— Ну, давай! — я легонько пожал ему руку чуть повыше локтя. — Ни пуха…
— К черту! — Колесов дружески хлопнул меня по плечу и направился, не оглядываясь, в сторону автовокзала.
Дежурный не вошел, ворвался в кабинет Пискунова.
— Товарищ майор… — Он задыхался от быстрого бега по ступенькам. — Только что… сообщили… из Каменки… там… совершена кража золота на прииске!
— Что?! — вскочил с кресла Пискунов.
— Кража золота… Патрушев сообщил…
Пискунов подошел к телефону, рывком снял трубку.
— Связи с Каменкой нет, — сказал дежурный. — Линию ветром порвало. Они по рации…
— Во сколько это произошло? — спросил я.
— Между четырьмя и пятью часами утра.
— А сейчас почти семь! — сердито выкрикнул Пискунов. — Что они там возились?
— Обнаружили поздно, товарищ майор, — словно оправдываясь, произнес дежурный. — И потом… охранника… не то ранили, не то…
— Ты что, не мог выяснить точно?
— Слышимость плохая…
— Срочно вызовите в отдел вездеход! — приказал Пискунов. — Соберите оперативную группу! Перекройте железнодорожный вокзал и автостанцию. Всех подозрительных проверять! Выполняйте!
— Есть! — Дежурный круто повернулся и опрометью бросился из кабинета.
— Ну вот и дождались, — Пискунов крутнулся в нашу сторону. Слова его звучали, как упрек. — Я предлагаю Мигалеву арестовать. И допросить ее как следует!
— Нет! — стараясь быть спокойным, возразил я. — Нам некогда с ней возиться. Сейчас главное в Каменке. А Мигалева… к ней мы еще вернемся. В свое время. Никуда она не денется.
— Где же Колесов? — не скрывая волнения, спросил Ханов. — Почему Патрушев не сообщил о нем ни слова? Неужели что-то случилось?
— Надо ехать в Каменку! — Я рывком поднялся со стула. — Там все и выясним!
В Каменку добрались только во второй половине дня.
С трудом преодолевая сугробы, вездеход наконец выбрался на центральную улицу поселка и подкатил к конторе прииска. Навстречу выскочил Патрушев.
— Есть что-нибудь? — спросил у него Пискунов.
— Ничего нового, товарищ майор… Колесов исчез…
— Тогда пусть опергруппа высаживается и приступает к осмотру, — предложил я, — а мы на улицу Первой пятилетки. Садись, инспектор, покажешь.
Патрушев легко закинул свое тело в кабину.
— Я останусь, — сказал Пискунов.
Вездеход рванул с места, и минут через десять мы оказались на самой окраине поселка. Совсем рядом, едва видимый за снежной круговертью, чернел лес.
— Неплохое местечко, — констатировал Ханов, оглядываясь вокруг. — Удобно выбрано…
— Вот этот дом, — Патрушев направился к небольшому двухэтажному дому.
Мы прошли в квартиру.
Анна Федоровна, хозяйка квартиры, встретила нас в коридоре. На вид лет шестьдесят пять. Низенького роста.
Я внимательно рассматривал ее, пытаясь угадать, какое отношение она имеет к происшедшему. Но лицо ее было спокойно.
— Скажите, Анна Федоровна, — спросил я, — приезжал кто-либо к вам вчера вечером?
— Ко мне? — переспросила Анна Федоровна. — Ко мне нет. К жильцу моему приезжали…
— А разве это письмо, — я протянул Климовой листок бумаги с копией записки Мигалевой, — адресовано не вам?
Анна Федоровна взяла записку. Медленно, разбирая каждую букву, прочла.
— Это не мне, — наконец ответила она. — Оно для моего жильца.
— Объясните, — попросил Ханов.
— Видите ли, — смущенно улыбнулась Анна Федоровна. — Он был… как это… верующий. Но не хотел, чтобы об этом узнали на работе. У нас секреты долго не держатся. Вот и… попросил меня. Ну, а я… Старая уж. Какой с меня спрос? Он ведь даже на Гору, в церковь, ездил. Как получит такое письмо, так и едет. Недавно вон ездил. Числа двадцать восьмого, кажись… Нет, двадцать девятого. Да, окромя этого, еще раза три-четыре. Точно не помню. Врать не буду.
— Как фамилия вашего жильца? — спросил я.
— Локтев… Локтев Петр Иванович, — ответила Климова тихим, спокойным голосом.
— Он на прииске электриком работал, — подсказал Патрушев.
— Что он за человек? — спросил Ханов.
— Человек как человек. Я ведь с ним не общалась. Уходил утром. Возвертался вечером. Когда и в ночную смену. На охоту еще ходил. Разов пять…
— А к нему кто-нибудь приезжал? — спросил я.
— Приезжали…
— Кто?
— Парень. Лет тридцати, поди, будет. В кожаном пальто и шапка… Вот такая… — Анна Федоровна помахала руками над головой. — Красивая…
— Когда он был последний раз?
— Где-то в начале декабря…
— И надолго?
— На денек…
— И как ваш квартирант называл своего гостя? Не слыхали?
— Кривым вроде кликал… Да какой же он кривой? Красивый вроде парень.
— А еще?
— Еще? Да вот вчерась, под вечер, приехал. Здоровый такой. Под косяк, поди, будет. В телогрейке. Пошептались они у мово жильца в комнате, а ближе к ночи Петр Иванович на работу убег. А этот здоровый остался. Вернулся Петр Иваныч под утро. Я ведь чутко сплю. И вскоре опять ушел. Утром я в комнату заглянула, а проезжего-то и след простыл.
