Поиск-90: Приключения. Фантастика — страница 21 из 62

— Ничего, — саркастически сказал Баранов. — Я не умру от голода.

Вдруг глаза его зажглись.

— Умереть от голода, — сказал он с энтузиазмом. — Так я еще не пробовал.

— Нет! — вскричала жена. — Это слишком долго… и мучительно.

— Да… ты права, — с сожалением согласился Баранов. — Это слишком скучно. А вот скажи-ка мне… у нас есть бензин? Спички на кухне…

Жена Баранова снова заплакала.

На работу Баранов ходить перестал, потому что все рабочие инструменты вплоть до кульманов интересовали его теперь только как орудия членовредительства.

Откуда-то он припер канистру серной кислоты и теперь по ночам на кухне стопками опочинивал ее со зверским кряканьем. Жена уговаривала его, чтобы он в виде компромисса пил хотя бы метиловый спирт, потому что соседи могут подглядеть эти оргии и донести, что Баранов замаскированный инопланетный шпион.

Эта идея Баранова заинтересовала. На следующее утро он исчез, оставив записку, что пошел сдаваться в КГБ, но ничего им не скажет. Что там с ним творили, одному богу известно, и Баранов об этом не рассказывал, но через месяц он явился домой совершенно осоловевший и два дня подряд не кончал с собой, а только лежал на диване, блаженно вздыхал и сладко щурился, глядя на потолок. Видимо, в КГБ наконец уразумели, что это провокация.

Работать Баранов не хотел. С трудом удалось его устроить в соседней школе преподавателем факультатива Культурного Суицида для подростков, но вскоре его уволили за разлагающее воздействие на учеников: скажем, зайдешь в учительскую, а там Баранов в петле висит.

После посещения КГБ кустарщина Баранову обрыдла. Теперь он прилежно сидел в библиотеке, изучая литературу по гестапо, по Берии, по инквизиции и по древнему Китаю (однажды в библиотеке у него так взыграла его страсть, что он при всех, в читальном зале, покончил с собой маленьким сапожным ножиком, всех перепугав). И новые и новые виды смерти, совершенно невиданные до сего дня, изобретал для себя он, дабы каждый раз врезаться в холод мира под другим углом.

Постепенно глаза его приобрели маниакальный блеск, он похудел, и руки у него стали дрожать. Смерть стала для него настоятельной потребностью, как сон и еда. Без нее он не мог уже жить, она была единственным смыслом его жизни, и мало-помалу жизнь по сравнению с ней стала казаться ему серой и скучной. Он благословлял Пророка, давшего ему такой чудный дар: каждый раз новый восторг небытия, полет сквозь вечность, сладкое головокружение, недоступное прочим земным червям.

Однажды за семейным ужином Баранов вдруг схватил со стола ножницы, всадил их себе в живот и распорол его, рассыпав свои кишки по обеденному столу.

— А-а… — бормотал он, умирая. — Так японцы делают… Ничего, а, Маш?

Маша, бледнея, отвернулась.

— И это при детях! — закричала она, дождавшись, пока непутевый ее супруг ожил. — Толя, я должна сказать тебе правду — ты становишься наркоманом!

— Ты просто завидуешь мне, — сказал благостный Баранов. (После очередной смерти у него бывала краткая эйфория, за которой он снова впадал в угрюмство.) — Ты, Маша, червь земной. Тебе это недоступно. Вот ты и завидуешь.

— Я не завидую, — сказала жена. — Толя! Ну посмотри на себя в зеркало — чему тут завидовать?! Ты ведь уже больше времени мертвый, чем живой. Опомнись, пока не поздно! Ты уже книг не читаешь! Ты совсем деградировал. Что тебя ждет?!

— Да ничего, — раздражился внезапно Баранов. — Чего тебе-то надо от меня?

Жена твердо ответила:

— Мне надо, чтобы ты пошел со мной к этому Пророку и попросил у него, чтобы он это с тебя снял. Не надо нам такого благословения!

— Еще чего! — фыркнул Баранов и для подкрепления сил стянул себе горло шнуром от настольной лампы. Вынырнув из небытия, он продолжал уже веселее и спокойнее:

— Да успокойся ты, Маша. Все нормально, уверяю тебя.

— Нет! — крикнула жена. — Не все нормально. Это твоя… наркомания — это грех! Это нехорошо, ты сам знаешь. Ты перестаешь быть человеком! Это противоестественно.

Баранов в раздражении встал и ушел из дому. Последними словами жена попала ему как раз на больное место. В глубине души он понимал: то, что он делает, действительно нехорошо и греховно. Он клял Пророка, понимая, что отказаться от его дара уже не в состоянии. Его страсть его уже почти засосала. И до вечера в страдании бродил он по городу, задумчиво бросаясь под колеса автомобилей.

И все-таки Баранов смог ночью собрать остатки своей воли, толкнул жену и сказал ей с мукой:

— Маша! Ладно… пошли завтра к Пророку. Черт с ним, с бессмертием. Только скорее… пока я не передумал.

На следующий день, в восемь утра, он оделся в безукоризненный черный костюм и вместе с женой вышел из дому, направляясь в Город Скрещения Путей. С утра он ни разу не умирал и теперь, отчаянно борясь со своим желанием, скрипел зубами, сжимал руку жены и постанывал. Жена понимала его состояние, жалела его и пыталась отвлечь разговорами. Несколько раз он чуть было не упал под трамвай, но Маша улавливала эти моменты, гладила его руку и умоляюще смотрела в глаза. Баранов подчинялся этому взгляду, потому что жену любил, и напрягал всю свою оставшуюся волю, чтобы не поддаться искушению. Но это было очень трудно.

Наконец они дошли до Города Скрещения Путей, и Баранов повел жену к тому переулочку, куда в свое время привели его Хмель и Тополь, члены секты Святодрева. Наконец Баранов нашел его и устремился к знакомому дому. Однако, дойдя до него и осмотревшись, с удивлением сказал:

— Маша! Это что-то не то…

Дом уже не был увит прекрасной листвою и цветами, ничто не прикрывало безобразия его потемневшего кирпича, и на двери была новенькая табличка: «Резиденция секты Метадиуретиков».

— Послушайте! — Баранов поймал за рукав пожилого буддиста в желтой рясе. — Что это за метадиуретики?

— Метадиуретики считают, — терпеливо объяснил буддист, — что весь мир образовался в результате Божественного Мочеиспускания.

— Тьфу! — плюнул Баранов, выпуская буддиста.

— Ага, — подтвердил сидящий на обочине митек. — Поганая секта, что и говорить. Тебе-то, браток, кого надо?

— Мне-то?.. А вот вы не знаете — тут раньше была секта Святодрева. Где она теперь?

— Дык, елы-палы, это ж попсовая секта была! Особенно Пророк у них был оттяжник.

— Да-а, это был браток, — подтвердил другой митек, мечтательно улыбаясь. — Он нас любил.

— Из «Белого солнца пустыни» наизусть шпарил, — сказал первый митек. — А бывало, высунется по пояс во-он из того окна… в одной майке… тычет в кого-нибудь из прохожих пальцем и орет: «А ведь это ты, Мирон, Павла убил!» И хохочет, заливается… И мы смеемся. А тот прохожий бледнеет и падает как подкошенный. Видать, и в самом деле убийца, варнак — мало ли их по улицам ходит.

— Эх, сейчас бы супчику горячего да с потрошками… — ностальгически вздохнул второй митек, видимо, потеряв интерес к Барановым. Видно было, что митьки тоскуют по братку.

— А где они сейчас? — неспокойно спросила Маша.

— Дык вознесся.

— Вознесся?! — леденея, переспросил Баранов.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов. Элементарно, Ватсон: живым на небо вознесся. Тут часто такое бывает.

— А может, он хоть заместителя оставил — или апостолов? — спросил Баранов.

Митьки захохотали.

— А ты простой, братушечка! Слушай, иди к нам! И сестренку свою бери. У нас хорошо. Мы оттяжники.

— Ну, как же насчет заместителя? — томился Баранов.

— Да, елы-палы: какой заместитель, какие апостолы? Учение свое оставил — и хватит с него. Было бы учение — апостолы найдутся. Как Митя Шагин наш.

— Митька, брат, помирает… — вдруг всхлипнул второй митек. — Ухи просит…

Баранов повернулся к жене. Губы ее дрожали.

— Ладно, Толя. Пошли домой. Ты у меня сильный… Ты и сам свое бессмертие одолеешь. Правда?

— Дык, елы-палы, — сказал Баранов, подражая митькам, с преувеличенной бодростью, но отводя глаза, и жена поняла, что нет, не одолеет.

Так, грустной, траурной парой, держась за руки, дошли они до города, не обращая внимания на веселую суету Города Скрещения Путей. Справа от них справляли свой праздник веселые тантрические буддисты, слева раздавался гул, как от реактивного самолета, и в небо устремлялась огненная струя — возносился очередной пророк; но они не замечали этого, один — томимый своей страстью, другая — печальная и тихонько всхлипывающая, и так наконец они вышли в большой город. Баранов сжал руку жене, как бы прощаясь, потом внезапно выпустил ее и, не оглядываясь, бросился под автобус. Остатки его воли кончились, и жена поняла, что назад пути нет.

Теперь Баранов, совсем отупевший и бессильный, живет один в специальном приюте, куда поместила его жена. Он все время лежит на полу у радиатора батареи и разбивает себе об этот радиатор голову. Когда он оживает, он разбивает ее снова, тупо, методично, — чтобы не оставаться в этом, теперь уже ненавистном ему мире. Так будет всегда.

Лев ДокторовДОРОГА ДОМОЙПовесть

Глава первая

Врач отодвинул в сторону стопку разноцветных листков с данными анализов и хмуро посмотрел на Глеба.

— А ты меня, часом, не разыгрываешь?

— Цель?

— Кто тебя знает. В этом кабинете всякие пациенты побывали. И симулянты тоже. Ну-ну, не злись. Тут такая ерунда получается. Если верить вот этому, — он постучал по стопке, — у тебя организм восемнадцатилетнего мастера спорта.

— Стало быть, я тебя специально обманываю, чтобы угодить в психобольницу. — Глеб усмехнулся. — Ты, Витя, третий, к кому я обращаюсь. Двое предыдущих эскулапов говорили примерно то же самое. Но приступы мои существуют. Вот уже месяц, каждый день. И от общения с вашей братией они не исчезли.

— Хочешь, дам дельный совет? — Врач встал и, обогнув стол, остановился перед Глебом. — Бери отпуск. Поезжай к морю, загорай, купайся. И не смей думать о своей электронике. Она тебя подождет. Равно как и докторская. А еще, — он чуть помедлил, — постарайся все-таки выяснить насчет родителей. Может быть, там зацепка.

— Я же детдомовский, — проговорил Глеб. — В четыре года туда попал. Во время войны, — он поднялся. — А за совет спасибо. Пожалуй, и в самом деле возьму отпуск. Устал.

— Вот, вот, — оживился врач, — совершенно верное решение. Прямо сейчас и пойди к директору. Густав Янович — мужик добрый. А хочешь, я ему позвоню, сообщу, что восходящее светило его института нуждается в покое.

— Ты откуда нашего директора знаешь? — удивился Глеб.

— Не велик секрет. Мы с ним на корте мячи гоняем. Так позвонить?

— Не надо. Сам разберусь, — и Глеб вышел из кабинета.

Директор института неожиданно легко дал согласие.

— Куда ехать решили? — спросил он, подписывая заявление.

— Не знаю. Врач посоветовал к морю.

— Неплохая мысль, — Густав Янович улыбнулся. — Поезжайте к нам на Балтику. Хотите, адрес дам. Родственники. С радостью примут.

— Я подумаю, спасибо, — Глеб внезапно ощутил частые уколы в затылке. Он потер голову. — Вы позволите мне сейчас пойти домой? Я себя не очень хорошо чувствую.

— Конечно, конечно, — голос директора стал тревожным. — Вас отвезет Николай. Он как раз свободен и сидит в приемной. Скажите: я разрешил.

В машине Глебу стало совсем невмоготу. Тело покрылось липким холодным потом, откуда-то из глубины выплыл и заполнил голову низкий, басовый шум. Приближался приступ. Глеб едва успел подняться к себе в квартиру. Там он, не раздеваясь, бросился на диван и закрыл глаза.

…Огромное море плескалось перед ним. Оно было фиолетовое у берегов, а дальше становилось бархатно-черным. Волны мерно били в золотистые панели набережной, обдавая их фонтанами брызг. Из-за горизонта, рассеченное резкими контурами облаков, вставало голубое солнце.

Глеб испытывал странное ощущение раздвоенности. Руки его касались толстых ниток вязаного пледа, покрывавшего диван, затылком он чувствовал мягкий прогиб подушки, и вместе с тем видны ему были и море, и город, террасами спускающийся к берегу. Город с домами непривычной расцветки и формы.

Видение изменилось.

В черном пространстве кружились разноцветные спирали, странные геометрические фигуры. Зажигались и гасли искры звезд. Возник голос. Ровный, без интонации, точно неживой. Он нашептывал что-то ускользающее, непонятное…

Потом наступило забытье.

* * *

Было тихо и сумеречно. Слабо ныла затекшая рука. Отдыхая после приступа, Глеб лежал неподвижно, не раскрывая глаз. На Балтике сейчас хорошо, думал он. Буду валяться на пляже, а надоест — поеду собирать янтарь. Глеб представил себе, как идет вдоль кромки пенистого прибоя, иногда забредая в прохладную воду, наклоняется и находит янтарь. Он ощутил его у себя на ладони — прозрачный желтоватый кусок окаменевшей смолы с древней мухой посредине. Нет, не мухой, стрекозой. Большой зеленой стрекозой с черными глазами-нашлепками. Глебу удивительно захотелось найти такой камень. Он даже приподнялся и сел. Онемевшая рука безвольно упала на колено, и с раскрытой ладони что-то скатилось на пол.

Морщась от боли, Глеб нагнулся и пошарил внизу здоровой рукой. Но прежде, чем он поднес к глазам находку, его коснулось новое, неизвестное чувство. И почти без удивления посмотрел Глеб на зеленую стрекозу, пялившую на него глаза сквозь желтое марево янтаря.

Удивление пришло потом…

* * *

Глеб лежал на диване, а камень — на краю стола. Пепельница была забита окурками, сигарет больше не оставалось ни одной. Он потянулся к столу и взял янтарь в руку. На память пришел рассказ Уэллса о человеке, умевшем творить чудеса. У того все началось с керосиновой лампы.

«Чушь какая-то», — подумал Глеб и встал. Строго посмотрел на стрекозу. Таращится, проклятая… А что, если попробовать еще раз? Получится или нет? Только зачем мне янтарь? Сигарету бы…

Глеб представил себе сигарету, ее вкус. Он знал точно, какая ему нужна — «Золотое руно» московской фабрики «Ява». В последнее мгновение он вспомнил, что спичек тоже нет, и представил сигарету горящей.

Потом он протянул в пустоту руку, в глубине сознания надеясь, что все это обман и ничего не получится…

Что-то мягкое уперлось в его сжатые губы, а затем упало на пол. Горящая сигарета обожгла бы ладонь, подумал Глеб, нагибаясь. Об этом я не вспомнил вовремя.

Он затянулся так глубоко, что поперхнулся дымом.

Я не вспомнил, а кто вспомнил? Кто решил за меня, что вложить горящую сигарету в руку — больно? Что ей полагается быть зажатой в губах? Глеб хмыкнул. История удивительно напоминала сказку об аленьком цветочке. Только и отличия, что я не красная девица Настенька, да и чудовища что-то не видно. За диван оно спрятаться не может — места мало. Глеб потер лоб. Глупости все это. Сказка… Тогда что же с ним? Сигарета имела тот самый привкус, который ему нравился. Она догорела почти до конца, и вдруг, еще до того как Глеб осознал, чего он хочет, выскользнула из руки и, подлетев к столу, плавно опустилась в пепельницу.

