– Точно глюки! Была же тетка, и нет. Не, с пьянкой пора завязывать. Говорила бабушка: не пей, козленочком станешь!
Аптекарша объявилась через пару минут. В руках держала пластиковый стаканчик, наполненный коричневатой жидкостью.
– Плиз, – она протянула стаканчик. Потной рукой парень взял сосуд:
– Что хоть за хрень? Точно от головы?
Аптекарша натянуто улыбалась:
– Плиз, плиз! Итс о’кей!
– Лишь бы не пурген! Башка гудит, как трансформаторная будка, э-эх, – он махом выпил напиток.
– Ничего вроде пошла. Забирает.
Рация затрепыхалась в очередной раз.
– На связи, – инспектор, подхватив вибрирующий аппаратик, нажал клавишу вызова. Едва он перевел рацию на прием, как динамик затрещал на финском. Салон микроавтобуса стал походить на улей в период медосбора.
– О чем спич, коллега? – Спиногрызов меланхолично ковырял зубочисткой пластик стола. Печенкин, с тревогой наблюдавший за краснеющим лицом финна, мигом подсунул кулак под нос помощника:
– Заткнись, твою мать!
– Может помочь или еще как … – заныл тот. Минуты три полицейский общался с рацией, выслушивая тарабарщину и вставляя реплики. Отключив аппарат, брякнул его об стол. Еще полминуты, финн, уставившись в потолок, беззвучно шевелил губами.
«Это только начало. Заматюкался, интеллигент в маминой кофте. Пронимает потихоньку. А, то все, будьте любезны, присядьте пожалуйста, вам кофе покрепче или как … Тьфу, Европа, ядрена корень! Скоро заблажишь, что носорог перед случкой, сервелат финский. Отожрался на тихой службе, аж лоснишься!» – мысли подняли настроение майору. Он, повозился на узком диванчике, разминая затекшие ягодицы. Финн глубоко вздохнул, пытаясь вернуть спокойствие:
– В общем так. Колибри закрыли.
– Кто закрыл? С какого перепуга? – оторопел Печенкин. Офицер хмыкнул:
– Закрыли, понятно, наши. Он зашел в аптеку. Что там произошло, аллах ведает. Провизор брякнула в ближайший участок. Приехал наряд. Аптекарша в истерике, Колибри в отключке. Она говорит, что напоила парня снотворным. Якобы, принуждал к сексу. Патрульные голову долго не ломали, под белы рученьки и в каземат. Сейчас Колибри почивает на нарах. Так у вас говорят?
– Прикольно, – давясь от смеха, выдал Спиногрызов. Майор, злобно зыркнул на помощника, встал с диванчика. Подражая манере киношного Сталина, уставился на инспектора:
– Что думает предпринять, товарищ Александер? Кстати, откуда такие познания русского языка? Лексикон явно не у Чехова с Достоевским почерпнут? Не по шпионскому ведомству числимся?
– Да, боже упаси, коллега! С лексиконом никаких тайн. Три года назад имел честь закончить вашу академию МВД. Будучи в Москве вращался в различных слоях социума. Опыта для, только лишь. Там и почерпнул богатство русского языка. А, с подопечным … Дождемся, когда проснется и выпустим.
– Проснется, и выпустим, – задумчиво повторил Печенкин. Пожевал тощие губы:
– Нельзя, милок. Будет повторение истории в Выборге. А, оно, повторение-то – мать учения. Знакома сия доктрина? Знакома. А, в нашем кислом деле, ремейки не к чему. Чревато. По ту сторону шлагбаума не лохи. Лишнюю каменюку в фундамент подозрений сами пихать не будем. Усек?
«Копчик ноет, что зуб под пломбой. И, в боку колет. Больновато. Я, что, с кем-то подрался. Тело скулить. Будто под каток попал. Асфальтный. Или комодом придавило. Старинным, что у бабушки в спальне. А, гробина эта, так бабуля говорила, весит два центнера. И, ударение делала на последнем слоге. Для большего веса, что ли. Сейчас бы в баньку, на полог. Чтобы жар сухой и полумрак. Тихо и уютно. Как в детстве. Лежишь себе. Травами пахнет, веником березовым. Каменка в углу шипит. Доски на потолке капельками смолы вспотели. Благодать. Что за хрень в бок уперлась? Повернемся аккуратненько. О-па …», – Тема ошалело моргал глазами, пытаясь понять где он. Серое небо, с рваной ванилью облаков, пологом нависало сверху. Слева, у самой головы, торчал шершавый, что наждачная бумага, столб. Он пошарил вокруг. Ладони ощутили шершавость булыжника.
– Значиться так. Я лежал, нет, спал на чем-то. В бочину что-то уперлось. Так? Так. Потом повернулся и свалился. Правильно! Со скамейки. Вот она. А, в бок давила пряжка. Ремень перекрутился веревкой, – бормотал он, упираясь трясущимися руками в брусчатку.
Прошиб липкий, будто клейстер, пот. Путь на скамейку показался восхождением на Эверест.
«Трясет, как собачий хвост. В кишках – панихида. Как я на улице очутился. Погоди-ка. Было что-то белое. Аптека! Еще тетка была. Дала выпить отраву какую-то. Точно. Потом мрак», – мысли, напуганными тараканами, разбегались в воспаленном мозгу.
****
Шатен хмуро выслушал доклад Быстрова. Дорисовав в блокноте серию пляшущих чертиков, отложил карандаш. Неслышно ступая по толстому ворсу ковра, медленно прошелся по кабинету:
– Значит Грызлик сейчас в Финляндии. Хорошо. Кстати, кто ему выбрал такой псевдоним? Уж не ваша ли, товарищ полковник, светлая головушка?