— А не вместе они ушли? — заметно волнуясь, спросил Ханов.
— Не могу сказать. Не видела. Врать не буду.
Осмотр места происшествия подходил к концу, когда мы вернулись в контору прииска. Пискунов встретил нас у входа.
— Как? — спросил он.
Я понял, что он имеет в виду Колесова, и отрицательно покачал головой.
— Плохо, — с некоторым раздражением произнес Пискунов. — Совсем нехорошо…
— Главное — спокойствие, — ответил я, хотя у самого на душе кошки скребли. Тревога за Колесова все больше и больше возникала во мне. Где он? Что с ним? Эта мысль жгла сознание и не давала сосредоточиться.
— Что будем делать? — торопил Пискунов. — Я приказал собрать людей. Организуем из них группы поиска и…
— В такую-то пургу? — усомнился Ханов.
— Другого выхода у нас нет, — согласился я. — Вот только куда он рванул? На станцию Гора, к Мигалевой, вряд ли. До железной дороги отсюда не менее ста пятидесяти километров. Остается одно — он решил отсидеться где-то в тайге.
— Минутку, — жестом остановил меня Пискунов и, повернувшись к участковому, попросил: — Рыбникова пригласи…
Вскоре участковый вывел на крыльцо мужчину лет сорока.
— Рыбников Василий Прохорович, — представился он.
— Расскажи, Василий, что ты видел, — попросил Пискунов.
— Так я же… Уже говорил…
— Ты еще расскажи. И поподробнее. Надо.
— Раз надо, расскажу. Язык не отвалится, — кивнул Рыбников. — Стало быть, так. Утром, часиков в семь, пошел я в Каменку. В Кедровке я был у братана. Мне сегодня на работу. Во вторую… Ну и пошел. Когда на прииск пришел, тут и узнал, что кража случилась. У меня сразу подозрение… Видел я в тайге двоих. Аккурат у самой Вороньей горы. Там скалы отвесные и речка круто вправо забирает. На запад, стало быть… Вот по речке они и шли. Один уж больно высокий такой, а второй намного пониже будет и с ружьем. Сдается мне, того, что пониже, я узнал. Локтев это. Электриком у нас на прииске работает… А второй…. Вроде чужак. Не нашенский. Быстро шли. Я сверху смотрел.
— Во сколько это было? — спросил я.
— Часиков около десяти. Уж рассвело. Я поначалу думал — охотники… А как сюда пришел и про кражу узнал…
— И куда они, по-вашему, могли пойти? — спросил Ханов.
— От Вороньей горы две дороги, — уверенно ответил Рыбников. — Одна на заброшенный лесоучасток, вторая в охотничье зимовье. Вон товарищ Пискунов знает. На лесоучастке он бывал. Уток на озере стреляли.
— Был, — кивнул Пискунов. — Да, говорят, сгорел домик-то. Одни головешки остались.
— Не знаю, — развел руками Рыбников. — Сам я там давненько не был. Ходили слухи…
— И далеко это? — спросил я.
— Километров шестьдесят, — ответил Пискунов.
— А до зимовья?
— Примерно столько же.
— И куда же он рванул? На лесоучасток? На зимовье?
— От лесоучастка ближе к железной дороге, — сказал Пискунов. — А это немаловажно…
— Ну что, двинем на лесоучасток? — предложил я. — Рискнем? А в избушку на зимовье пошлем Патрушева, участкового и… вон Рыбникова. Возьмут троих-четверых охотников с собаками и все проверят. Согласны? — повернулся я к Рыбникову.
— Хоть сей секунд, — ответил он. — Веньку Першина возьму. Собака у него добрая. Федьку Лутошкина… Вмиг доберемся.
— Ну, вот и договорились, — удовлетворенно сказал я. — Самое большее через час выезжайте.
— А мы, значит, на лесоучасток? — спросил Пискунов.
— Да, — кивнул я. — Дорогу показать сможешь?
— Естественно, — улыбнулся он. — Главное, что Колесов с ним.
— Тогда едем…
Мы въехали в лес. Пискунов тронул водителя за плечо.
— Притормози-ка, братец. Надо взять ориентир. В такую непогодь немудрено и заблудиться.
Он некоторое время молча и сосредоточенно глядел перед собой, словно бы пытаясь сквозь снежную пелену разглядеть самый короткий и верный путь к лесоучастку.
— Значит, так, — наконец сказал он. — Путь наш на юго-запад. Если ничего не случится, доберемся часов через семь-восемь.
— Ты же говорил, что всего шестьдесят километров? — удивился Ханов.
— Объезды, дорогой, объезды… У нас не аэроплан, — усмехнулся Пискунов.
Я посмотрел на часы. Двадцать три сорок.
Пискунов достал из кармана компас и полез из вездехода наружу. Поколдовав немного, влез обратно и, отряхнув с валенок снег, махнул рукой:
— Азимут двести пятьдесят пять…
Вездеход тяжело, увязая в снегу и подминая под себя мелкую поросль, усыпанную снегом, двинулся в глубь тайги.
Все сидели молча. Говорить не хотелось. Вездеход нещадно трясло и бросало из стороны в сторону. Двигатель натужно выл. Видимость была равна нулю. Метель, казалось, не собиралась успокаиваться и решила заровнять все вокруг.
Вездеход остановился. Пискунов в очередной раз выскочил наружу — ориентироваться. Я последовал за ним.
Пискунов отчаянно крутил головой, вглядываясь в одни, только ему известные приметы, и было загадкой, как это ему удается не сбиться с пути.