Значит, я могу и это, подумал Глеб. Ему стало душно, и он сглотнул заполнившую рот слюну. Что же я еще могу? Он оглянулся по сторонам… По комнате скользил сизый дым от сигареты. Стоило подышать свежим воздухом… А что, если перебросить свое тело куда-нибудь? Оказаться сейчас… ну, хотя бы в парке.

Глеб зажмурился в ожидании… раздался высокий пронзительный звук, он ощутил вокруг себя быстрое движение и открыл глаза.

Невидимые в темноте ночного неба, шумели кроны деревьев, на скамейке, едва освещенной далеким фонарем, о чем-то шепталась парочка молодых людей, в стороне на танцплощадке играла музыка.

Глеб медленно побрел прочь.

Открывая дверь квартиры, он услышал телефонный звонок и успел схватить трубку.

— Слушаю…

— Простите, что так поздно беспокою, — узнал он голос директора института. — Мне сообщили, что у вас находятся материалы с расчетами для статьи Тихонова. Я попросил бы вас занести их в институт перед отъездом.

— Конечно, Густав Янович, обязательно занесу, — сказал Глеб.

Подойдя к столу, он вытащил из ящика пачку листов с расчетами и просмотрел их. А все-таки неплохая работа, в который раз похвалил он себя. И тут заметил ошибку… Он еще раз прочел написанное. Формула была выведена неверно, потому что по теории угнетенного поля… Какой теории? О чем я говорю? Я же ничего подобного не знаю!

Но со всей отчетливостью Глеб понял уже, что знает ее.

— Теория угнетенного поля, — проговорил он вслух, как на лекции перед студентами, — была открыта в 735 году 204 цикла двумя учеными: Конаргетом и Урмаланом. Через 85 лет дополнена и развита Туском. Все трое удостоены высшей награды народа — скульптурных портретов в Пантеоне Бессмертных…

Что-то случилось с сознанием. Глеб говорил слова, не понятные ему, но они тут же становились понятны. Точно стиралась грязь со стекла и явственным становилось ранее скрытое.

Глеб вспомнил лица трех ученых с непривычными именами. Он закрыл глаза и увидел Пантеон Бессмертных. Наконец он взял лист бумаги и одним росчерком пера написал формулу, учитывающую теорию угнетенного поля.

Потом сел и задумался.

Что же происходит? Что изменилось в нем? Он стал обладателем не свойственных человеку способностей. Мог мгновенно переносить свое тело в пространство, мог столь же легко передвигать любые предметы, не прикасаясь к ним, по его желанию из ничего возникли сначала кусок янтаря, затем сигарета. Он знал, наконец, совершенно иную физику, историю… Знал пока отрывками, но мог узнать все. Сознание как будто раздвоилось. Одна половина была привычная, земная, другая — тоже привычная, но… Так! Другая половина сознания тоже была привычной, но не земной.

Вот и определение.

Способности его, имена ученых, которых он вспомнил, были неземными. И теория угнетенного поля никогда на Земле не создавалась…

Глеб вспомнил вопрос знакомого врача о родителях.

Своего детства Глеб почти не помнил. Помнил лишь дымы над дорогами, дымы, застилавшие солнце. Черный снег и колючую проволоку. Помнил чье-то женское лицо, наверное мамы.

Глеб встал и подошел к окну. Город спал, лишь одинокие огни реклам подрагивали над крышами. Было часа два ночи…

А что, если попробовать задавать вопросы своей второй памяти, подумал Глеб. Может быть, она что-нибудь подскажет? Ну, например, так… Кто мои родители?

Память молчала.

Значит, надо изменить вопрос. Спросить вот что: откуда я? Где моя родина?

И ответ пришел.

Плеснули Глебу в глаза фиолетовые волны безбрежного океана. От набережной до самого горизонта уходили вдаль строения неизвестного города. Легкий ветер шелестел в багровых листьях деревьев. Пестрая толпа текла по улицам, а над ней проносились прозрачные шары летательных аппаратов. Цветовая гамма менялась, искрилась, складывалась и вновь распадалась, как в гигантском калейдоскопе. А над всем этим шло в зенит ослепительно голубое солнце.

Словно с птичьего полета видел Глеб эту землю… И чувство тоски, почти непереносимое чувство одиночества пришло к нему.

Надо ехать в детдом, решил Глеб. Попытаться выяснить, как я там появился.

Узнав по телефону, что ближайший нужный поезд уходит без малого через три часа, он заказал такси до вокзала. А потом, взяв папку с расчетами, несколько раз подбросил ее, точно взвешивая, и, присев к столу, начал писать.

* * *

— Послушайте, Чернов, — директор института раздраженно махнул рукой, — ваш рассказ наводит на мысль, что сегодня на дежурстве вы либо были в нетрезвом состоянии, либо спали.

— Да побойтесь бога, Густав Янович, — сторож насупился. — Трезв я был и не спал. Нельзя мне пить, врачи запретили. Поклясться могу, что папка эта будто сама на стол свалилась. И даже не свалилась вовсе, а появилась на столе. Я как раз прикуривал. Чиркнул спичкой, гляжу — а она лежит.

— Хорошо, — директор встал. — Вы можете идти.

А когда сторож вышел, он прошелся по кабинету, поглаживая бритый череп. Потом наклонился к селектору и, нажав кнопку, спросил:

— Как дела, Юрий Никитич?

— Все по-прежнему, — раздалось в ответ. — Первые два предложения читаются ясно: «Уважаемый Густав Янович, не удивляйтесь, получив это неожиданное послание. Решение задачи неверно, потому что…», а дальше идет совершеннейшая галиматья. Это даже не шифр…

— Ясно, — директор озабоченно вздохнул. — Ну, а как с самим Сажиным? Я посылал узнать.

— Был я у него, — отозвался в селекторе голос шофера. — Дома никого нет. Сосед говорит, что слышал, как машина подъезжала. Может, уехал куда.

* * *

В детском доме Глеба встретил директор, молодой парень с университетским значком на лацкане пиджака.

— Попробую вам помочь, — сказал он. — Хотя надежды почти никакой. Персонал нашего дома давно обновился. А архивы, — он пожал плечами, — ну какие архивы были в сорок четвертом? Одна забота — накормить, одеть, вылечить… Да вы лучше меня это знаете. Впрочем, подождите здесь, я взгляну на старые записи.

Минут через пятнадцать директор вернулся.

— Улов небогат, но кое-что есть. — Он помахал зажатыми в руке листами бумаги. — Тут адрес одной белорусской деревни, Гостино называется. Оттуда вашу группу, отбитых из детского концлагеря, партизаны через линию фронта перебросили. Поезжайте, порасспросите стариков. Как знать, может, кто-то и вспомнит.

* * *

Поездом, самолетом, снова поездом, потом машиной, а с нее пересев на телегу, добрался Глеб до места. В сельсовете его встретила секретарь.

— Вам в школу надо сходить, — посоветовала она. — Спросите там учителя физики Семена Игнатьевича Быстролета. Партизанил он в этих краях. Здесь и руки лишился. А теперь историю отряда пишет. Уж если кто знает, так он.

В новой двухэтажной школе, в учительской, Семен Игнатьевич Быстролет пил чай, наливая себе из самовара. Чашку он держал левой рукой, правый рукав пиджака был пуст и засунут в карман. Учитель сопел и отдувался, и лицо его, широкое и доброе, было полно такого удовольствия, что Глеб невольно улыбнулся.

— Не знаю, право, чем помочь, — сказал Семен Игнатьевич, звучно окая. — Я почти не занимался историей концлагерей. Удивительно, знаете ли, скудные материалы. Когда партизаны совершили рейд на детский концлагерь, они при отступлении подожгли его. Архив, понятно, сгорел. Концлагерь же для взрослых сами фашисты уничтожили. Даже бараки с землей сравняли.

— И ни одного человека не осталось в живых?

— Нет. Лагерь был чрезвычайно засекречен и строго охранялся. За три года существования лишь один человек смог бежать. Как ему удалось такое, трудно сказать, а только бежал. Долго скрывался: по болотам плутал — места тут у нас гиблые. Потом, уже умирающего, его наши партизаны подобрали. В беспамятстве был, бедняга. Бредил. Все про шахту что-то говорил. Наверно, до войны шахтером работал… Если хотите, я вас на то место, где, лагерь был, свожу. Уроков у меня сегодня больше нет.

Минут двадцать они тащились на телеге по большаку.

— Вы пологом прикройтесь, а то пыли много, — посоветовал Быстролет. Глеб махнул рукой: чего уж там…

Дорога свернула в сторону. Начался скудный подлесок, и они наконец выехали к полю. Было оно большим, и Глеб не сразу заметил памятник-шпиль, примостившийся сбоку. Он сливался с горой, что брала поле в полукольцо.

— Вот здесь и стоял лагерь, — сказал Быстролет. — Тут колючая проволока натянута была, а позже и забор высоченный поставили.

— А может быть, документы в пещере? — спросил вдруг Глеб.

— В какой пещере?

— В горе. Пещера… шахта… Я толком не могу разобрать. Далеко очень.

Семен Игнатьевич печально улыбнулся.

— Нет в горе никакой пещеры. Я эти места знаю отлично. Еще мальчишкой здесь бегал.

— Как же нет?! Я отчетливо вижу, — Глеб осекся. — Послушайте, Семен Игнатьевич, в горе есть пещера. Может быть, это та самая шахта, о которой бредил умирающий? Хотите, я проведу вас к ней?

И, не дожидаясь ответа, быстро зашагал через поле.

Чем ближе он подходил к горе, тем отчетливей ощущал пещеру. Будто видел ее в глубине. Нет, это не пещера, на ходу понял Глеб, это все-таки шахта.

— Подождите, — услышал он за спиной задыхающийся голос Быстролета, — я не могу так быстро — устал.

Глеб замедлил шаг. Через несколько минут, поднявшись до половины горы, они остановились перед вертикальной каменной стеной.

— Здесь, — сказал Глеб.

— Что здесь? — едва переводя дыхание, спросил Семен Игнатьевич.

— Вход.

— Не вижу. Мне кажется, что у вас, молодой человек, слишком богатое воображение, — голос учителя окреп и приобрел назидательную окраску.

Глеб не обратил внимание на ворчание Быстролета. Он стоял, полузакрыв глаза, и прислушивался к себе. Память — та, вторая, подсказывала, что вход здесь. Надо только нажать… нажать… что же нажать?

Глеб быстро подошел к стене вплотную и положил на нее руку.

Как в игре «жарко-холодно»…

Так, в эту сторону — холодно. Значит, левее. Левее и выше.

Рука заскользила по стене, ощупывая шероховатую поверхность. Бугорок, впадина, бугорок, впадина… Стоп. Далее становилось холодно. Значит, бугорок. Тот самый. Помедлив немного, Глеб нажал на него пальцем.

С тихим шумом часть стены отошла в сторону, открывая длинный коридор, освещенный голубоватым сиянием.

— Ух ты! — вздохнул Быстролет и шагнул ко входу.

В глубине шахты, у самого тупика, громоздились ящики. В голубоватом, призрачном сиянии они казались большими гробами.

— Здесь же документы! — Быстролет совал Глебу какие-то папки, отдельные листы. С каждого из них злым глазом смотрел имперский орел. — Это же… это… дорогой вы мой, знала бы вы, как это важно!

Глеб не слушал Быстролета. Неясная мысль, скорее ощущение, формировалась в нем.

— Семен Игнатьевич, — попросил он, — помогите мне отодвинуть ящики от стены.

— Пожалуйста, — смущенно пробормотал учитель. — Вот только смогу ли я… одной рукой?

— Простите, — Глеб покраснел, — я сказал не подумав, глупо сказал…

— Да что вы, пустяки… я привык.

Глеб подошел к ящикам. Их было много. Плотной баррикадой в несколько рядов закрывали они тупиковую стену.

— Я попробую переставить их сам, — произнес он. — Только вы ничему не удивляйтесь. И не думайте, что у вас галлюцинации…

Труднее всего было сдвинуть первый ящик. Удивленно вскрикнул Быстролет. Ящик поднялся и, пролетев метров двадцать, опустился в проходе.

— Но как это у вас получается? — спросил Семен Игнатьевич, когда все было закончено.

— Не знаю. — Глеб пожал плечами. — Честное слово, не знаю.

Он смотрел на стену тупика. Обычный камень, ничем не отличающийся от кладки всего туннеля. Глеб подошел поближе, встал вплотную… И стена загорелась белым переливающимся светом. В центре ее обозначился контур человеческой фигуры.

— Что это? — тихо спросил Быстролет.

— Вход в энергетический туннель…

— Какой туннель?

Глеб вздохнул.

— Я не знаю, как вам это объяснить. Мне и самому не все ясно.

Он отошел от стены, и свечение прекратилось.

— А теперь попробуйте вы.

Быстролет с опаской приблизился к тупику. Ничего не произошло.

— Вот видите, — Глеб усмехнулся. — Передатчик рассчитан только на таких, как я.

— На таких, как вы? — голос учителя стал хриплым. — А кто вы?

— Не знаю… Не знаю, но очень хочу узнать. Вы только не считайте меня сумасшедшим, но, по-моему, речь идет об инопланетной цивилизации.

— И вы?

— Да, наверное, и я… Мне самому это стало известно лишь несколько дней назад. Видимо, сработал какой-то механизм наследственности.

Глеб помедлил:

— А теперь мне пора…

— Куда? О чем вы говорите?

— Пора уходить. Здесь вход в энергетический туннель… Передатчик… А выход там — на другой планете. Там мой дом, Семен Игнатьевич. Там я родился. Я знаю это. Уверен. И мне… Мне очень хочется побывать дома.

Глеб сделал шаг к стене. Встал к ней вплотную, точно соразмеряя свое тело с появившимся контуром. Белое сияние перекинулось на Глеба, раздался низкий протяжный звук, и все исчезло.

Перед Быстролетом вновь была обычная стена. Семен Игнатьевич подошел поближе, потрогал шершавую поверхность камня, а потом повернулся и медленно зашагал к выходу. Пустой рукав, выпав из кармана, бил его по боку.

Глава вторая

Яркий солнечный свет после сумрака шахты был так внезапен, что Глеб зажмурился. А потом медленно разлепил веки и оглянулся. Он стоял в центре зеркально-черного круга, ограниченного со всех сторон лесом. Было тихо, и в тишине этой звонко, с переливами пела птица. Должно быть, похожа на зяблика, решил Глеб. Мир, в который он попал, начинал нравиться.

За спиной раздался шорох, и Глеб оглянулся. Шагах в трех стояли два человека. Высокие, светловолосые, чем-то похожие друг на друга, разве что один был постарше, они спокойно наблюдали за Глебом.

— Здравствуй. Приветствуем тебя на Тээре.

Глеб ответил на приветствие, лишь после сообразив, что говорит на чужом языке.

Незнакомцы переглянулись.

— Как ты сюда попал?

— С Земли.

— Ты сумел снять фильтр?

— Не знаю. Когда я приблизился, передатчик сработал.

— Он понимает наш язык, к тому же прошел через фильтр, он — наш, — услышал Глеб голос одного.

— Это еще ничего не доказывает.

Глеб заметил, что оба переговариваются, не раскрывая рта.

— Если вы хотите скрыть от меня ваш разговор, — сказал он, — говорите на другом языке. Я вас хорошо слышу.

Первый улыбнулся:

— Он взял наши мысли. Он — наш…

— В любом случае его надо показать психологам, — ответил второй.

— Ну, разумеется. Летим.

Рядом с площадкой возник прозрачный шар.

— Следуй за нами, — сказал Глебу первый.

Втроем они поместились в шаре, тот свечой взмыл вверх, а потом, не снижая скорости, перешел в горизонтальный полет.

— Можно было перебросить тебя через пространство, — сказал второй. — Но это трудно, к тому же неизвестно, как твой организм будет реагировать.

— Я уже сам пробовал, — улыбнулся Глеб, вспомнив свое путешествие в парк.

