м в лодж поболтать с гостями и пропустить стаканчик вина, на мои расспросы о местных попугаях, отвечают, что это турако – совсем другие пернатые. Теперь и турако, и птицы-мыши живут только в Африке, к югу от Сахары, а 50 млн лет назад их предки с фамильными чертами (мощный клюв либо длинный хвост) тоже обитали в одних и тех же местах – в центре Северной Америки.
За полмиллиарда лет до них намакалатусы двинулись в противоположном направлении: из будущей Южной Африки в уже почти сложившуюся Северную Америку. А на реке Зебра, которая вполне оправдала свое название (ночью полосатые ослики приходили на водопой прямо к бассейну в лодже), намакалатусы, видимо, когда-то хорошо питались. Их здесь много, они большие (до 5 см в диаметре) – не то что задохлики с фермы Свартпунт (менее сантиметра), и стенки скелета у них толстые и с шипами (рис. 6.6). Шипы – это далеко не всегда средство защиты: чаще скелетные иглы используются, чтобы не провалиться в мягкий грунт, или чтобы вынести чувствительные клетки дальше от тела и ощутить… Стоп! В таком случае это уже не простейшие, с которыми намакалатусов чаще всего сравнивают, и даже не родственники кораллов. Тогда кто? Попробуем потом заглянуть внутрь скелета, раз он такой мощный. А пока вперед на запад, в пустыню Намиб…
Песчаное море – не образное выражение, так назвали центральную часть Намиб ученые. Эта пустыня, протянувшаяся на 2000 км вдоль кромки Атлантического океана (при ширине от 50 до 150 км) и занимающая площадь 130 000 км2, – вторая по величине. Первая, конечно, Сахара, расположенная на противоположном конце Африки. Но по высоте Намиб (у нее есть реальная высота) точно первая: дюны возвышаются на 80–120 м. Если измерять в многоэтажных домах, Москву-Сити накроет по самый пентхаус. В общем, не дюны, а горы. И ведут они себя, как горы. После тщательных многолетних измерений геоморфологи наконец поняли, что основания дюн (местами более 2 км шириной и несколько десятков длиной) почти неподвижны, а вот их гребни ежегодно смещаются метров на 15 на восток. Мелкие – в несколько десятков метров величиной – песчаные холмики гуляют целиком.
А еще Намиб – самая древняя среди современных пустынь. Геологи предполагают, что она зародилась при динозаврах и нынешней величины достигла в два захода – около 16 и 5 млн лет назад, когда на планете разрастались ледниковые щиты, сначала Антарктический, потом Европейский и Северо-Американский (от последнего осталась Гренландия). Поскольку днем в пустынях обычно жарко, многим кажется, что они – порождение глобальных потеплений. На самом деле такие ландшафты образуются в холодные эпохи, когда значительная часть влаги застывает в ледяных шапках и воды для орошения всей планеты просто не хватает.
Кроме того, Намиб – самая сухая. С ней может поспорить разве что южноамериканская Атакама. Время от дождя до дождя здесь может затянуться на годы. Кстати, если этот самый дождичек вдруг и принесет, то совсем не со стороны Атлантики, до которой рукой подать, а из Индийского океана, через весь Африканский юг. Поэтому небо здесь очень чистое и все горные окрестности Намиб усеяны частными обсерваториями. Любой желающий может не только на ночлег остановиться и вкусно пообедать, но и рассмотреть в телескоп звездное небо под хозяйскую лекцию на «джермглише» – английском языке с неискоренимым немецким акцентом.
Вход в безводную пустыню строго по билетам и далеко не везде. Стреляют без предупреждения. И это не фигура речи: крупнейшая алмазодобывающая компания мира присвоила огромную часть Намибии и стережет с автоматами и пулеметами каждый карат. Какая польза от алмазов самой Намибии? Да никакой.
Поначалу кажется, что пустыня – она и есть пустыня. Один песок. Но вдруг среди дюн возникают рогатые силуэты, отбрасывающие какие-то уж совсем длиннорогие тени. Это цепочкой, буквально след в след, по дюнам карабкаются ориксы. Если повезет, можно встретить стадо жирафов с подрастающим поколением и самых больших наземных животных – африканских слонов, тоже со слонятами. Куда идут все эти звери по бесконечным пескам? Хотят погреться? Ведь за пределами пустыни зимой иногда и замерзнуть можно. Или спасаются от докучливых паразитов? А может, слоны хотят повидать пустынных слонорылов? Эта носатая рыбка – эндемик пустыни (редких и мелких водоемов, конечно)! А странный вырост на рыльце ей нужен для улавливания колебаний электрического поля, которое она сама и создает в поисках пищи.
Все эти животные – аборигены Намиб, прекрасно приспособленные к невозможным, казалось бы, для жизни условиям. Ноги у здешних слонов длиннее, а сами они стройнее, поскольку так увеличивается поверхность тела для испарения и охлаждения. Ориксы превозмогают зной иным способом: у них собственная температура тела повышается до 45 ℃, и разность температур внутри и снаружи выравнивается – значит, становится не жарко.
