отель де Кергац, где одиноко и печально жил теперь последний из графов де Кергац, вступит хозяйкою молодая и прекрасная женщина.
Несмотря на то, что Бастиен не обладал обширным умом, он однако же нашел средство завести разговор об Армане, о его благородных занятиях, о его строгой печальной жизни и невыразимой прелести всей его особы. Он не произнес ни имени де Кергац, ни своего собственного, так как предполагал, что имена эти могли бы напомнить молодой девушке слова Армана, сказавшего Леону Роллан: «Я живу на улице св. Екатерины, в отеле де Кергац, если вы придете ко мне, спросите Бастиена». Жанна вздрогнула, услышав, что этот человек переодевался для подания помощи и пособий во всевозможные костюмы, и, вспомнив о белых руках мастерового, подумала: «Что, если это был он!..» Сердце бедной девушки забилось незнакомым волнением, как вдруг на площадке раздался сильный звонок.
- К вам звонят, - сказала она Бастиену.
Бастиен встал, попросил у молодой девушки позволения навещать ее иногда и удалился. Случилось так, как предвидел Арман: Жанна проводила Бастиена до двери, выходившей на лестницу; но едва только растворилась эта дверь, как молодая девушка побледнела и почувствовала, что вся кровь прилила у нее к сердцу.
Она увидела на площадке человека, еще державшего ручку звонка, и сейчас же узнала в нем Армана, не того Армана, которого она видела в блузе мастерового, а графа Армана де Кергац, одетого с элегантной простотою. При виде Жанны, Арман выразил удивление и почтительно поклонился ей.
Молодая девушка ответила на поклон и торопливо затворила свою дверь. Но смущение ее не ускользнуло от графа, сердце его наполнилось невыразимой радостью.
Он чувствовал, что его любят!
XXV. ОТЕЛЬ НА УЛИЦЕ БОЖОН.
Прошло два дня после того, как Бастиен был у Вильямса на улице Сент-Лазар; в продолжение этого времени совершились известные уже читателю события, а именно: Вишня увезена была из Парижа к вдове Фипар; Бопрео разыграл дома комедию с письмом; Фернана арестовали у Баккара и отвели в Консьержери; наконец, сама Баккара, которой опасался сэр Вильямс, отвезена была к Бланш, где мы с ней скоро увидимся.
На другой день посещения Бастиена, Вильямс переехал в небольшой отель, нанятый для него Коляром на улице Божон. Этот отель расположен был в саду и скорее походил на двухэтажный павильон. Два года назад его построил молодой герцог де Л…, истратив на его меблировку огромные, суммы, и через полгода это очаровательное убежище осталось без своего молодого хозяина: молодой герцог застрелился после разрыва с балетною танцовщицей К***.
Наследник герцога, провинциальный дворянин, не желавший жить в Париже, отдал этот отель в наймы с мебелью одному русскому князю, который выехал из него незадолго перед переездом сэра Вильямса, нанявшего отель за двадцать пять тысяч франков в год. Заплатив вперед за полгода, баронет устроился н нем в несколько часов с прислугою, состоящею из грума, лакея, кучера и кухарки; пять лошадей и три экипажа, купленные на наличные деньги, заняли место в конюшне и сарае.
На другой день после переезда, баронет встал в десять часов, напился шоколаду и принялся рассуждать следующим образом:
«Сэр Вильямс, любезнейший мой, вы в один месяц истратили шестьдесят тысяч франков, то есть ровно половину из того, что вы накопили в Лондоне, и вам давно уже пора прикоснуться к двенадцати миллионам добряка Кермаруэ. До сих пор делишки ваши идут весьма порядочно и если это будет продолжаться таким образом, вы через месяц женитесь на Эрмине де Бопрео. Только надо быть смелым и вместе осторожным и ни под каким видом не забывать, что эти вожделенные двенадцать миллионов хранятся у вашего достопочтенного братца, господина Армана де Кергац…»
При последних словах сэр Вильямс улыбнулся.
- Бедный этот Арман! - сказал он, - влюбился, до безумия в эту девочку и был так глуп, что поверил свою тайну Бастиену. А старики еще болтливее детей; Бастиен поспешил сообщить мне историю этой любви и, право, я весьма рад, потому что непременно воспользуюсь этим!
Взрыв злобного смеха последовал за последними словами баронета.
«Вы должны помнить, господин граф- продолжал он, - когда мы встретились у смертного одра моего отца, и когда вы меня выгнали из того дома, я сказал вам, указывая на Париж; вот наше поле битвы! Ну-с, так в войне, которую я веду с вами, есть еще что-то, кроме вожделенных двенадцати миллионов, есть неугасимая ненависть моя к вам, и из Жанны, которую вы, может быть, называете мысленно своею женой, из этой Жанны я сделаю себе любовницу!»
Если бы Арман де Кергац мог видеть в эту минуту выражение злобной радости, сверкавшей в глазах баронета, он содрогнулся бы за свою новую любовь, и призрак Марты восстал бы перед ним с криком:
«Берегись? Человек этот дьявол!»
Размышления Вильямса прерваны были звонком, возвещавшим о посетителе.
«Вот и Бопрео!» подумал он.
Действительно, вслед за тем вошел начальник отделения в своем вечном синем сюртуке и белом пальто.