— И что ты почувствовал?

— Ничего. Звук высокий…

Первый кивнул.

— Слуховой парадокс. Так у всех начинающих бывает…

— И все-таки я не могу понять, откуда он взялся, — настаивал второй. — Может быть, прокол?

— Другая диагностика. Возможно, это связано с Тулом.

— Тул? Ах, вот как… Ты так думаешь?

— Это все объясняет.

— Что такое тул? — спросил Глеб.

Первый улыбнулся:

— Не «что такое», а «кто такой». Тул — это имя.

Под ними проносился лес. Иногда открывались небольшие поляны, покрытые голубоватой травой. Потом лес кончился, и на горизонте появилась темно-фиолетовая полоса.

— Океан, — сказал первый. — Через несколько минут будем на месте. Да, кстати, не пора ли познакомиться. Меня зовут Лускул Руун, а это — Траарк Гриор.

— А меня зовут Глеб.

— Может быть, тебя так зовут, а может быть, иначе, — заметил Траарк, а Лускул тихо рассмеялся.

Внизу открылся город. Сверкающие разноцветной краской дома, улицы, над которыми проносились прозрачные шары, багроволистые деревья — все узнавал Глеб.

— Дома я! — выдохнул он. — Дома…

Его спутники переглянулись и промолчали.

Шар изменил направление полета и начал медленно спускаться. Он завис сантиметрах в десяти над широкой плоской крышей одного из зданий и исчез. Спутники Глеба встали на ноги, а он едва удержался от падения. Лускул похлопал его по плечу.

— Ничего, привыкнешь. К этому ты привыкнешь быстро.

Пройдя несколько шагов, они подошли к отверстию в крыше. Траарк шагнул в него и исчез. Преодолевая головокружение, Глеб шагнул следом. Плотная масса воздуха обтекла его и плавно понесла вниз. Воздушный кокон остановился у входа в ярко освещенный коридор. Следом появился Лускул.

— Психологи уже в лаборатории, — заметил Траарк. — Поспешим.

И он двинулся первым.

В небольшой комнате, не похожей на лабораторию, их встретили двое.

— Данриг Лаар, — представился один из них, — а это мой коллега Крав Аран. Давайте сразу начнем, — он улыбнулся Глебу. — Впрочем, если ты устал, можем перенести наш разговор на завтра.

— Нет, нет, — живо отозвался Глеб. — Я готов.

— Ну, тогда расскажи как можно подробней, что привело тебя на Тээру.

Глеб начал свой рассказ. Его слушали внимательно, не перебивая, а когда он закончил, Данриг спросил:

— Значит, ты ничего не знаешь о судьбе своей матери?

— Нет. Ни о ней, ни об отце.

— Кое-что знаем мы.

…В 65 году 207 цикла космоэрограф Дина Атар ушла в экспедицию к созвездию Колеса. Там, на третьей планете пятой звезды, существовала разумная жизнь. Ушла не одна, прихватив с собой сына — трехлетнего Тира.

— Мы вернемся скоро, любимый! — крикнула она на прощание своему мужу Тулу Атару. Тогда еще не было леса вокруг площадки передатчика.

А на третьей планете пятой звезды, на Земле, шел 1942 год…

— Твою мать, Тир, схватили, когда она выходила из туннеля, — сказал Данриг. — Вскоре она умерла.

— Откуда вам это известно?

— Решив, что передатчик рассчитан только на нас, ты ошибся. Фильтр был установлен после того, как к нам прорвалась целая группа вооруженных землян. От них мы и узнали о судьбе Дины, но, когда пришли на помощь, было уже поздно.

— Но почему она не ушла? Она ведь могла просто исчезнуть из лагеря!

— Ничего она не могла. Способности эти даны нам не от рождения, а развиваются с годами. Она в ту пору ими не владела.

Глеб помолчал.

— А где мой отец? — медленно проговорил он.

— Здесь, на Тээре.

— Когда я смогу его увидеть?

— Когда захочешь…

Глеб поднялся:

— Идемте к нему.

* * *

Дом стоял за живой изгородью из больших широколиственных деревьев. По садовой дорожке навстречу прибывшим шел высокий человек.

— Здравствуйте, — сказал он.

И трое ответили:

— Здравствуй, Тул Атар.

Глеб шагнул вперед:

— Здравствуй, отец…

* * *

День был сер. Тул кутался в плащ и время от времени грел руки над костром. Шум моря, равномерный и монотонный, пропитал все кругом, слился с туманом и сам, как туман, повис над побережьем.

— Не понимаю тебя, — сказал Траарк. Он сидел рядом на поваленном бревне. — Зачем было тащиться на эти острова, зная, какая здесь погода?

— Рыбалка, — улыбнулся Тул. — Глеб сказал, что здесь хорошо идет рыба.

— И этого я тоже не понимаю, — упрямо повторил Траарк. — Тир пришел к нам чужой. И вместо того, чтобы постепенно изменить его, ввести в наше общество, ты делаешь вид, будто в восторге от всех его странностей.

— Но послушай, Траарк…

— Я заранее знаю, что ты скажешь. Да, он недавно среди нас и тебе трудно начать… Хочешь, я сам с ним поговорю?

— Прошу тебя, не надо. Всему свое время.

— Боюсь, что время это никогда не наступит.

Послышались шаги, и они замолчали.

— Ну, как рыбалка? — спросил Траарк, когда Глеб вышел из-за кустов.

— Хороша. Почти как у нас на Волге.

— У нас?

— Ну да, на Земле…

— Ах, вот как, — Траарк с треском сломал сухую ветку.

— А что ты будешь делать с рыбой? — поспешил с вопросом Тул.

— Сейчас увидите, — улыбнулся Глеб. — Такой ухой вас угощу… пальчики оближете.

И он склонился над ведром. На поляне появился Лускул.

— Вы забрались на край света, — вместо приветствия проговорил он. — Я едва вас нашел.

— Зато успел к самому интересному, — усмехнулся Глеб. — К ухе.

— А что это такое?

— Суп, — голос Траарка был на редкость спокоен. — Суп из рыбы.

— Давно я не ел натурального мяса. — Лускул бросил испытующий взгляд на обоих. — А почему здесь так холодно? У вас испортился микроклимат?

— Это называется романтика. Я, правильно произношу? — Траарк повернулся к Глебу. Тот молча кивнул.

— Занятно, — сказал Лускул и покачал головой. — Занятно…

Потом они ели уху, а когда Глеб ушел мыть чашки, Лускул снова заговорил:

— Данриг был у меня сегодня, — сообщил он, обращаясь к Тулу. — Психологи довольны твоим сыном.

— Я тоже им доволен.

— А я — нет, — жестко проговорил Траарк. — Не доволен. Он не стал нашим. Он не стал жителем Тээры. Помните тех, кто пришел с Земли? Тир лучше, но и в нем таится опасность. Вы знаете, к чему это может привести. К дроблению.

— Что же мне делать? — глухим голосом спросил Тул.

— Пожалуй, я попробую расшевелить Глеба, — задумчиво произнес Лускул.

— Тира! — крикнул Траарк. — Тира, а не Глеба. Забудьте это имя. И он пусть забудет. Чем скорее, тем лучше!

— Мне трудно будет сделать это, Траарк, — сказал Глеб, подходя к костру.

* * *

Прозрачная кабина гравилета становилась невидимой в открытом космосе, казалось — плывешь между звезд.

— Я по привычке пытаюсь найти знакомые созвездия, — проговорил Глеб. — Не получается.

Лускул искоса посмотрел на него.

— Трудно тебе на Тээре?

— Трудно. По земным меркам я взрослый мужчина. Свои привычки, свой «модус вивенди». Это по-латыни образ жизни. Есть на Земле такой мертвый язык.

— Почему мертвый?

— Государство погибло, и язык умер. Он очень древний. Несколько тысяч лет.

— Наш язык не изменяется значительно дольше.

— Вам повезло.

— Нам повезло, — поправил Лускул.

— Да, конечно, нам, — повторил Глеб и, помолчав, добавил: — Не торопи меня, Лускул. На Земле я прожил тридцать шесть лет, а здесь — всего четыре месяца. Ко многому приходится привыкать. И, кстати, что такое «дробление»?

— Подслушал наш разговор у костра?

— Вы громко говорили.

— Уничтожение личности. Стирается память, и на чистый мозг записывается новая жизнь — искусственная.

— И часто такое бывает?

— Редко. В последний раз с теми, с Земли. Им изменили не только духовный мир. У одного не хватало пальцев на руке — они были восстановлены. Регенерация.

— Это трудная операция?

— Не очень… Смотри-ка, седьмой кольцевой спутник. Вот уж не думал, что мы так далеко забрались.

— Такой аппарат нужен на Земле, — проговорил Глеб.

— Какой? — не понял Лускул.

— Аппарат регенерации. Помнишь, я рассказывал о знакомом учителе? У него нет руки. Он потерял ее на войне.

— Создается впечатление, что на Земле идут постоянные войны, — с досадой сказал Лускул.

Глеб вздохнул:

— Мне трудно объяснить тебе это. Дело в том, что вы никогда не были разобщены. И когда революция победила, она победила везде, по всей планете. На Земле все было иначе. И война была. Не одна война, много… Но последняя, та, что отняла руку у моего знакомого, она особая. Она…

Глеб замолчал, подбирая слова.

— Говори, — сказал Лускул. — Это интересно. Впрочем, я могу предложить тебе другое. Зримая память. Воспроизведение воспоминаний на экране. Аппарат стоит у нас в лаборатории.

— Согласен. Буду подопытным кроликом.

— ?

— Так у нас называют зверьков, на которых пробуют препараты.

— Ты опять говоришь «у нас».

— Да, — сказал Глеб. — У нас. Что я могу сделать?

— Тоскуешь по Земле?

— Тебе не стоило задавать этот вопрос, Лускул. Здесь мой дом. И здесь мне хорошо. А Земля… — он вздохнул и замолчал. Молчал и Лускул, склонившись к приборной панели.

Гравилет быстро снижался и вплыл наконец в синеву дня.

В здании института психологии, окруженном большим, похожим на лес, парком, было многолюдно.

— Здесь должна быть моя сестра, — сказал Лускул. — Она стажировалась на Зуране и вернулась несколько дней назад.

Перед входом в лабораторию их встретила девушка.

— Знакомься, Кори, — сказал Лускул. — Это Тир Атар.

— Здравствуй, Глеб, — сказал Кори. — Брат рассказывал мне о тебе.

Лускул кашлянул.

— Я сказала что-нибудь не так?

— Нет, нет, — заверил Глеб. — Все правильно. Просто Лускул не любит, когда меня называют земным именем.

— Но почему? — удивилась Кори.

— Лучше проведи нас к зримой памяти, сестренка, — вмешался Лускул.

В лаборатории он показал Глебу на кресло:

— Ты сядешь здесь. Считывающее устройство надевается на голову, как шлем. Старайся думать спокойно, не перескакивая с одного на другое.

Сеанс длился долго. Сняв шлем, Глеб взглянул на брата и сестру. Лускул хмурился, а лицо Кори было бледным.

— Какой страшный рассказ, — прошептала она. — Ты его сам выдумал?

— Нет, — тяжело сказал Глеб. — Я ничего не выдумывал. Это история Земли. Такая, какая есть.

Он повернулся и двинулся к выходу.

Был уже вечер, и глубокие фиолетовые тени легли на землю. Поддавшись безотчетному порыву, Глеб взлетел. Он поднимался все выше, стремительно набирая скорость. Ветер студил горячее лицо, принося облегчение. Внизу переливался разноцветными огнями город. Потом он уплыл назад, канул в темноту, и открылась широкая, в отблесках зеленоватого света река. А за ней шумел невидимый в ночи лес.

Глеб снизился, полетел медленней и наконец совсем опустился на открывшуюся перед ним поляну.

Острый запах цветов и травы, запах еще теплой от дневного зноя земли пришел к нему. Глеб перевернулся на спину, положил руки под голову и долго смотрел на звезды.

Потом он уснул.

* * *

— Я нашел Тира, — сказал Траарк. — Спит в лесу, недалеко от передатчика, на траве.

Кори облегченно вздохнула.

— А мы уж думали, что он ушел на Землю.

— Ну, положим, так думала ты одна, — усмехнулся Лускул. — Я был уверен, что Тир никуда не уйдет.

— С чего это ты так о нем обеспокоилась? — поинтересовался в свою очередь Траарк.

— Он мне понравился, — с вызовом сказала Кори. И добавила: — Очень.

Лускул посмотрел на нее и присвистнул.

— Да ты влюбилась, сестренка…

* * *

Зеркально-черная площадка передатчика и лес вокруг нисколько не изменились. Даже птица пела так же звонко, с переливами.

«Так вот куда меня занесло», — подумал Глеб. Было ему плохо.

А может, и вправду бросить все? Встать в центр круга и через мгновение оказаться на Земле. Пойти к Быстролету и все ему рассказать. Он поймет. Жаль только, не узнал, как действует прибор регенерации. Это был бы неплохой подарок Семену Игнатьевичу. Да и не только ему. Нет, так нельзя! Удрать сейчас на Землю — значит, расписаться в собственной слабости. Простите, мол, голубчики, но мне пока здесь делать нечего. Лет эдак через тысячу, вот тогда, может быть. Нет. Так нельзя. Но как же тогда? Забыть о Земле? Или, хуже того, ругать ее историю вместе с Траарком? Это, пожалуй, страшнее дробления. Это предательство. Значит, надо доказывать. Надо их переубедить. Глеб невесело усмехнулся. Ему вспомнились напуганные глаза Кори. Как же! Переубедишь их, поди попробуй…

Одноместный гравилет в крутом вираже пошел над поляной и опустился невдалеке.

— Я знала, что ты здесь, — услышал он голос Кори. Она подошла и села рядом на траву. — Ты обиделся вчера. Прости. Я не хотела этого.

— У меня две родины, — глухо проговорил Глеб. — И я люблю обе. И та, и другая мне дороги.

— Как же тебе тяжело, — сказала Кори. — Как тебе тяжело…

И она коснулась холодной ладонью его лба.

Глава третья

— За что ты меня любишь? — спросил Глеб.

Они лежали на берегу океана.

— Не знаю, — сказала Кори. — Так получилось. С первой минуты. Нет, я не смогу объяснить. — Она приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. — Расскажи мне лучше о Земле.

— Тебе будет страшно, — Глеб взял ее руку и поцеловал узкую ладошку.

— Будет, — Кори тряхнула головой. — Но ты все равно рассказывай!

— Зачем?

— Ты не похож на других. И все — из-за Земли. Она тебя переделала. Очень сильно.

— Хорошо, слушай…

Глеб говорил об учителе физики Семене Игнатьевиче Быстролете, о детском доме, о партизанах, спасших ему жизнь, о своем приемном отце, кадровом офицере, у которого в оккупации погибла вся семья.

— Это были обычные люди. Не герои. Они не рассчитывали попасть в герои, и жили по-разному, и мучились по-разному, и по-разному умирали. Наверное, перед смертью они представляли себе будущее таким, как вы сейчас живете. Может быть, иначе. Не знаю. Но в одном я уверен твердо: именно за него, за это будущее, они боролись. Каждый по-своему.

— А ты воевал? — спросила Кори. Она сидела, отвернувшись, и крутила волосы на палец.

Глеб опешил.

— С чего ты взяла?

— У вас на Земле все так или иначе связано с войной. Жить постоянно под страхом смерти… Какое безнадежное существование.

Глеб вздохнул. Что говорить ей еще?

— Я расскажу тебе об одном человеке, — начал он, помолчав. — Было это около ста земных лет назад. Российской империей — так называлось государство, где он жил, — правил один человек — царь. Был он злобный и глупый. И появились люди, убежденные, что стоит лишь убить царя, как все изменится к лучшему. И человек этот был среди них. Потом их схватили и приговорили к смертной казни. Так вот, за несколько дней до нее, зная, что его ждет, человек этот в своей камере разрабатывал проект космического корабля.

