— Скажите, Авдотья Поликарповна, — я решил сменить тему, — а галоши вам Епифанов когда отдал?
— Тридцать первого декабря, вечером, — устало ответила Мигалева.
— И велел сжечь?
— Велел…
— Так почему же не сожгли?
— Так новые же почти, — Мигалева недоуменно посмотрела на меня. — Жалко…
— Пожалуй, все. — Я поднялся из-за стола. — Если у нас появятся вопросы, мы вас вызовем. Сейчас можете идти… домой.
— И все таки надо было спросить ее в лоб, — подождав, пока за Мигалевой закроется дверь, сказал Пискунов. — Не люблю я этих… — Он покрутил растопыренной ладонью в воздухе.
— Признание подозреваемого не есть доказательство его вины, — наставительно произнес Ханов.
— Но на этом, тем не менее, и чаще всего следствие строит свое обвинение, — возразил Пискунов.
— Именно поэтому усилия уголовного розыска и сводятся зачастую на нет, — упирался Ханов. — Я не сторонник силового давления. Факты, факты и еще раз факты! Когда они у тебя в руках — ты чувствуешь себя уверенно.
— А разве их у нас нет? — горячился Пискунов.
— Есть, — согласился Ханов. — Но… недостаточно. Мы даже толком не знаем, кто такой Епифанов. Решиться на два убийства, это, знаешь ли… А что за человек Мигалева? Старушка — божий одуванчик?.. Вряд ли.
— Но возиться с ними я тоже не намерен, — возмутился Пискунов.
— Тогда предлагай, — вмешался я в разговор. — Зачем столько грому?
— Что предлагать? — не понял Пискунов. — Епифанов в камере. Мигалеву я могу задержать хоть сегодня…
— А дальше?
— Будем работать, — решительно ответил Пискунов.
— Значит, предложений нет, — усмехнулся я. — Мне лично казалось, что мы можем взять их с поличным…
— С поличным? — скептически спросил Пискунов. — Каким же образом?
— Необходимо создать вокруг Мигалевой вакуум. Надо заставить ее метаться в поисках выхода. Если она действительно скупщица, то обязательно должна каким-то образом предупредить своих продавцов. Машина крутится. Но их появление в церкви, а тем более дома, для Мигалевой нежелательно. Но в то же время она прекрасно понимает, что сейчас мы ее без внимания не оставим.
— Интересная ситуация. — Пискунов энергично терзал свою огненно-рыжую шевелюру. — Оч-чень интересная… А ты уверен, что Мигалева ничего не заподозрила?
— Судя по ее поведению, нет, — уверенно ответил я. — И дай бог, чтобы я не ошибся. Она наверняка думает, что, кроме убийства Красноперова, нам ничего не известно. И нам следует ее поторопить. Именно сейчас, немедленно. Помните, Колесов говорил о билетах?
— А может, стоило ей намекнуть о мужчине в белом полушубке? — спросил Ханов. — Проверить реакцию…
— Через… Епифанова, — согласился я. — Вот ты это и проделаешь.
— Каким образом?
— Не знаю. Думай сам. На то ты и оперативный работник. И еще… Еще следует поговорить с Колесовым.
— На предмет? — спросил Ханов.
— На предмет его возвращения к Мигалевой…
Колесова я застал за ремонтом телевизора. Оторвавшись от работы, он нетерпеливо посмотрел на меня.
— Выйдем, — предложил я.
Мы вышли во двор.
— Как ты смотришь на то, чтобы вернуться к Мигалевой? — без всяких предисловий спросил я.
— А что я ей скажу? — удивился Колесов. — Как оправдать, что отсутствовал столько времени?
— Вот в этом и заключается вся трудность.
— Авантюра! — возразил Колесов.
— Согласен. Спорить не буду. Но у нас нет иного выхода. Думаю, что у Мигалевой тоже. Если у нее есть поставщики золота, она просто обязана их предупредить. Не могу же я сам к ней пойти.
— Это было бы оригинально, — засмеялся Колесов. — И все равно авантюра.
— Но ты же сам говорил, что она хотела уехать, — настаивал я. — Значит, еще до ареста Епифанова почувствовала неладное. Сейчас, правда, она не решится на такой шаг. Не потянет за собой хвоста. Будет отсиживаться до последней возможности. А представь, уедет. Что тогда? Наладит новые связи. И потечет золотишко в другое место. Может, хоть за тебя она ухватится, как за последнюю надежду. А если пошлет ко всем чертям, значит, мы того стоим.
— И что ты предлагаешь?
— Скажешь Мигалевой, что тебе удалось уйти. Когда ты приехал в лагерь и начал шуровать в колодце, внезапно появилась милиция. Ну… ты и рванул в лес. Местность незнакомая. Заблудился. Плутал. А к кому тебе еще идти? Ты же не знаешь, что Епифанова задержали. И, кроме того, у тебя на руках часть золотых побрякушек, которые ты все же успел ухватить до приезда милиции. И тебе не мешало бы получить за них наличными. Ведь тебе что-то обещали? Хрустящие купюры во много раз надежнее, чем ворованные золотые вещи в кармане. Их еще надо сбыть. А раз обещали расплатиться, пусть держат слово.
— Идти прямо в дом? — спросил Колесов.
— Нет. Пойдешь в церковь. Епифанов работал там истопником. В церкви и встретишь Мигалеву. Если спросит, почему приперся сюда, скажешь, что заметил у дома что-то подозрительное, и… Этот запасной вариант дал тебе Епифанов. Кроме того, Мигалева, если она не дура, сразу поймет всю выгоду того, что ты появился именно в церкви, а не у нее дома. И, не исключено, сделает из этого соответствующие выводы.