Все они, а также горные зебры, газели-спрингбоки и африканские страусы пасутся среди песков. В поисках излюбленных растений – мопане, тамарикса, комбретума – слоновьи группы могут не пить по четыре дня, преодолевая за это время до 200 км. Длительные переходы всухую совершают и жирафы, и ориксы. Но для них корма больше: многие дюны покрыты целыми полями местного кустистого злака – селина. Трава, правда, растет как-то странно: все пространство покрыто почти идеально круглыми проплешинами, метров десять в поперечнике. Кто же так ровно выел траву – ориксы, спрингбоки? На самом деле эти «ведьмины кольца» – ученые их так и называют – «выгрызают» сообщества почвенных бактерий и микроскопических грибов, разрушающие корневища активными органическими выделениями, чтобы их съесть…
Сопровождаемые большими блестящими жуками-чернотелками, которые без устали бегают вниз и вверх по склону, мы совершаем восхождение (иначе не скажешь) на дюну. Я останавливаюсь, и у меня на кроссовке, чтобы отдохнуть от жгучего песка, застывает чернотелка (только сейчас и становится понятно, что за блестящие создания носились вокруг, вздымая песчаные вихри). На вершину дюны взбирались больше часа, а вниз огромными прыжками уносимся за секунды…
Глава 20Мшанки и брахиоподы: когда голова не всему голова
Когда-то эту большую группу животных – двустворчатых брахиопод, сетчатых мшанок и живущих в трубочках форонид – называли щупальцевыми. Просто и понятно. Теперь за ними закрепилось название лофофораты (Lophophorata; от греч. λοϕοσ – грива, султан и ϕορεω – носить), и кто это, требуется объяснять. Хотя так, конечно, правильнее: ведь щупальца есть, например, у кольчатых червей, у медуз и кораллов. Получается, они тоже щупальцевые? В общем и целом – да, только другие.
У лофофорат маленькие щупальца протянулись одинарным или двойным рядом вдоль желобка, расположенного на особом органе – как можно догадаться, на лофофоре (щупальценосце). Щупальца покрыты многочисленными ресничками, которые гонят пищевые частицы ко рту, открывающемуся в основании подковообразного (обычно) лофофора, и также служат для дыхания. Парные выросты лофофора, как правило, скручены в две спирали. У некоторых древних брахиопод они укреплялись кальцитом или фосфатом и поэтому сохранились в ископаемых раковинах. (Кораллы и медузы, напомню, щупальцами удерживают добычу и умерщвляют ее стрекательными клетками, а кольчецы – ищут.) Все современные лофофораты – животные сидячие, кишечник у них сворачивается петлей, и анальное отверстие оказывается недалеко от ротового. У брахиопод с кальцитовой раковиной кишечник слепой, без анального отверстия, или, реже, открывается между створок назад. Головы, если не считать небольшого сгущения тел нервных клеток над глоткой, нет как таковой.
Брахиоподы (Brachiopoda; от греч. βραχιων – рука и πουσ – нога) с помощью мантийных складок выделяют известковую либо хитиново-фосфатную двустворчатую раковину. Вот только створки у них – не правая и левая, охватывающие тело с боков, как у двустворчатых моллюсков, а брюшная, обычно более выпуклая, и спинная, уплощенная (рис. 15.1, 20.1). (Выдающейся брюшной стороной они даже похожи на нас.) Створки удерживаются вместе с помощью замка из мелких зубчиков, расположенных на заостренном (иногда клювообразном) заднем крае брюшной створки (соответственно, на спинной есть ямки), и мускулов-замыкателей. Брахиоподы и в этом уподобились двустворкам, но «инженерная мысль» у них работала хуже. Они открывают створки не гибкой связкой, лигаментом, а особыми мускулами-открывателями либо иными группами мышц, двигающими створки или нагнетающими давление в полости тела.
Впрочем, на палеозойский век брахиопод хватило и этого. На грунте они сидели задним краем вниз, прикрепляясь с помощью стебельчатой ножки, выходящей из треугольного или округлого отверстия на макушке брюшной створки (Rhynchonelliformea). Те, кто не имел замка на раковине, либо прикипали известковой брюшной створкой прямо к твердому субстрату (Craniiformea), либо, наоборот, с помощью суженной уплощенной раковины закапывались в мягкий ил, подсобляя себе длинной мускулистой ногой или волоча ее за собой (Linguliformea). Такие формы, вроде современной лингулы (Lingula), в Юго-Восточной Азии местные жители даже выкапывают ради их толстых ножек.
Ножка покрыта роговидной кутикулой, которая может уцелеть на окаменелостях в лагерштеттах. Неплохо сохраняются и чувствительные хитиновые щетинки, такие же, как у кольчатых червей и древних моллюсков. Они располагаются рядком вдоль края мантийной складки и выходят через особые поры в раковине, иногда вытянутые в полые шипы (рис. 15.1). По этому признаку известковые раковины брахиопод легко отличить от раковин моллюсков (с фосфатными проще, таких у двустворок не бывает). Микроструктура раковин чаще пластинчатая или призматическая – вот в этом они с моллюсками несколько похожи. Тонкие пластины иногда выгибаются плотными узкими столбиками, чтобы усилить скелет. Моллюскам подобный внутренний каркас не понадобился: они усовершенствовали сами микроструктуры, создав, например, особо прочный перламутр.