— Он хотел построить его и спастись?

— Нет. Путь из камеры был один — на эшафот. Он хотел другого: оставить людям свои идеи, открытия. Свои надежды. Я был в его камере. Это страшное место. Безнадежное. А он проектировал ракеты. Попробуй понять, что двигало им в те минуты, и ты поймешь, что двигает историю Земли.

— Как звали этого человека?

— Кибальчич.

— Его казнили?

— Да.

Кори положила руку на плечо Глеба.

— Возьмешь меня с собой на Землю, Тир?

— Ты в самом деле хочешь там побывать?

— Не знаю… Наверное…

Появился Лускул.

— Вот вы где, — он улыбнулся. — Вторые сутки вас не видно.

— Мы были на Розовых островах, — рассмеялась Кори.

— Что такое Розовые острова? — спросил Глеб.

— Есть такая сказка, — начал Лускул…

Но, Кори прервала его:

— Мы пойдем наконец купаться?

И побежала к воде.

— Догоняй! — крикнул Лускул. Он свечой взлетел в воздух, описал многометровую кривую и почти без всплеска ушел под воду.

Глеб устремился за ним, но, не поймав, вынырнул и огляделся. Кори уже сидела на песке, обхватив колени руками. Он еще несколько минут поплавал, а потом вернулся на берег и упал на теплый песок.

— Вы летаете, а я завидую, — сказала Кори. Глеб перевернулся на спину.

— Хочешь полететь со мной? Я возьму тебя на руки. Хочешь?

И, не дожидаясь ответа, подхватил ее и взмыл вверх. Кори испуганно вскрикнула.

— Не бойся, не уроню!

— Люблю тебя, — шепнула она. — Очень тебя люблю.

Потом они сидели на песке. Все трое.

— Кори, — сказал Лускул, — пойди собери красивых раковин.

— Я могу уйти и так, — фыркнула она и вскочила. — Не к чему придумывать раковины.

Лускул долго смотрел ей вслед, а потом повернулся к Глебу.

— Тебе нравится Кори?

— Я люблю ее.

Лускул снова помолчал.

— Неделю назад ты сдал последний экзамен. Учителя довольны тобой. Даже Траарк, а ведь он…

— Знаю. Он не любит меня.

— Ты не прав. Он очень волновался. Просто Траарк — это Траарк. Он всегда такой. Когда узнаешь его поближе, многое поймешь.

— Вот уж не имею никакого желания.

— А жаль. Это осложняет дело.

— Какое дело?

Лускул подобрал камень и швырнул его в воду.

— У меня есть предложение, — начал он, глядя на расходящиеся круги. — Совершенно официальное. Формируется межзвездная экспедиция. Мы с Траарком входим в ее состав. Хочешь полететь с нами?

— Полететь?

— Да. Мы уходим на тарринге. Внутреннее угнетенное поле.

— Но почему именно я?

Лускул помедлил с ответом, словно решаясь на что-то.

— Мы давно уже не выходим в космос, — начал он. — Прекратились даже экспедиции с помощью туннелей связи. Твоя мать ушла одной из последних. Одна из причин — отсутствие желающих заниматься исследованиями.

— А кольцевые станции? Их больше двадцати.

— Они в большинстве полностью автоматизированы. Жители Тээры не хотят даже на короткий срок покидать свою благоустроенную планету. Космос — большой риск.

— Зачем же тогда новая экспедиция?

— Уменьшение интереса к космосу свело на нет исследования в ряде областей физики, математики и других точных наук. Перед Советом Координаторов встала очень серьезная проблема нового рывка в космос. Два года назад был создан тарринг, оснащенный генератором угнетенного поля. Его испытывали на внутренних космических трассах, а когда испытания закончились, перед нами встал сложный вопрос отбора команды.

— И я вам подхожу?

— Да, — твердо сказал Лускул. — Ты нам подходишь. Кстати, твою кандидатуру предложил Тул.

— Отец?

— Он многое сделал для экспедиции, как один из координаторов. Старт через месяц. Ну, так как, согласен? Кори, возможно, тоже полетит.

— Тебе не нужно было говорить это. Теперь ты сможешь подумать, что я соглашаюсь из-за нее.

— Ее можно оставить на Тээре, — Лускул улыбнулся. — Ну вот, ты опять сердишься. Не поймешь вас, землян.

— Я возвращаюсь, — крикнула Кори издалека.

— Лечу, — решился Глеб и, спросил, понизив голос: — Но что такое Розовые острова?

— По древней легенде место, куда уплывали влюбленные, — также шепотом ответил Лускул и хлопнул Глеба по плечу.

— Так я могу вернуться? — снова крикнула Кори.

— А мне пора, — Лускул посмотрел на часы. — Надо быть в институте. Привет, ребята.

И он исчез.

— Ты ничего не говорила об экспедиции, — Глеб снизу вверх посмотрел на подошедшую Кори. — Почему? Тебя просили об этом?

Она опустилась рядом.

— Нет. Просто я боялась, что ты не согласишься.

Глеб долго смотрел на море.

— Перед началом экспедиции я должен побывать на Земле. Ты хотела пойти со мной.

— Поцелуй меня, — сказала Кори. — Нет, не так, по-настоящему.

— Ты не ответила на вопрос.

Она вздохнула.

— Конечно, пойду. Я теперь всегда пойду с тобой. Куда ты скажешь.

* * *

Капли росы лежали на траве. Солнце поднималось над лесом. Птица не пела. Спит, наверное, решил Глеб. Он стоял в центре площадки и держал Кори за руку.

— До свидания, братик, — крикнула она и послала Лускулу воздушный поцелуй. — Я привезу тебе с Земли подарок.

Белое сияние куполом накрыло площадку.

* * *

На стенах туннеля поблескивал иней, и холодный ветер тянул понизу.

— Елки-палки, — сказал Глеб, — совсем забыл. Зима.

Он повернулся к Кори.

— Зима, снег. Запомни эти слова.

— Холодно, — проговорила она. — Неужели на Земле всегда так холодно?

Глеб рассмеялся:

— Конечно, нет. Зима длится несколько месяцев. У вас когда-то было так же, пока не ввели искусственный климат. Шубы — вот что нам нужно. Шубы и валенки.

— Мы всего несколько минут на Земле, а ты уже говоришь «у вас». Это плохо.

— Привычка, — сказал Глеб. — Во мне проснулись старые привычки. Не обращай внимания. Это Земля.

— Да. Это Земля. Может быть, мне лучше уйти?

— Не говори глупости. Сейчас я сотворю шубу, и тебе станет тепло.

Они вышли из туннеля. Искрами лунного света вздрагивал снег. Деревья отбрасывали голубые тени. Вдали видны были огни деревни.

— Это Гостино, — сказал Глеб. — Нам туда.

Он взял Кори за руку, и мир сомкнулся за ними.

— Какие маленькие дома, — заметила Кори. Они появились на окраине деревни. — Из чего их строят?

— Из дерева.

— На Земле все дома такие?

Глеб не ответил. Он думал о другом.

Быстролет ахнул и отступил в сторону.

— Здравствуйте, — сказал Глеб. — Это Кори. Она не понимает по-русски.

— Значит, вы прямо оттуда?

— Да, Семен Игнатьевич, с другой планеты. — Глеб повернулся к Кори. — Это Быстролет. Учитель физики. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Не смотри так на его рукав.

— Ужасно, — прошептала Кори. — Человек без руки…

— А вы проходите, — говорил Семен Игнатьевич, — проходите. Я вас чаем напою. С вареньем. Живу по-холостяцки, чем богат…

Услыхав про чай, Глеб заулыбался.

— Ужасно я рад вас видеть. Даже не верится, что снова встретились.

— А я вас ждал, — проговорил Быстролет. — Знал, что вы придете и подарок приготовил. Но сначала чай, — и он направился на кухню.

— Иди ко мне, — сказала Кори. Она устроилась на диване. — Сядь рядом.

Он погладил ее волосы.

Потом все трое они пили чай. И Кори с напряжением следила за Быстролетом. За его левой, единственной рукой.

Чай был вкусный. Они выпили по два стакана, и Быстролет вытащил из буфета початую бутылку водки и разлил ее по рюмкам. Они выпили и водки. Мужчины крякнули в голос, а Кори схватилась за горло.

А потом Семен Игнатьевич поставил перед Глебом пятислойный блок памяти, цилиндр величиной с авторучку.

— Откуда это у вас? — удивился Глеб.

— Нашел в одном из ящиков с документами. Я сразу понял, что вещь не наша, и забрал ее с собой. Решил отдать, когда вы вернетесь.

— У меня кружится голова, — сказала Кори. — У меня кружится, кружится, кружится голова. Тир, какой это добрый человек. Он хороший. Я вижу. Он очень хороший. Но одна рука — это так ужасно.

— Вашей жене, наверное, не нужно было наливать, — Быстролет сокрушенно покачал головой. — Отведите ее в спальню. Пусть отдохнет.

А когда Глеб, уложив Кори, вернулся, Семен Игнатьевич, улыбаясь, заметил:

— Она красивая… Совсем не верится, что неземная.

— Я ведь тоже неземной, — проговорил Глеб. — У меня и имя другое — Тир. И отец есть. И мать… была. Она погибла здесь, в концлагере.

— Этот цилиндр…

— Блок памяти. Для воспроизведения нужна особая приставка. Придется ждать до возвращения.

— Скажите мне, Тир, — начал Быстролет.

— Вы-то, Семен Игнатьевич, почему стали так меня называть?

— Это ваше имя, — старый учитель подошел и положил руку на плечо Глебу. — Тяжело тебе там?

— По-всякому. Там как в сказке. А по ночам я осень нашу вижу. Дождь, лужи и пожухлую траву у обочины. Никогда бы не поверил, — Глеб невесело усмехнулся. — Ну да хватит об этом. Я ведь вам тоже подарок приготовил.

— Что еще за диво?

— А вы не смейтесь. Все очень серьезно. Я привез вам вторую руку.

Уголки губ Быстролета тронулись вниз.

— Спасибо, — сказал он, — но мне не нужны механические приставки.

— Никаких механизмов! Настоящая человеческая рука. Регенерация! На Тээре есть такой прибор. Я столько времени потратил, изучая его устройство. Смотрите!

На столе появился белый куб с длинным отростком на одной из граней. Отросток заканчивался иглой.

— Она вводится под кожу. Неважно, в каком месте. Давайте левую руку. Ничего, ощущение боли продлится недолго. Через несколько минут наступит обморочное состояние, но вы уже переберетесь на диван. А очнувшись, увидите обе руки на месте.

— Это что же, как у ящерицы хвост? — пробормотал Быстролет. Он плохо соображал, что говорит.

— Даже лучше. У той он вырастает меньших размеров, а ваша рука будет такой, какой и была. Ну, вот и все. А теперь я помогу вам лечь.

— Долго я буду спать?

— Часов двадцать, — ответил Глеб, но старый учитель уже не слышал ответа.

На столе рядом с регенератором стоял маленький цилиндр. Глеб взял его в руку и погладил. Цилиндр был легкий.

Утром Кори увидела регенератор.

— А я ночью думала о том же…

Глеб кивнул и отправился на кухню.

— Сейчас будем завтракать, — крикнул он оттуда. — А потом пойдем кататься на лыжах.

— А что такое лыжи?

— Увидишь.

* * *

Гора была невысокой. Глеб съехал вниз и помахал Кори.

— Смелей! Спуск очень легкий!

Кори зажмурилась и понеслась. На середине горы она потеряла равновесие, отчаянно взмахнула руками и взлетела. Отстегнув лыжи, Глеб устремился следом.

Морозный воздух бил в лицо, и солнце слепило глаза.

— Научилась! — крикнула Кори. — Сама научилась!

Потом они спустились на заснеженную поляну.

Кори набрала полную пригоршню снега и лизнула его.

— Ты простудишься, — сказал Глеб. — Подхватишь земной грипп.

— Он сладкий — снег. Попробуй! — Кори протянула руку.

Глеб улыбнулся:

— Я давно это знаю.

— Земля… Как чудесно! Я запомню ее. Ты и крылья. Я обязательно запомню ее.

Когда они вернулись в дом Быстролета, тот спал, выпростав поверх одеяла обе руки.

— Давай, уйдем — сказала Кори. — Уйдем, пока он не проснулся. А то будет неловко всем нам.

Глеб кивнул. Напоследок он взял лист бумаги и написал:

«Дорогой Семен Игнатьевич! Нам пора. Мы еще вернемся на Землю. Правда, это будет не скоро. До свидания. Кори и Тир».

Подумал, зачеркнул «Тир» и написал сверху «Глеб».

Глава четвертая

Тарринг — массивный звездолет с генераторами автономного угнетенного поля — повис над восемнадцатой кольцевой станцией. Пространство вокруг было пусто. Тарринг заряжался энергией. Глеб и Лускул стояли у кромки посадочного поля станции, ожидая рейсовый космобот.

— Значит, пока ничего не известно? — спросил Лускул о дневнике Дины.

— Запись деформирована, а это осложняет расшифровку. — Глеб помолчал. — Боюсь, что до старта мы ничего не узнаем.

Над полем прокатился басовитый гул, вспыхнули прожектора́, осветив идущий на посадку космобот. Наконец был сброшен трап, и по нему начали медленно спускаться двое.

— Здравствуй, сын, — услышал Глеб в наушниках голос Тула и помахал ему рукой.

— Привет возмутителю спокойствия Совета Координаторов, — раздался следом насмешливый голос Траарка. — С тебя полагается роскошный обед за мои труды.

— Что-нибудь случилось? — спросил Глеб.

— Случилось, случилось, — Траарк похлопал его по плечу, — все тебе расскажу, вот только сниму скафандр. Не люблю в нем разгуливать. К тому же насчет обеда я не шутил.

Однако за столом Траарк ел мало, Тул же вообще едва притронулся к еде. И, глядя на его осунувшееся лицо, Глеб ощутил тревогу.

— Ты обещал рассказать новости, Траарк, — напомнил он.

— Да, новость есть. Вчера я сорвал голос.

— И все?

— Но ты не знаешь, как это произошло. Я потерял его на заседании Совета Координаторов, доказывая, что твой поступок на Земле высокогуманен.

— Я же всего-навсего восстановил руку, — удивился Глеб. — Какие это могло вызвать возражения?

— Возражения? — Траарк поднял брови. — Ты нашел очень удачную формулировку. Возражения! Мало того, что на Земле сейчас есть человек, обладающий частью наших знаний, ты умудрился оставить там регенератор. Прибор, который эти знания тиражирует. Прямая угроза Тээре.

— Твои обвинения серьезны? — голос Глеба стал хриплым.

— Такова одна из точек зрения. — Траарк явно остался доволен произведенным эффектом. — К счастью, ее поддержали немногие. Никакой угрозы безусловно нет. Был неосторожный поступок, по причинам, как я уже говорил, высокогуманным. И уже потому простительный.

— Значит, я прощен? — Глеб не желал скрывать иронии. — Можешь передать мою благодарность Совету.

— Ты зря задираешься, — голос Траарка потускнел, зазвучали в нем нотки усталости. — У Тээры есть печальный опыт общения с Землей. Его не так легко забыть. А уж тебе — тем более.

— В моих отношениях с Землей я разберусь сам. — Глеб чувствовал, как наливается тяжелым гневом. С большим трудом он подавил его. — Это все, что ты мне можешь сообщить?

Траарк помедлил с ответом, посмотрел на Тула, а потом коротко бросил:

— Да. Это все.

Глеб обвел взглядом собравшихся.

Траарк вновь принялся за еду, Тул все так же был недвижим, Лускул морщил брови и смотрел куда-то в сторону и лишь Кори, не отводя глаз, сочувственно кивнула ему.

Поздно вечером, когда они остались вдвоем, Глеб, уже отойдя душой, заметил:

— Представляю физиономии Координаторов в тот миг, когда на Тээре появится Быстролет.