– Есть такое дело, товарищ генерал. В том смысле, что он вгрызется, проникнет куда надо. Но, каюсь, не удачный выбор. В Париже ему больше подошло «Унылый», – позволил себе усмехнуться Быстров.
– Хотя …, – он поерзал на стуле, и спрятав руки под стол, быстро вытер вспотевшие ладони:
– Какой-то он … Не понравился мне. Вроде бы бодрячком. Готов землю рыть и прочь. Но …, – полковник поморщился.
Шатен насмешливо, с высоты роста, взирал на оперативника:
– Определитесь в формулировках, загадочный вы наш!
– В общем, я прошу санкцию на проверку Грызлика, – неожиданно твердо сказал Быстров.
Генерал внимательно посмотрел на заместителя. Постояв несколько секунд, вернулся за свой массивный стол. Принимая тело хозяина, кресло утробно выдохнуло, скрипнув кожей. Шатен не только доверял опыту подчиненного, но и сам хорошо знал чувство, которое многие называют интуицией. Сам он называл такое состояние занозой. Еще не болит, еще не кровоточит, а уже дискомфорт.
– Ну, что ж. Проверка в нашем деле лишней не бывает. Давай. Сколько времени нужно для подготовки? – прищурился генерал.
– Если подключить моих сотрудников, то, – начал Быстров.
– Не подключая,– перебил он полковника:
– Придется все планировать самому. Подойди к Самоделкину. У него появилась пара новинок. Вчера демонстрировал свои хитрюшки. Уникальные вещицы. За одним и обкатаете. Исполнять планируй только себя и Седого. Вопросы? – генерал посмотрел на Быстрова.
– Вопросов нет. Все понятно.
– Тогда с богом, полковник!
«Почему закат такой долгий. Кажется, вечность. И, розовый, не багровый, как дома. Или это не закат? Шторы на окнах? Помню, еще в школу ходил, класс седьмой, мама повесила красные гардины. Словно пожар. Когда солнце лупило в окно, я задергивал их, и комната тонула в алом. А, сейчас розовый. Солнце рвется сквозь шторы. И, тень. Может это человек? Кто он? Враг? Но не чувствую опасности. Я научился предчувствовать беду. Это и спасает. А, сейчас? Покой и усталость. Спать, спать, спасть …»
Высокий мужчина в белом халате постоял еще несколько минут. Лежащий на широкой кровати дышал ровно. Его голова, плотно забинтованная, напоминала снеговика, укрытого клетчатым пледом. Только узкая полоска оставляла свободным глаза. Веки чуть дрогнули. Мужчина, собиравшийся уйти, склонился над лежащим.
– Слип! – твердо прошептал он и, развернувшись, вышел из палаты. В коридоре ждали двое полицейских. Тот, что был моложе, сержант, вопросительно посмотрел на вышедшего:
– Как он, доктор? С ним можно поговорить?
– Сожалею, господа, сейчас это невозможно. У больного несколько переломов и сильное сотрясение мозга. Жизнь в не опасности, но, полагаю, поговорить с ним, на этой неделе не получиться.
– О’кей. Нам нужно осмотреть его вещи, – второй полицейский кашлянул в кулак.
– Да, конечно. Сейчас распоряжусь. Скажите, он, русский? – доктор двинулся по коридору.
– По документам, да. Паспорт на имя Толстых Николая. Мы уже уведомили российское консульство, – сержант вышагивал рядом. Второй замыкал шествие.
– Бомжиком прикидываемся или лунный загар ловим? Хату, как понимаю, чисто как в песне, покинули через форточку. В прежней жизни часом не домушником подрабатывал? Пардон, не угадала. А, понятно: ждал, ждал, все жданки съел. Опять мимо? Ностальгия накатала! Понимаю. Как в анекдоте про Штирлица: штандартенфюрер склонился над картой. Его рвало на Родину. Снова в «молоко». Ай я яй! Тупенькая девочка. Сейчас, соберусь. Эврика! Головушка бобо, и ты пошел опохмелиться! Ура, пять за сообразительность! – девушка, сложив на груди руки, покачивалась с пятки на носок. Тема, нещадно обдирая спину о доски скамейки, сел:
– То же мне, бином Ньютона! Любой на моем месте так поступит. Ты тоже хороша! Задрипанной аптечки в доме не держишь. Скряга!
Снегурка фыркнула:
– Упрек принимается. Как ты, наверно, догадываешься, в этой берлоге я не обитаю. Так, пользую по казенной надобности. Ладно, вставай, красавчик. Пойдем тебя в бочку окунать!
– В какую, на фиг, бочку?! – морщась от боли в кончике, он встал на ноги.
– Ну, как в сказке, что герр Питер по фамилии Ершов выдумал. Не помнишь? Там Иванушка-дурачок в бочку с кипятком нырнул, а вынырнул, соответственно, добрым молодцем. Метаморфоза! – засмеялась Снегурка.
– Иностранными словами попрошу не выражаться! – подражая булгаковскому Шарикову, рявкнул Тема.
Глава 7. «Ударим автопробегом по …»
– Практически Ален Делон. Мелкие изъяны в виде помятости физии и легкая хромота на обе ноги в расчет не берется, – Снегурка, с ногами устроившись в низком кресле, разглядывала Тему. Тот топтался посреди зала:
– Я, конечно, дико извиняюсь, но будьте так любезны, фройлен, одолжите бедному студенту расческу.
– Бедность – не порок. С этими словами принцесса выдернула из золотистых волос серебряный гребешок и подала его бедному школяру, – девушка скорчила невинную рожицу, но, не удержавшись, прыснула.