— Пожалуй, убедительно, — согласился Колесов. — Рискнуть можно. Детали обсуждать будем?
— Нет. Сориентируешься на месте. Всякая уточниловка лишает инициативы и может повредить делу. А это тебе для пущей убедительности, — я вытащил из кармана и протянул Колесову сверток. — Здесь золотые вещи, действительно найденные в колодце на территории лагеря. Покажешь их Мигалевой. Из дома выйдешь по нашему звонку. Ты правильно сделал, что не брился. Видок у тебя что надо!
Ханов озабоченно ходил по кабинету.
— Что мечешься? — спросил я. — Оса укусила?
— Забегаешь тут! — зло сказал Ханов. — Мигалева-то что отчебучила! Каким-то непонятным образом собрала к себе в дом целую кучу старух…
— Все верно, — кивнул я. — Мигалева пошла в атаку…
— Вот сунет какой-нибудь бабуленции письмецо и… ищи-свищи! Забегаем тогда все вместе.
— И много их там собралось?
— Человек двадцать…
— Плохо дело, — согласился я. — Но в данном конкретном случае мы ничего предпринять не можем. Надо ждать. Набраться терпения и ждать.
— Ждать да догонять… — невесело усмехнулся Ханов. — А может, мы вообще не у того подъезда сидим?
— В каком смысле? — не понял я.
— Лет семь назад, — вновь усмехнулся Ханов, — когда я только-только пришел работать в уголовный розыск, приключилась со мной такая история. Вызывает меня однажды начальник уголовного розыска и говорит: «Пойдешь на задержание очень опасного преступника». «Один?» — спрашиваю. «Нет, — отвечает, — будешь помогать старшему инспектору капитану Петрову. И чтобы не зевать!» «Есть, — отвечаю, — не зевать!» Приехали. Сориентировались на месте. «Вот этот подъезд, — указал Петров. — Садись на скамеечку и гляди в оба! Я неподалеку». Сел. Сижу. Гляжу, как было приказано, в оба. Приметы этого парня я преотлично знал. Проходит минут сорок. Упорно жду. Еще час проходит. Никого. Уже ночь на дворе. «Вот, — думаю, — теперь самая пора ему и появиться!» Так до утра и проторчал возле этого проклятого подъезда. А утром… Что было утром, вспомнить смешно — оказывается, Петров перепутал не только подъезд, что было бы еще полбеды, но и дом! Вот так! Нагоняй мы получили будь здоров! Ну ладно, Петрову за дело, а мне-то за что? Для профилактики, говорят.
— История забавная, — согласился я. — Но все равно надо ждать.
Ровно в половине двенадцатого позвонил инспектор Патрушев и сообщил, что богомольные старушки стали потихоньку расходиться. Последними из ворот дома вместе с Мигалевой вышли сразу четыре женщины. Немного потолкавшись в переулке, они разошлись в разные стороны. Мигалева направилась в церковь.
— Будьте внимательны! — кричал в трубку Ханов. — Упустите хоть одну бабку, голову оторву!
Он бросил трубку на аппарат.
Я молча наблюдал за ним и прекрасно понимал его состояние. По натуре очень деятельный, Ханов не мог сидеть вот так и ждать. Он всегда любил быть на острие дел, в самой их круговерти. Но в деле наступил кризис, и сейчас главное — выдержать, не спасовать. Не метаться, а выждать, пережить его.
Ханов по-прежнему метался по кабинету.
— Да сядь ты! — взмолился я. — Болтаешься, как маятник… Нервный человек опасен для окружающих.
Ханов искоса посмотрел на меня и, подойдя к креслу, со всего размаху опустился в него. Пружины жалобно заскрипели.
— Ну, сел… — произнес он. — Что дальше?
— Успокойся и не гоношись. Оттого, что ты носишься по кабинету, ничего не изменится. Все идет своим чередом.
Ханов опустил взгляд в пол и стал внимательно и демонстративно изучать носки своих ботинок. Говорить было не о чем. Я, склонив голову на руки, задремал и готов был уже уснуть, как в кабинет вошел дежурный по отделу.
— К Епифанову пришла какая-то старушка, — сообщил он.
Сон моментально слетел.
— Мигалева? — нервно выкрикнул Ханов.
— Нет, — ответил дежурный. — Мигалеву я знаю.
— Зачем она пришла? — спросил я.
— Принесла теплые вещи и… кое-что пожевать.
— Мигалева пошла ва-банк! — констатировал Ханов. — Ей явно не терпится узнать, о чем мы спрашивали Епифанова. Но почему не сама?
— Это было бы слишком заметно, — предположил я. — А так… пришла старушка… Принесла вещи. Ведь ее могут и не допустить к Епифанову. Разведка боем.
— А могут и допустить, — улыбнулся Ханов. К нему вновь возвращалось хорошее настроение. — По недосмотру…
— Так что?.. — напомнил о себе дежурный.
— Дай ему переодеться в присутствии старушки, — разрешил я. — И прояви… халатность. Оставь их секунд на десять без присмотра.
— Есть! — понимающе кивнул дежурный.
— Действуй! — напутствовал Ханов.
Дежурный вышел.
Еще минут через пятнадцать мы знали, что, выйдя из отдела, старушка прямехонько направилась в церковь.
— Ну вот, — сказал Ханов. — Машина, кажись, завертелась. Теперь неплохо бы устроить Мигалевой встречу с Колесовым…