— В этом нет ничего страшного, — улыбнулась Кори. — И зря ты волнуешься.

— А я и не волнуюсь, — сказал Глеб. — Нисколько.

Он не говорил бы так, знай о разговоре, что происходил в это же время в каюте Тула. Помимо хозяина, в ней находились Траак и Лускул.

— Первая фраза звучит совершенно отчетливо, — говорил Траарк, обращаясь к Лускулу. — «Мой сын убит». И ты зря сомневаешься в расшифровке.

— Но как же тогда его знания, умения? Как он наконец попал к нам?

— Не знаю. Я с самого начала чувствовал, что здесь что-то не так. Помнишь, сигнал на пульте каналов был необычен? Поэтому мы и вылетели к приемнику. А его приступы? Какой голос он слышал? С видениями Тээры все понятно — кризис второго начала. Но голос? И цветные фигуры? Я рылся в архивах. В записях об одиночных случаях мутации ничего подобного нет. Послушай, Тул, если тебе не трудно, перестань ходить из угла в угол и ответь, бога ради, почему ты не хочешь сообщить обо всем Тиру?

— А зачем ему узнавать это сейчас? Когда ничего до конца неизвестно, — вмешался Лускул. — И хорошо, что Тир уходит в межзвездную. За время полета все прояснится.

Тул подошел к иллюминатору и остановился, сцепив руки за спинор!.

— Я нашел сына и снова теряю его, — проговорил он, глядя на звезды.

Лускул поманил за собой Траарка, и, тихо поднявшись, они вышли из каюты.

* * *

На следующий день Тул полностью владел собой. От вчерашней подавленности не осталось и следа. Он весело шутил с Кори, подряд выиграл три партии в шахматы у Глеба (познакомившись недавно с этой земной игрой, он уже намного превосходил своего учителя), затем на правах уполномоченного Совета Координаторов в последний раз перед стартом обошел тарринг и дал разрешение на отсчет контрольного времени.

Через пять часов после его отлета на Тээру тарринг отошел на расстояние готовности, и капитан Рар Тхиор собрал экипаж в централи управления. Все молчали. Наконец раздался тихий шелестящий звук, и экран маршрута засветился ровным зеленым светом.

— Стартовали, — выдохнул кто-то.

— На Земле первый космонавт в минуту старта сказал: «Поехали!» — заметил Глеб.

— Поехали, так поехали, — усмехнулся Рар. — Так я сейчас и доложу Совету. Поехали! Представляю, какой там поднимется переполох.

Дуар Транг, командир группы десантников, лениво поднялся с кресла.

— Ищу желающих сразиться в биерон, — объявил он. — Даю фору: пять ударов из нулевой позиции и право на коч-зону без розыгрыша.

— Не хочу с тобой играть, — сказал Далб Мазаар, второй врач экспедиции. — Не люблю проигрывать.

— Десять ударов из позиции пять, — усмехнулся Траарк.

— Да ты просто вымогатель!

— Эх, будь что будет, — махнул рукой Глеб. — Я играю с тобой, Дуар. И играю без форы.

— Он тебя раскатает, — заметил биолог Мир Лаад. — Вслепую. Ты уже проиграл.

— Там посмотрим!

— А я ставлю на Тира, — сказал Лускул. — Я видел, как он играет. Он способный.

— Я тоже ставлю на него, — присоединился Данриг и добавил, усмехаясь: — Лишь тот достоин счастья и свободы…

— …Кто каждый день за них идет на бой! — закончил Глеб, лишь после сообразив, что прозвучала строка из земного стихотворения.

* * *

Первая планета на пути тарринга была дымчато-серой с розовыми отливами на полюсах.

— Облака, — вздохнул Рар. — Нулевая видимость. Дрон, как там разведчики-автоматы?

— Сильные помехи, — отозвался связист. — Информация практически нулевая.

— Десантники готовы?

— Мы всегда готовы, — весело отозвался Дуар Транг. — Вся группа.

— Кого ты берешь с собой?

— По обстановке.

Глеб нашел Лускула на верхней палубе у экрана обзора.

— Любуешься?

Лускул, не оборачиваясь, кивнул:

— Красивая планета.

— Похожа на опал. Есть на Земле такой драгоценный камень. — Глеб помолчал. — Помнишь, перед началом биерона Данриг начал фразу, а я ее продолжил? «Лишь тот достоин счастья и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»

— Прекрасные слова, — заметил Лускул. — Ловко у вас получилось.

— Это не мы выдумали. Это цитата. Слова принадлежат поэту Земли. Я их знаю, что вполне естественно, но откуда их знает Данриг?

— Любопытно, — произнес Лускул. — Очень любопытно…

— Биолог Мир Лаад и охотник Тир Атар вызываются в шлюзовую камеру, — разнеслось по кораблю.

— Смотри-ка ты, — сказал Глеб. — В бой посылают новичков. Значит, ничего интересного.

— Надо же вас где-то обкатать, — улыбнулся Лускул.

* * *

Десантный гравилет скользил в плотных белых облаках.

— Никаких признаков жизни, — хмуро сообщил Мир Лаад, не спуская глаз с биодатчиков.

— Слишком высоко, — успокоил его Дуар. — Сейчас пойдем на посадку. Готовьтесь к большой охоте.

И гравилет стремительно нырнул.

Тучи стали редеть, в них образовались просветы, сквозь которые далеко внизу проступили зеленые пятна.

— Цвет надежды, — заметил Глеб, но биолог покачал головой: — Биодатчики молчат. Мы летим впустую.

Он оказался прав — планета, открывшаяся перед ними, была мертва. Слабый ветер перекатывал зеленоватые барханы песка. Пустыня от горизонта до горизонта. Мертвы были и воды неглубоких морей, просоленных насквозь.

После безуспешных, занявших почти сутки поисков они вернулись на тарринг.

— А между тем планета находится в районе предполагаемого контакта, — проговорил капитан Тхиор. — Ты исследовал образцы породы, Тримир?

Геолог экспедиции Тримир Тан кивнул.

— Экспресс-проверка показала, что ничего интересного нет. Песок. Окраска объясняется примесями. Думаю, задерживаться здесь не стоит.

— Хорошо. Старт через два часа.

— Что такое район предполагаемого контакта? — спросил Глеб, выйдя вместе с Лускулом из командного отсека.

Тот усмехнулся:

— Странно, что ты только сейчас услышал об этом. Пойдем ко мне, я поищу нужный вестник академии.

В каюте Лускул покопался в стеллаже и вытащил объемную книгу.

— В основе всей истории лежит легенда. Несколько циклов назад космическая экспедиция нашла на одной из планет остатки циклопических сооружений. Среди руин было обнаружено нечто, напоминающее расколотую стелу. Когда ее собрали по кусочкам и сфотографировали, горячие головы усмотрели в трещинах и бугорках звездную карту. Ее-то и назвали районом предполагаемого контакта. Наш капитан — ярый сторонник этой легенды! У каждого свои слабости.

— Ясно. А что в книге?

— Статья и карта. Можешь посмотреть. Только не слишком увлекайся. Болезнь трудноизлечимая.

— У меня иммунитет, — сообщил Глеб, листая страницы. Наконец он нашел карту. — Очень интересно. Если ты не возражаешь, я возьму ее.

— Конечно, бери, — согласился Лускул. — Вот уж не думал, что ты так заинтересуешься этим.

Глеб смотрел на карту.

— И вот еще что, — продолжил Лускул. — О Данриге. То, что я сообщу тебе, является тайной. Ты слышишь меня, Тир?

— Прости, — Глеб потер лоб. — Конечно, слышу.

— Данриг — один из тех землян, что проникли на Тээру. Я был его лечащим врачом после дробления. Теперь и тебе это известно. Постарайся в разговоре с ним не касаться земных тем.

Глеб кивнул, но думал о другом.

Вернувшись в свою каюту, он, впервые со времени появления на Тээре, сотворил сигарету и закурил. Книга нераскрытой лежала на столе, но Глеб уже не нуждался в ней. Карту контакта он узнал с первого взгляда — она появлялась всякий раз во время приступов там, на Земле.

Он понимал, что надо пойти и все рассказать. Хотя бы тому же Лускулу. Но медлил. Было ему нехорошо.

Из лаборатории примчалась Кори. Она о чем-то весело говорила Глебу, потом вдруг замолчала, подошла и, опустившись на колени, заглянула ему в глаза.

— Эй, о чем задумался?

Тогда-то Глеб встал и, пробормотав: «Я сейчас… мне нужно…», двинулся к выходу.

Лускул был не один. В его каюте находились Траарк и Рар Тхиор. Все трое, замолчав, подняли глаза на Глеба.

— Я знаю карту контакта, — проговорил он, шагнув с порога.

— Мы все ее знаем, — пожал плечами Траарк. — Капитан, тот ее даже во сне видит.

— Не то. — Глеб облизнул пересохшие губы. — Я видел ее на Земле. Во время приступов.

За спиной слабо охнула Кори. Она стояла в проеме двери. И еще Глеб заметил, как стремительно переглянулись Траарк и Лускул.

— Ты не ошибаешься? — казалось, один Рар Тхиор сохранил спокойствие.

— Нет. Каждый раз я видел именно эту карту. Разве что звезды меняли яркость. Одни разгорались сильнее, другие вообще гасли. Например, звезда, рядом с которой мы находимся сейчас, гасла.

— И ты можешь вспомнить эволюцию всех звезд? — впервые Глеб видел Траарка по-настоящему взволнованным.

— Не знаю. Наверное…

— Ты должен вспомнить!

— Попробую.

— Нет, нет, надо исключить любую неудачу. — Траарк встал и прошелся по каюте. — Мы сделаем так: поместим тебя в темном зале, ведь звезды появлялись на черном фоне, а на экран спроецируем карту. Все будет как во время приступов. Ты обязательно вспомнишь!

— А если начнутся настоящие приступы? — с тревогой спросила Кори. Она отошла от двери и встала рядом с Глебом.

— Не о том говоришь, — поморщился Траарк. — Не это сейчас важно.

— А что важно? Что? — резким движением Кори отбросила упавшую на лицо прядь волос. — Ты похож на машину, Траарк. На умную, точную, но бездушную машину.

Глеб взял ее за руку.

— Ты не права, Кори.

— Ну, отчего же, — голос Траарка вновь стал размеренным. — Отчасти она права. Реальный научный результат стоит многого. Он единственный приближает нас к истине, а иного смысла существования я, признаться, не вижу. У нас в руках ключ к карте контакта. Глупо не воспользоваться им. И окажись я на месте Тира, ни секунды не колебался. Надеюсь, в это ты веришь, Кори?

— По-моему, вы делаете проблему из ничего, — примирительно сказал Лускул. — Приступов нет, и вряд ли они начнутся. После каждого сеанса я буду лично осматривать Тира.

— Да не будет никаких приступов, — сказал Глеб. — С чего вы взяли?

— При чем здесь мы? — пожал плечами Траарк.

Кори вспыхнула и отвернулась.

— Не сердись, сестренка. — Лускул подошел к ней и погладил по волосам. — Мы все тебя очень любим…

— Пора и мне вмешаться, — проговорил Рар Тхиор. — Предложение Траарка принимается. Безусловно, при самом тщательном контроле. Эксперимент начнется после выхода тарринга на стационарную орбиту вокруг новой планеты. То есть через три дня. Это все.

* * *

Планета, над которой завис тарринг, была полна жизни. Десантные группы уходили одна за другой, а Глеб часами просиживал в темном помещении перед светящейся картой контакта, а возвращаясь, ловил на себе тревожный взгляд Кори.

— Ты осунулся, — сказала она как-то. — Ты осунулся и похудел. Тебе надо отдохнуть.

— Я прекрасно себя чувствую. На приступы нет и намека. Да и Лускул меня осматривает каждый день.

— Все равно тебе надо отдохнуть, — упрямо повторила она.

А на следующее утро, когда Глеб заканчивал завтракать, к ним в каюту вошел Лускул.

— Объявляю сегодняшний день выходным, — начал он с порога. — И через полчаса жду у шлюзовой камеры.

— Кори пожаловалась, — усмехнулся Глеб.

— В данном случае наши мысли совпали.

— Естественно. Брат и сестра, в одну точку бьете.

— Скафандр можешь не брать, — не реагируя на иронию Глеба, продолжил Лускул. — Планета безопасна. Сам убедишься в этом.

— Ну, раз скафандр не нужен, — Глеб встал, — то я готов. Пошли.

* * *

Гравилет они покинули еще в воздухе и медленно поплыли над густым, даже с высоты казавшимся бескрайним лесом. Теплый, пропитанный резким ароматом воздух обтекал их тела. Стая птиц в разноцветном, блестящем на солнце оперенье лениво скользила совсем рядом.

Становилось жарко, и марево окутало деревья.

— Так и уснуть недолго, — не выдержал Лускул. — Давай-ка наперегонки!

И началась гонка. Ветер бил в лицо, трепал волосы. Несколько раз Глебу почти удавалось схватить соперника, но тот неожиданно уходил в сторону. Так продолжалось довольно долго, и вдруг Лускул резко остановился. Глеб налетел на него и ухватил за плечо.

— Попался!

— Смотри, — сказал Лускул, не отрывая взгляда от чего-то впереди.

Там, сквозь зеленые кроны деревьев, виднелся металлический купол.

Через несколько минут они уже стояли на краю идеально круглой поляны, в центре которой, подпираемый десятью колоннами, возвышался огромный сегмент шара. И хотя вокруг плотной стеной смыкался лес, сама поляна казалась выжженной.

— Тишина какая, будто все вымерло, — заметил Лускул и двинулся к сооружению.

— Назад! — крикнул Глеб. — Назад!

С предельной ясностью он почувствовал, что сейчас произойдет непоправимое.

— Что с тобой, — оглянулся Лускул, машинально делая еще один шаг.

Яростное пламя полыхнуло на том месте, где он стоял…

Все так же тихо было вокруг, и на выжженной поляне не осталось даже следа. Глеб подошел, наклонился, потрогал землю. Она была холодной.

…Он шел по лесу. Брел, спотыкаясь, падал и снова поднимался. Кто-то огромный, ломая ветки, бросился ему наперерез. Даже не взглянув, он резанул лучеметом. Уже давно стемнело. Он курил сигарету за сигаретой. Начался дождь, и мокрая горечь расползлась по губам… Он остановился и вспомнил о Кори. Над головой ярким пятном висел гравилет.

Он забрался в кабину и, поставив автопилот на возвращение, бесцельно забарабанил пальцами по приборной доске.

…— Братик! — кричала Кори. — Бра-а-тик!

Ее унесли куда-то, и все ушли следом, а Глеб сел на пол, привалясь к стене.

Вернулся Траарк.

— Вставай, — сказал он. — Ей уже лучше. Вставай. Это пройдет. Она успокоится.

— Как ты бормочешь, — морщась, проговорил Глеб. — Как тихо ты бормочешь…

…Он гладил ее волосы. Он едва касался их кончиками пальцев, повторяя движение завитков.

Кори лежала лицом к стене, не двигаясь, будто из камня.

— Девочка моя, — шептал он. — Девочка моя…

Она нескладно повернулась и упала головой на его колени:

— Почему? Почему? Почему?

Слово это душило ее, с трудом выбираясь из напряженной гортани. Глеб наклонился и стал целовать ее сжатые веки.

И тогда Кори заплакала.

* * *

— Почему я не погиб, как Лускул? — спросил Глеб.

Разговор проходил в навигационной рубке. Тарринг был в полете к новой планете.

— Не говори глупостей, — отозвался Траарк. — Что за мания самоубийства? Вокруг этой штуки защитное поле. Мы потом разобрались. Лускул переступил черту. Окажись ты на его месте…

— Но я был на его месте! Я стоял там, где он исчез.

Наступило тягостное молчание.

Внезапно Траарк вскочил.

— Я так и знал, — свистящим шепотом произнес он. — Я догадывался об этом. Еще когда была расшифрована первая фраза дневника Дины Атар. Тул настоял, чтобы тебе ее не сообщали. А звучит она так: «Мой сын убит». О фразе этой знали мы с Лускулом, но его больше нет, а я не намерен от тебя ее скрывать! Тул надеялся, что расшифровка неверна. Но теперь-то в ее точности можно не сомневаться.

Глеб помолчал, собираясь с мыслями.

— Ты должен был сказать мне об этом раньше, — проговорил он наконец.

— А я бы и сказал. Можешь мне поверить! — с вызовом бросил Траарк. — Но нас было двое и решал Лускул.

— Ты все равно должен был сказать, — упрямо повторил Глеб. — Еще там, на Тээре.

— Да разве в этом сейчас дело! Самым разумным было бы вернуться назад и проделать ряд опытов на той поляне с тобой в главной роли.

— Я готов.

— А человечность? — Траарк покрутил головой, остывая. — Представляешь, что скажет Кори, когда узнает о моем предложении? Куда прикажешь от нее спасаться?

— С Кори я договорюсь..

— Зато со мной у тебя ничего не получится, — повернулся от пульта управления капитан Рар Тхиор. — Чтобы проводить исследования, нужна надежная защита.

— Но ведь я…

— Знаю, ты там был. Стоял на месте гибели Лускула. Или тебе показалось, что стоял. А это, согласись, не одно и то же… Как бы там ни было, а возвращаться мы не будем.

— Вот видишь, — усмехнулся Траарк. — Я же убежден, что для тебя прогулка на ту поляну так же безвредна, как умывание по утрам.

Глава пятая

Даже издалека третья планета выглядела устрашающе. В серой пелене туч стремительно проносились крутые воронки вихрей.

— Да-а-а, — протянул Траарк. — Планета показывает зубы…

— Может быть, не стоит высаживаться? — заметил геолог Тримир Тан. — Поищем другие, более пригодные планеты…

— Методичность, — сказал капитан Тхиор. — Методичность и еще раз методичность. Мы идем по заранее разработанному маршруту. Десантники готовы к броску?

— Мы всегда готовы.

— Возьми меня с собой, Дуар, — сказал Глеб.

— Протестую, — быстро проговорил Траарк. — Планета, несомненно, опасна для жизни, а Тир представляет собой уникальный экземпляр…

— Я не экземпляр! — заорал Глеб. — Черт возьми, я такой же, как все! Мне надоело ощущать себя диковинным экспонатом в зоопарке. Ты должен взять меня с собой, Дуар. Меня приняли в качестве охотника? Ну, так я хочу исполнять свои обязанности.

— Ты не охотник! Ты единственное известное нам существо, каким-то образом связанное с контактом.

— Я возьму тебя, Тир, — сказал командир десантников. — Будь готов через двадцать минут. И надень костюм повышенной защиты. Траарк прав — планета не ахти!

* * *

Гравилет медленно шел над морем. Огромные волны катили внизу.

— Представляю, что тут делается во время шторма, — заметил Дуар.

— Да, на курорт планета не похожа, — подтвердил Лаад. — Снова нам не удастся поохотиться, Тир.

Глеб мрачно кивнул.

— Последние полчаса я мечтаю лишь об одном — увидеть сушу. Неужели на этой взъерошенной планете один океан?

— Конечно, нет. Автоматы-разведчики зарегистрировали обширный материк. А вот, кажется, и он.

Впереди, у самого горизонта, проступала узкая темно-бурая полоса. Приближаясь, она росла, и вскоре стал виден берег с приземистыми, будто вбитыми в почву горами. А дальше начиналась равнина. Ветер стал тише. Он гонял песок, перекатывал мелкие камни.

— Если мы найдем что-нибудь живое, — заметил Глеб, — то его придется изучать с помощью микроскопа.

И в эту минуту они увидели город.

— Так не бывает, — прошептал Лаад. — Это мираж…

Но город был. Полуразрушенный, с домами, несшими следы невиданного пожара, он не вписывался в гранитно-песчаную пустыню, казался чем-то инородным, искусственным.

Гравилет завис над центральной площадью. Камни, которыми она была выложена, сплавились, превратясь в однообразную стеклянистую массу.

— Оплавленный камень, — задумчиво проговорил Дуар. — Что бы это могло значить?

— Боюсь, ответа мы не узнаем. — Глеб кивнул на обгоревшие остовы домов. — Здесь ничего, кроме этого, не осталось.

— Может, поищем еще? — предложил Лаад.

— Попробуем. — Дуар взялся за рычаг управления, и гравилет поплыл над безжизненными улицами.

Западную окраину города пожар обошел стороной. Стояли здесь дома низкорослые, крепко сбитые, без окон, с тяжелыми бронированными дверями.

— Здесь не жили, — проговорил Лаад. — Здесь выживали.

— Похоже на перевалочный пункт или базу космической экспедиции, — предположил Дуар.

— Скорее, военная база, — сказал Глеб, — да, да, именно военная. Дома напоминают усиленные бомбоубежища. К тому же пожар… Похоже, город подвергся интенсивному обстрелу. Сдается мне, что на поверхности только вход, а все остальное — глубоко под землей.

— Что ж, это легко проверить, — заметил Дуар. — Стоит лишь войти в дом и посмотреть. Благо дверь открыта.

Внутри здания был большой зал с возвышающимся в центре полуметровым каменным цилиндром. Дуар взобрался на него и посветил ручным фонарем.

— Пусто, — сказал он. — Будто специально все вынесли. И никакого лифта в глубину.

— На стенах сохранились рисунки, — заметил Лаад.

Спрыгнув на пол, Дуар направился к нему.

Глеб остался на месте. Он присел на тумбу и в ту же секунду почувствовал, как верхняя плита начала медленно опускаться. Вскочил. Так и есть, круглая площадка, казавшаяся единым целым с парапетом, опустилась теперь сантиметров на десять. Пока он смотрел на нее, плита медленно вернулась на место, и вновь тумба стала единым монолитом. Глеб положил руку на плиту, и она начала движение вниз, снял — вернулась назад. А ведь только что на ней стоял Дуар…

— Идите-ка сюда, — позвал Глеб. — На потолке тоже что-то изображено.

Лаад взобрался на тумбу и долго стоял на ней, задрав голову.

— Ничего не вижу. Тебе, должно быть, показалось.

Глеб смотрел на плиту. Она оставалась неподвижной.

* * *

Вернувшись на тарринг, Глеб сразу ушел в свою пустую каюту. Лег, заложил руки под голову и долго лежал так, уставясь пустыми глазами в потолок.

В четыре часа ночи он наконец решился. Прошел к шлюзовой камере, постоял немного перед гравилетом, а потом открыл люк и забрался внутрь. Створы приемника раскрылись, и гравилет плавно покинул тарринг.

Через час Глеб спускался в шахту, стоя на каменной плите. Он не знал, что его ожидает, и старался не думать об этом.

А на тарринге уже поднялась тревога.

— Но зачем он вылетел на планету? — в который раз повторял капитан Тхиор. Он наклонился к переговорному устройству: — Как связь?

— По-прежнему не отвечает, — голос радиста был напряженным.

— Не могу понять, — начал Дуар, но его перебил Траарк:

— И не сможешь — почти выкрикнул он. — С нашей точки зрения его поступок необъясним. С нашей! А у него своя, особая. — И добавил, недобро усмехаясь: — Пора бы нам всем это понять.

Кори молчала. Она стояла у стены, и лицо ее было бледным.

Рар Тхиор остановил на ней взгляд и, точно к ней одной обращаясь, проговорил:

— Подготовить тарринг к посадке. Начало по сигналу общего торможения.

* * *

Плита остановилась, и перед Глебом открылся горизонтальный ход. Яркий свет, наполнявший его, тяжело бил по глазам. Ход оканчивался двойными массивными дверями. Разойдясь, они пропустили Глеба в квадратный зал, противоположную стену которого занимал большой темный экран, а прямо перед ним возвышался пульт с одиноким креслом.

Смахнув пыль, Глеб сел. В центре пульта, окруженная золотым кольцом, виднелась единственная кнопка.

Внезапно послышался шум. Будто песок терли между ладонями. Глеб оглянулся, ища источник звука, но вокруг все было спокойно. И в эту минуту раздался голос.

Ровный, без интонаций, точно неживой, он возник как во время земных приступов. На этот раз не было ни видений, ни цветных линий геометрических узоров. Был лишь голос.

Глеб судорожно вслушивался в него, пытаясь понять, уловить что-то ускользающее и знакомое…

А потом наступило забытье.

…Враги. Повсюду были враги. Много хорошо вооруженных и обученных. Они не знали пощады, как не знает ее сама смерть. Гибли защитники Цитадели, вступая в последний бой. И вот он остался один. Один в мертвом городе, среди сожженных домов, среди трупов друзей. Близок твой конец, народ Ватарамы. Цитадель — последний космический форпост на пути к тебе. Последний и побежденный. Но страшнее смерти — мысль, что восстание не удалось. Сотни лет шла подготовка к нему. Сотни лет создавался боевой флот повстанцев и строились цитадели. Строились на самых непригодных для жизни планетах, чтобы не обнаружили их случайно космические силы Барнгала.

К восстанию примкнули Долия и Энкр, Линдарея и Сонкартала. Даже Тринтуры вступили в тайный союз. Мощное оружие, разработанное учеными Каромны и Тиура, могло по силе сравниться с вооружением завоевателей…

Космические корабли, рассредоточенные на далеких планетах и надежно защищенные энергетическими барьерами, ждали своего часа. И когда этот час настал, восстали народы девяти планет. Казалось, победа обеспечена. Три космические эскадры Барнгала, расквартированные на Тиуре, были уничтожены на стартовых площадках. Шедший к ним на помощь пятый звездный флот рассеян в ничто, в космическую пыль. Корабли Галактического союза, в который объединились повстанцы, контролировали больше половины населенных планет.

Победа была близка, как никогда. Но все оказалось напрасным. Сердце Барнгала — энергетический центр — захватить не удалось, и империя вновь победила. Уничтожены жители Тиура, а сама планета превращена в зеленую пустыню, блокированы Каромна и Линдарея. Гибель нависла над восставшими.

А теперь боевые корабли Барнгала здесь, и он — последний защитник Цитадели — бессилен что-либо изменить. Гибель близка. Но раз он еще жив, он будет сражаться и умрет, как настоящий боец…

На вспыхнувшем обзорном экране стал виден корабль противника. Враг находился еще вне досягаемости боевых ракет. Однако вскоре последует маневр посадки — на корабле убеждены, что Цитадель погибла и ее защитники мертвы. Что ж, тем лучше. Он знает, как поступить. Как только корабль врага пойдет на снижение, он даст сигнал автоматам боевого пуска.

Он умрет. Он умрет потом. Но сначала увидит гибель врагов. Нет, не на экране, к чему теперь хорониться в подземных казематах? Он выйдет на поверхность и поднимет голову к небу. А потом примет яд. Это будет быстрая смерть. Смерть после победы.

— Сигнал экстренного торможения, — сказал Рар Тхиор. — Начинаем посадку…

Корабль противника снижался! Время, сказал он себе и, нажав кнопку с двойным золотым кольцом, кнопку боевого пуска, помчался по длинному коридору к подъемнику. Он должен увидеть гибель вражеского корабля!

…Отрезвление пришло мгновенно. Будто водой плеснули на грязное стекло. Глеб оторопело посмотрел по сторонам. Был угрюмый зал, пустой и холодный. Он стоял на площадке подъемника, и сквозь открытую дверь виднелся гравилет.

Первой мыслью было кинуться назад. Остановить механизм пуска. Но Глеб понял, что сделать это уже нельзя. Он представил себе, как через пятнадцать, самое большее через двадцать минут боевые, ракеты Ватарамы уйдут к таррингу, а потом на полнеба вспыхнет яростное пламя взрыва. И от мысли этой тошнота подступила к горлу.

Что же делать? Рация? Не получится. Тарринг уже начал посадочный маневр, и связь стала невозможна… Гравилет?.. Слишком мала скорость. Ракеты опередят его…

Успокойся, приказал он себе. Немедленно успокойся и думай… Выход должен быть. Ты обязан его найти… Необходимо опередить боевые ракеты. Опередить с достаточным запасом времени, чтобы тарринг сумел уйти из зоны поражения… Предположим, я создам в гравилете генератор угнетенного поля… нет, не смогу. Не знаю конструкции… А жаль. С его помощью можно мгновенно оказаться вблизи тарринга… Мгновенно… Я ведь просто могу перебросить себя на тарринг… Нет. Через вакуум переброска невозможна, я погибну… Сигарету бы… Нет, я же погибну и все равно не смогу сообщить об опасности… А записка?.. Они успеют ее прочесть… А если не успеют?.. Должны… Значит, записка… Так зажать ее в кулаке, чтобы она была видна… Но ведь умру… Черт… Даже противно…

Глеб присел на парапет, вслушиваясь в свои последние секунды… Они прочтут записку. Они обязательно прочтут ее, думал он.

Пространство разомкнулось и сомкнулось следом за ним…

На тарринге прочли записку и успели начать разворот. Боевые ракеты Ватарамы взорвались, не достигнув цели, но генератор угнетенного поля был выведен из строя…

* * *

В командном отсеке горело лишь аварийное освещение. Рар Тхиор, Дуар Транг и астроном Фари Лор изучали отчет об осмотре тарринга. Лица у всех троих были мрачные, и когда открылась дверь, ни один из них не повернулся и не поднял головы от бумаг. Вошли кибернетик Торн Эри и Данриг. Они ни о чем не спросили, лишь молча подошли и сели рядом. Минутой спустя, все так же молча, появились Траарк и Кори.

Наконец Рар Тхиор поднял глаза от отчета.

— Поскольку ремонт генератора угнетенного поля в космосе невозможен, — сказал он, — остается одно: добираться до Тээры на маршевых двигателях.

Фари Лор покачала головой:

— Это же сотни лет полета…

— Может, все-таки посадить тарринг на планету для ремонта? — предложил Дуар.

— А если последует еще одна ракетная атака? — живо вмешался Траарк. — Знать бы, что там произошло.

— Тир мог бы рассказать об этом, — заметил Торн Эри. — Будь он жив…

— Но он мертв!

— Он жив! — сказал незаметно появившийся в централи врач Дабл Мазаар. — Жив, хотя это нарушает все наши биологические законы.

— Наши! — воскликнул Данриг. — Наши! А они распространяются только на нас. — И, довольный своей тавтологией, рассмеялся.

А Кори, охнув, вскочила и бросилась к медицинскому отсеку.

* * *

Туман… Он клубился, переливаясь, как пестрая занавесь под ветром. Туман и боль… Казалось, будто все тело расчесано острым металлическим гребнем.

Глеб не спал и не бодрствовал. Он ничего не видел, ничего не слышал, он ни о чем не думал…

Он выздоравливал. И однажды открыл глаза.

Кори сидела, отвернувшись. Он хотел дотронуться до ее волос, но не смог поднять руки и тогда, ухватив прядь губами, потянул на себя.

* * *

— Ну что ж, мы многое узнали, — заметил Рар Тхиор. Он потер щеку и добавил: — Правда, очень дорогой ценой…

— Ремонт генератора угнетенного поля возможен? — спросил Глеб.

— Нет. И забудь об этом. Сейчас Фари определяет координаты для полета на маршевых двигателях. Придется воспользоваться анабиозом.

Траарк, до этого молча сидевший в стороне, подошел к Глебу.

— Я читаю твои мысли, — сказал он. — Перестань винить себя во всем случившемся.

— Тебе легко говорить, Траарк, — пробормотал Глеб.

Вечером в своей каюте он долго не мог заснуть. Спокойное дыхание Кори едва заметно холодило ухо, прядь волос щекотала кожу. Глеб приподнялся на локте, вглядываясь в ее лицо. Как они похожи с братом. И снова перед глазами возникла обожженная поляна, огромные деревья, кольцом сомкнувшиеся вокруг.

Внезапно Глеб почувствовал, как у него перехватило дыхание. Сооружение в центре поляны… Это же… Черт возьми, почему он раньше не догадался!

Проснулась Кори.

— Что с тобой? — спросила она обеспокоенно. — Ты сам с собой разговариваешь.

Глеб вскочил.

— Там звездолет! Понимаешь, на поляне звездолет Ватарамы!

Он увидел непонимающие глаза Кори.

— Потом объясню. Сейчас к капитану.

И, наскоро одевшись, помчался в командный отсек.

Рар Тхиор удивленно поднял брови.

— Ты действительно уверен в своей догадке?

— Я это точно знаю! Больше того, мне известно, что звездолеты Ватарамы могли двигаться в туннелях угнетенного поля.

— А энергетическая защита?

— Я могу ее снять. Понимаешь, это пришло внезапно, как озарение. Рар, мы должны вернуться.

— Во всяком случае это следует обсудить, — задумчиво произнес капитан и нажал на пульте сигнал общего сбора.

Выслушав рассказ Глеба, астроном Фари Лор заметила:

— Пять месяцев пути. Срок небольшой по сравнению с тем, что нам предстоит, если мы будем добираться до Тээры на маршевых. Я за то, чтобы лететь.

— Хуже не будет, — Траарк усмехнулся короткой, сухой усмешкой. — Так что стоит попробовать.

А Дуар Транг хлопнул Глеба по плечу:

— Я всегда говорил, что этот землянин — молодец!

— Хорошо, — сказал капитан. — Старт по готовности.

* * *

На двадцатый день пути в каюту Глеба зашел Данриг. Они сыграли партию в шахматы, поговорили о пустяках, а потом Данриг сказал:

— Империя, о которой ты рассказывал…

— Барнгал?

— Да. Как ты думаешь, она продолжает существовать?

Глеб пожал плечами:

— Не знаю. И какое это имеет значение?

— Если она существует, опасность угрожает другим планетам.

Сказанное поразило Глеба. Он представил, как боевые корабли Барнгала атакуют Тээру. Как черным дымом пожара заволакивает ее ослепительно синее небо.

— Да нет! Быть такого не может. — Он потряс головой, отгоняя кошмарное видение.

— Еще как может, — печально проговорил Данриг. — А Тээра не готова к войне.

— Что ты знаешь о войне! — невольно вырвалось у Глеба. Он тут же прикусил язык, но было поздно.

— О войне я знаю больше, чем ты. — Данриг помолчал, словно обдумывая что-то. — Тебе известна моя официальная биография?

— Да, в общих чертах. — Глебу не понравилось слово «официальная».

— И ты знаешь, что я был физиком, что после неудачного опыта долго лежал в больнице, не приходя в себя, а потом память с большим трудом начала восстанавливаться…

— Знаю.

— И что лечащий врач, а им был Лускул, рекомендовал сменить профессию, тут же предложив работу в институте психологии?

— Знаю.

— Лускул был очень добрым человеком. Не правда ли?

— Да. Он был добрым. — Глеб выдержал взгляд Данрига, а тот продолжал: — Но вот о чем ты не знаешь: по вечерам, после трудных рабочих дней, меня посещали странные видения: несуществующие на Тээре города, реки… А потом появился ты с рассказами о Земле. Все встало на свои места. — Данриг облизнул губы. — Вот тогда-то, Тир, я испугался. Понимаешь?

Глеб помедлил, а потом кивнул:

— Понимаю. Я тебя хорошо понимаю. У меня похожая история.

— Похожая, да не очень. — Данриг горько усмехнулся. — Ты не прошел через дробление. И память Земли в тебе сохранилась. А я словно нищий. Изгой. Человек без родины… У меня к тебе просьба, Тир. В следующий раз, когда ты захочешь побывать на Земле, возьми меня с собой. Один я не решусь…

Глеб заглянул в глаза Данрига и увидел там, за частоколом ресниц, страшную, но так понятную ему тоску.

Не говоря ни слова, он протянул Данригу по земному обычаю руку. Тот не понял сначала, поднял удивленно брови, но потом, будто вспомнив, быстро вскочил и с силой сжал ее.

* * *

Выжженная поляна встретила их тишиной. В вековечной дреме замерли сплетенные кроны деревьев, яркое солнце, повисшее в зените, обливало своими лучами купол корабля.

— Ждите меня здесь, — сказал Глеб Тхиору и вошел в круг опаленной земли.

Днище корабля раскрылось навстречу ему. Вниз пошла, раскладываясь на ходу, лестница. Глеб встал на нижнюю ступеньку и помахал рукой тем, на краю поляны.

Пуст был боевой звездолет Ватарамы. Но механизмы его оживали при приближении Глеба, сияли огнями готовности. Стоило ему войти в командный отсек — вспыхнул экран обзора. Стала видна десантная группа, ожидавшая его сигнала. Глеб положил руки на клавиши пульта, осознал себя единым целым со всем кораблем и, не глядя, нажал нужную клавишу. Экран на мгновение подернулся дымкой и вновь спокойно засветился.

Включив внешнюю связь, Глеб заговорил, и голос его разнесся над поляной:

— Защита снята. Можете идти. Мы вас ждем.

Он имел в виду себя и корабль.

* * *

Звездолет Ватарамы оказался прост в обращении. Если вдруг возникала неясность, Глеб легко ее устранял. Быстрее и лучше других управлением корабля овладел Данриг.

— Отлично строили, — заметил как-то вечером Рар Тхиор. — Будет чему поучиться на Тээре.

— Как жаль, что цивилизация погибла, — вздохнула Фари Лор.

— Зато существует Барнгал, — напомнил Траарк.

— Она могла быть разрушена новым восстанием, — произнес Глеб, но не успел он этого сказать, как в дверях появился связист Дрон Гаам.

— Капитан! Сообщение с тарринга. Неизвестный звездолет держит курс на планету.

Тхиор побледнел.

— Ну, вот. Накликали…

Глава шестая

На тарринге, кружащем вокруг планеты по кольцевой орбите, оставалась лишь группа консервации. В навигационном отсеке второй штурман Лур Керрон протянул Тхиору лист бумаги.

— Данные о скорости сближения, капитан, — голос его был озабоченным.

Тхиор покачал головой:

— Ого! Через пару часов он будет рядом. Почему звездолет заметили так поздно?

— Он появился неожиданно. Такое впечатление, будто вынырнул из туннеля угнетенного поля.

— Может, взглянем на него? — нетерпеливо сказал Траарк.

— Даю максимальное увеличение. — Керрон повернулся к пульту.

Большая, полупрозрачная, словно пульсирующая сфера появилась в центре экрана.

— Вот это конструкция, — удивленно протянул Дуар Транг.

Рар Тхиор повернулся к Глебу.

— Это не может быть корабль Барнгала?

— Не знаю.

— Думаю, мы скоро все выясним, — мрачно проговорил Данриг. — Если нас к тому времени не уничтожат.

Глеб хотел возразить, но вспомнил их первый разговор на корабле Ватарамы, и ему стало не по себе.

— Послушай, капитан, — обратился он к Тхиору. — Дай мне гравилет, и я вылечу навстречу кораблю. Постараюсь вступить с ним в контакт. А вы все уходите на корабле Ватарамы. Данриг сможет его повести.

— А ты?

— Все будет зависеть от того, чей это звездолет. Но в любом случае вы успеете набрать скорость для перехода в канал угнетенного поля.

— Тир прав, — нарушил молчание Траарк. — И не смотри на меня так, Кори. Тир прав, но он учел не все. Наш малый гравилет остался на планете с Цитаделью, а большим управлять в одиночку невозможно. Лететь, таким образом, должны двое. Чтобы попусту не тратить время, сразу предлагаю свою кандидатуру. Возьмешь меня с собой, Тир?

Кори бросилась к Тхиору:

— Капитан!

— Другого выхода и в самом деле нет, — проговорил он. — Я не могу им приказать такое. Но запретить…

* * *

Через полчаса, отделившись от опустевшего тарринга, гравилет взял курс на неизвестный корабль. Чужак быстро прибывал в размерах, заслоняя звезды, и вскоре расстояние между ними сократилось до нескольких километров.

— Самое время появиться хозяевам, — пробормотал Траарк.

Глеб не успел ответить. Могучая сила толкнула гравилет прямо на чужака. Погасли экран и подсветка пульта. Наступила полная темнота.

«Славно, — со злостью подумал Глеб. — Так глупо попасть в ловушку. Славно…»

— Сказать, что нас дружески встретили, нельзя, — даже в эти минуты голос Траарка был ироничным. — Знать бы еще, где мы.

— Сейчас узнаем. — Глеб включил аварийное освещение. — Надо открыть люк. И делать это придется вручную.

— Тут-то они нас и схватят, — посулил Траарк.

Зажимы поддавались плохо. Пот стекал на глаза, и Глеб тихо чертыхался. Рядом, зло сопя, возился Траарк. Наконец все было закончено, и люк отскочил в сторону.

Гравилет лежал в центре круглого помещения. Вдоль стен на уровне пяти метров шла широкая площадка, огороженная витыми прутьями барьера.

— Атмосфера нормальная, — сказал Траарк. Он выпрыгнул из гравилета вслед за Глебом. — Можно снять шлемы.

— Подождем, посмотрим на хозяев.

— Ты думаешь, они скоро дадут о себе знать?

Глеб не успел ответить. На площадке появились трое.

Похожие на людей, разве что голубоватый цвет кожи делал их несколько странными, они безмолвно разглядывали Глеба и Траарка. А потом все враз повернулись и будто вошли в стену.

— Да, — покрутил головой Глеб. — Контактом это назвать трудно.

— Ну, отчего же? Первое знакомство все-таки состоялось, — сказал Траарк, но вид у него был обескураженный.

— Ладно, — Глеб усмехнулся, — пошли в гравилет. Я, между прочим, есть хочу.

— Это ты неплохо придумал, — с видимой радостью сообщил Траарк. — У меня тоже аппетит разыгрался.

— А хочешь ухи? Помнишь, суп из рыбы, которым я вас угощал? Могу повторить, правда без рыбалки.

Траарк ухмыльнулся:

— Не откажусь.

Они ели уху.

— Занятно получается, — проговорил Глеб, прихлебывая горячий бульон. — Жил я на Земле тридцать шесть лет и не то что за границей, в своей стране не везде побывал. Считал себя домоседом. А тут, — и он замолчал…

— Все еще Землю вспоминаешь?

— Вспоминаю? — Глеб отложил ложку. — Да я о ней забыть не могу. Если бы не люди Земли: отец мой приемный, нянечки в детдоме, партизаны — я бы не выжил. И таких детей без отцов и матерей, их же тысячи были. Есть на Земле обычай такой, когда хотят выразить признательность — низким поклоном кланяются. Так вот, если бы я мог, каждому в ноги поклонился бы. А ты говоришь — «вспоминаю».

Заканчивали еду молча. Внезапно засветился обзорный экран, и на нем стал виден снятый сбоку гравилет.

— Используют нашу аппаратуру, — сказал Траарк. — Быстро же они в ней разобрались.

А на экране из гравилета выбрались две человеческие фигуры. Одновременно на верхней площадке появились трое. Затем один из людей отошел к гравилету, а второй поднялся на площадку по специальному трапу и присоединился к стоящим там. Картина повторилась дважды, и экран погас.

— Будем расценивать это как приглашение в гости, — сказал Глеб.

— Они приглашают одного.

— Значит, пойду я. — Глеб встал. — Думаю, память Ватарамы мне пригодится.

На площадке Глеба уже ждали. В сопровождении молчаливого эскорта он прошел по широкому коридору и оказался у входа в овальное помещение. Здесь сопровождающие остановились, и Глеб вошел в комнату один.

За широким и низким столом сидел человек в светло-сером комбинезоне. Он указал Глебу на кресло, а когда тот сел, поставил в центр столешницы небольшой, светящийся изнутри куб.

— Вы понимаете меня? — услышал Глеб.

— Да.

Человек поморщился.

— Говорите в сторону куба. Это переводчик. Пока придется пользоваться его помощью. А теперь давайте знакомиться. Я Лаум, комиссар военного района.

Глеб назвал себя и спросил, где находится.

— Ваш гравилет попал в зону действия М-станции и был переброшен на нашу планету, Долию.

— Долия! — У Глеба похолодело внутри. Он вспомнил подземелье и голос, который там слышал. — Значит, я нахожусь на территории империи Барнгал?

Лаум сдвинул брови.

— Нет. Вы на свободной территории. Долия вместе с планетами Галактического союза в настоящее время ведет войну с Барнгалом.

— Значит, снова восстание? — невольно вырвалось у Глеба.

— Снова? — удивленно переспросил Лаум. — Что вы имеете в виду?

— Мне известно об одном восстании против Барнгала. Правда, оно было очень давно и закончилось поражением.

— Вы говорите о восстании Ватарамы?..

— Да, о нем.

Лаум на минуту замолчал, почти по-земному разглаживая кожу на лбу.

— Откуда вам известно об этом восстании?

— Это очень долгая и путаная история. Я и сам в ней не до конца разобрался…

— Ничего, рассказывайте. А заодно объясните, как ваш аппарат оказался в зоне действия М-станции? Он не рассчитан на долгие космические полеты.

* * *

Вернувшись в гравилет, Глеб не застал Траарка.

— Меня вызвали вслед за тобой, — сообщил тот, появившись вскоре. — Очень, знаешь ли, содержательная беседа была.

— Что узнал?

Траарк невесело рассмеялся.

— Оказывается, мы попали в зону боевых действий. Но в основном они меня спрашивали. Я им все подробно объяснил, так что разошлись довольные друг другом. — Он завозился в кресле. — Слушай, давай спать. Устал я отчаянно.

Глеб потянулся к пульту и выключил свет.

— А наши уже дома, — проговорил Траарк в наступившей темноте. — Конечно, если с ними ничего не случилось.

— Типун тебе на язык, — в сердцах ответил Глеб.

* * *

Вторая встреча состоялась в той же комнате. На этот раз пригласили обоих.

Кроме Лауна, за столом сидели двое незнакомых Глебу долийцев и третий, отличавшийся от них по внешнему виду: он был значительно ниже ростом.

— Знакомьтесь, — сказал Лаум. — Военные советники Веал и Мос и капитан Ог-ми. Он — ландареец.

— Вы должны простить нас за вчерашнюю проверку, — включился в разговор Мос. — Идет война, и осторожность необходима.

— Какие подозрения мы могли вызвать? — недоуменно спросил Траарк.

— О, самые разнообразные, — был ответ. — Вас изучили достаточно серьезно.

— Если позволите, хотел бы знать, на какой предмет?

— На предмет шпионажа. Мы, знаете ли, шпионов не очень любим. И поступаем с ними соответственно.

«А здесь не шутят», — подумал Глеб. Серьезные вещи, очень серьезные. Впрочем, лица собеседников ему нравились.

— Ну, а теперь, когда все подозрения сняты, — сказал он, — могли бы вы нам помочь вернуться на Тээру?

— В принципе сделать это не сложно, — ответил за всех Лаум, — и мы это сделаем. Но сначала, Тир, вы поможете нам.

— Я? — удивился Глеб. — Не понимаю…

— Сейчас поймете. — Лаум погладил лоб. — Вам известно о первом восстании. Знаете вы и о причине поражения — не удалось захватить энергоцентр империи. Его местонахождение стало известно на Ватараме слишком поздно. Карательные экспедиции империи уничтожили разумную жизнь на нескольких планетах, население других было вынуждено сложить оружие, а граждане Ватарамы, боровшиеся до конца, взорвали себя вместе с планетой и половиной боевых сил Барнгала. С огромным трудом нам удалось создать регулярный космический флот, превосходящий имперский по численности и по вооружению, и поднять новое восстание. Сейчас мы близки к победе, но она не будет полной, пока существует энергоцентр. Около трети наших звездолетов отвлечено от прямых военных действий и брошено на его поиски…

— Но что же вы хотите от меня?

— Когда вы сказали, что обладаете памятью Ватарамы, — Лаум проговорил медленно, словно боясь неточно сформулировать мысль, — у нас появилась надежда, что в ней заложены координаты энергоцентра.

— Но ведь я почти ничего не помню, — перебил Глеб. — Поверьте, я хочу быть полезным, но чем? В том видении, в подземном бункере, энергоцентр действительно упоминался, но координаты… — беспомощно улыбаясь, Глеб развел руками.

— Мы подумали и над этим, — Лаум кивнул, — есть мысль перебросить вас туда вновь. В прошлый раз видение было прервано появлением тарринга, который вы приняли за барнгальский корабль. Сейчас вам ничто не мешает. Как знать, может быть, на этот раз координаты энергоцентра станут известны.

— Я командир поискового флота, — вмешался капитан Ог-ми — Мы тратим огромные силы напрасно. Мы ищем впустую. Нам неизвестен даже приблизительный район поиска. Дайте хотя бы самые приблизительные координаты, и мы найдем энергоцентр.

— Я согласен, — сказал Глеб, — готов лететь хоть сегодня, но, честное слово, чувствую себя самозванцем.

— Самозванец вы или нет — покажет время, — улыбнулся Лаум. — По крайней мере, у нас появится реальный шанс. А это не так уж и мало. Поскольку район, где находится планета, вне действия боевого флота Барнгала, мы отправимся туда в ближайшие дни. Теперь о вас, — он повернулся к Траарку. — Мы можем вернуть вас на Тээру, как только пожелаете. Слово за вами.

— Я не тороплюсь, — сухо ответил Траарк. — Во всяком случае без Тира возвращаться не намерен. И уж раз попал к вам, думаю, смогу пригодиться.

Улыбка Лаума стала еще шире.

— Я рад, что все вопросы решены, — сказал он, — теперь настало время показывать, как мы живем. Или вы предпочитаете вернуться в гравилет?

— Нет, нет, — одновременно вырвалось у Глеба с Траарком. Сидящие за столом рассмеялись. Улыбнулся даже мрачноватый Мое.

— Раз вы так единодушны, — заметил он, — мы, пожалуй, освободим на сегодня уважаемого Лаума от его прямых обязанностей. Пусть денек поработает гидом.

Потом была долгая поездка по столице Долии. Она закончилась у памятника первому восстанию. Глеб толкнул локтем Траарка:

— Посмотри на постамент. На нем выбита карта контакта.

— Это область восстания в дни его максимального успеха, — пояснил Лаум.

Глеб подошел ближе, всмотрелся.

— Не хватает одной звезды.

— Да, здесь не изображен Барнгал, — голос Лаума стал суровым, — он расположен справа вверху.

— Допустим, вы так и не узнаете, где находится энергоцентр, — вмешался Траарк, — тогда неминуемое поражение?

— Нет, на этот раз положение иное. Мы готовы к последнему штурму. Захват энергоцентра парализует Барнгал и облегчит нашу победу, сделает ее бескровной. — Лаум взглянул на часы. — Однако уже поздно. Давайте отправимся домой. Думаю, для вас уже приготовили помещение.

— Ваши мобили — пустая трата времени, — заметил Траарк, — может быть, воспользуемся перебросом?

Лаум не понял, а когда ему объяснили, покачал головой:

— Этого мы на Долии делать не умеем. Впрочем, таких способностей нет у жителей всех планет союза.

— А у барнгальцев?

— Тоже нет.

— Ну что ж, — вздохнул Траарк, — воспользуемся мобилем.

* * *

Прошло несколько дней, и Глеб вновь оказался на полуразрушенной базе Ватарамы. Здание со входом в подземный бункер было найдено легко — рядом стоял оставленный гравилет.

— Спустившись, включите связь, — напомнил Лаум.

— Будем надеяться, она не подведет, — добавил Траарк.

Глеб кивнул им, забрался на цилиндр и почувствовал, как плита начала движение вниз.

И опять был длинный коридор, наполненный яростным светом, и автоматические двери в командный пункт.

Глеб вспомнил кошмар той ночи, чувство собственного бессилия перед надвигающейся на тарринг бедой, явственно ощутил страшную боль, прошившую его в момент переброса.

Он потряс головой, отгоняя воспоминания, и сел в кресло.

— Почему молчите, — раздался тревожный голос Лаума. — Что-нибудь случилось?

— Все в порядке. — Глеб откинулся на высокую спинку. — Я на месте. На связь выйду сам. — И он закрыл глаза.

Голос возник почти мгновенно, сухой и безжизненный, такой же, как в прошлый раз, как во время приступов на Земле. Но теперь Глеб и не пытался понять услышанное, он ждал видения. И оно пришло.

Снова Глеб был последним бойцом Цитадели, снова оплакивал горестную судьбу восстания и гибель Ватарамы.

Затем началось иное: в черном пространстве закружились разноцветные геометрические фигуры, вспыхнули звезды. Как и во время приступов на Земле, сознание словно раздвоилось. Глеб знал, что сидит в зале управления Цитадели, руки сжимали подлокотники кресла, затылок касался его высокой спинки, а перед глазами сверкали звезды.

Все это было знакомо, однако ничего не говорило о координатах энергоцентра.

Разве что… Глеб вспомнил разговор у памятника Ватараме. Уже тогда, слушая Лаума, ему показалось, будто он близок к отгадке. Но что же сказал долиец? Они говорили о карте, о Барнгале…

Глеб не успел додумать. Видение вновь изменилось. Такого еще не было, и потому он с интересом всматривался в открывшееся. Исчезли звезды, бездонно-черное пространство будто потеряло глубину, стало светлеть и наконец превратилось в белую, точно лист бумаги, плоскость. На ней возникли разноцветные эллипсы, вложенные один в другой. Это же планетарная система, догадался Глеб. Ну конечно, вот и центральная звезда.

Система потускнела, и возникла новая, потом еще одна, еще…

Внезапно видение прекратилось. Что-то тяжелое сдавило грудь и руки. Страшная боль взорвалась в голове, и Глеб потерял сознание.

Он очнулся в полной темноте, попробовал пошевелиться, но понял, что руки и ноги связаны, приподнял голову и почувствовал боль в затылке.

«Что со мной, — подумал Глеб, — где я?»

«На корабле Барнгала», — услышал он и понял, что с ним мысленно говорит Траарк.

— Как мы сюда попали?

— Были взрывы, выстрелы. Все произошло внезапно. Потом появились они. Очень много, а нас только двое. Лаума ранили, а меня чем-то оглушили. Последнее, что я видел, — они взорвали цилиндр.

— Лаум жив?

— Да. Он рядом со мной. Я слышу его дыхание.

— Что будем делать?

Но ответа Глеб услышать не успел. Внезапно зажегся яркий свет. Он осветил большое квадратное помещение, с голыми, отливающими металлом стенами и таким же полом.

Глеб увидел, что лежит на невысоком помосте, к которому гибкими захватами были притянуты руки и ноги.

Все это он заметил мельком, взгляд его устремился к овальной двери, медленно уходящей в сторону. За ней возник человек в тяжелом скафандре. Затемненное забрало шлема не позволяло рассмотреть лица.

Человек этот медленно вошел в комнату и приблизился к помосту. Глеб весь напрягся, ремни, стягивающие руки, больно врезались в кожу.

Наступило долгое молчание.

Первым не выдержал Траарк:

— По какому праву нас здесь держат?

— Замолчи! — бросил Глеб. — Он тебя все равно не понимает.

— Я все прекрасно понимаю, — проговорил вошедший. За забралом шлема проступило худое лицо с чуть выпуклыми глазами, тонкими, будто нарисованными бровями и маленьким ртом. — Вас держат так, как и подобает держать пленных. Впрочем, мучения скоро прекратятся. На Барнгале, после того как, подключенные к аппаратуре, читающей мысли, вы отдадите империи всю известную вам информацию, вас ждет легкая смерть. Я, командор Ураги, обещаю это.

Он повернулся и вышел из комнаты.

— Вот мы и вляпались, Тир, — прошептал Траарк. — Что тебе подсказывает твой земной опыт?

— Он подсказывает, что нужно освободиться от ремней, — сказал Глеб, и захваты, вспыхнув, превратились в пепел. — А теперь посмотри, что с Лаумом.

— Рана неопасная, — заверил Траарк. Он тут же создал регенератор и воткнул иглу в плечо долийца. — Минут через пять очнется. Хотя смысла в этом мало. Все равно погибать.

— Ну, мы еще поживем, — протянул Глеб. — Поживем.

— До Барнгала.

— Туда я как раз не собираюсь.

— Выйдешь из звездолета на ближайшей остановке?

— Нет. Захвачу звездолет.

— Кто здесь говорит о захвате звездолета? — хрипло спросил Лаум.

— Один сумасшедший, — отозвался Траарк. — Авантюрист.

— Почему же один? — Лаум приподнялся с помоста. — Я готов присоединиться. Значит, нас уже двое.

— Нас уже трое. — Траарк вздохнул. — И какой толк? Что мы можем втроем?

— Экипаж боевого корабля Барнгала — человек двадцать, — сообщил Лаум. — Из них на вахте в командном отсеке половина.

— Трое против десяти? Недурно.

— Но на нашей стороне внезапность, — напомнил Глеб.

— А на их стороне оружие. Испуг от нашего появления не особенно повлияет на стрелковые навыки экипажа.

— Тут ты прав. — Глеб вздохнул. — Лучемет не создашь, как регенератор.

— Не хочу вас пугать, — сказал Лаум. — Но минут через десять корабль уйдет в подпространство. Началась вибрация — а это выход на режим.

— Значит, будем драться голыми руками. — Глеб ощутил внезапную легкость от принятого решения. — Лаум, быстро план звездолета.

Пока долиец чертил план, в руке Траарка возникли три тяжелых металлических прута.

— Хоть какое-то вооружение, — сказал он.

Глеб кивнул. Благодарить было некогда — Лаум закончил чертеж.

— Здесь командный отсек, а здесь — мы. И хочу предупредить: командору Ураги подчинена группа боевых кораблей. Нам придется вести с ними бой.

— Захватить бы флагман сначала, — усмехнулся Глеб. — Траарк, ты перебрасываешь Лаума, а я блокирую двери отсеков. Нападаем сверху. Начали!

Следующие несколько минут Глеб помнил плохо. Отрывками. Помнил расширенные от ужаса, уже мертвые глаза барнгальца, помнил, как рвал из кобуры врага лучемет, как стрелял, не разбирая цели. И еще помнил крик Лаума и яркие брызги расплавленного металла.

А потом наступила тишина. Одиннадцать человек лежали на полу командного отсека, и среди них, неестественно раскинув руки, лежал Траарк. Рядом стонал в беспамятстве командор Ураги.

Глеб поднял лучемет.

— Не смей! — крикнул Лаум. В прыжке он оказался рядом с Глебом и схватил его за руку. — Не смей! Он нам живой пригодится.

Глеб выдернул руку и, отбросив оружие, двинулся прочь. Дойдя до стены, он сел, привалясь спиной, и почувствовал, что по лицу текут слезы…

Командор Ураги был напуган.

— Не стройте на свой счет никаких иллюзий, — сказал ему Лаум. — Проще всего вас убить. И я не замедлю это сделать, если вы не выполните нашего требования.

— Какого? — Ураги с трудом разлепил губы.

— Прикажите кораблям сопровождения уходить к Барнгалу Сообщите им, что сами задерживаетесь. Найдите причину задержки.

— Командор империи не объясняет своих решений подчиненным. — Даже в эту минуту барнгалец не потерял спеси.

— Тем лучше, — по губам Лаума скользнула бледная улыбка. — И учтите, лишнее слово — и я пристрелю вас.

Ураги подошел к пульту и отдал в микрофон серию резких приказов.

— А теперь последний вопрос, и ваша жизнь гарантирована. Нам нужны координаты энергоцентра.

Глаза барнгальца широко раскрылись.

— Этого я просто не знаю.

— Несмотря на ранг командора? — недоверчиво спросил Лаум.

— Координаты знают лишь вожди. И уже по одному этому никогда не покидают Барнгал.

— Неужели лишь пятеро на всей планете?

— Да, на то они и вожди.

— Оставь его в покое, — проговорил Глеб. — Я знаю координаты. Теперь я в этом уверен. Могу доставить тебя туда хоть сейчас.

— Сейчас мы вернемся на Долию, — оживился Лаум. — Но я готов тебя выслушать.

Глеб встал и подошел к звездной карте. Ее опаленные края свешивались с пульта.

— Вот здесь, — он постучал пальцем. — Здесь находится энергоцентр.

— Откуда в тебе эта уверенность?

— Помнишь наш разговор у памятника Ватарамы? Я заметил тогда, что не хватает одной звезды. Ты же объяснил, что Барнгал не помещен специально. Однако на этой карте звезда, вокруг которой вращается Барнгал, есть.

— Да, вот она.

— Но я говорил о другой. Той, которой нет и на этой карте. Перед тем как нас захватили, я снова видел звезды и могу поручиться, что здесь, именно здесь горит самая яркая. Думаю, нет, уверен, что это и есть энергоцентр.

Сзади раздался шум. От сильного толчка Лаума Глеб отлетел в сторону. И вовремя. Металлический штырь, непонятно каким образом оказавшийся в руке Ураги, с треском опустился на то место, где он только что стоял.

Второй раз командор ударить не успел, сраженный хладнокровным выстрелом. Лаум сунул лучемет в кобуру, наклонился и поднял штырь.

— У меня на родине о таких говорят: «Родился с монеткой в руке».

— А у нас: «В сорочке родился», — пробормотал Глеб. Его била дрожь.

Глава седьмая

Возвращение было тяжелым. Непривычное управление корабля сбивало с толку. В конце пути их чуть не расстреляли ракеты собственной М-станции. Когда Глеб добрался наконец до кровати, то провалился в тяжелый, без сновидений, сон.

Разбудил его вызов от Лаума.

— Ты не мог бы появиться у меня? — спросил он озабоченно. — Есть новости.

А когда Глеб вошел в кабинет, Лаум кивнул ему на звездную карту:

— Покажи-ка еще раз, где находится энергоцентр.

— Вот здесь. — Глеб постучал пальцем по карте.

— Должен вас огорчить, Тир, — проговорил присутствующий здесь же Ог-ми. — Наши боевые корабли буквально прочесали это место. Ничего там нет.

Глебу стало не по себе.

— Быть может, энергоцентр переброшен, — начал он после минутного молчания, но Лаум его перебил:

— Его перемещение связано с большими техническими трудностями по восстановлению энергетических каналов. Мы бы знали об этом.

Глеб потерянно молчал.

— Впрочем, — продолжал долиец, странно усмехаясь, — есть еще один вариант. Достаточно фантастический. Центр, не перенося в пространстве, можно переместить во времени.

— Опыты Кфара? — живо отозвался Ог-ми. Он на мгновение задумался. — А что? Это возможно. Как рабочая версия.

— Постойте, — сказал Глеб. — Я ничего не понимаю. Объясните и мне.

— Это началось лет семьдесят назад, — проговорил Лаум. — Нам поступила информация об опытах барнгальского ученого Кфара, связанных с перемещением во времени. Затем последовал провал нашего разведцентра, секретность резко возросла, и сейчас совершенно неизвестно, как далеко продвинулась работа.

— К тому же сложилось мнение, что лаборатория Кфара — ловушка, созданная по заданию контрразведки Барнгала, — добавил Ог-ми.

— Значит, ничего нельзя выяснить?

— Ну, отчего же. — Лаум придвинул к себе аппарат внутренней связи. — Сейчас вызовем Элтора. Это его работа.

— Кто такой Элтор?

— Руководитель разведки.

Через несколько минут в помещение вошел огромный долиец. Громогласно поздоровавшись, он грузно опустился на стул.

— Снова выплыл вопрос о лаборатории Кфара, — начал Лаум. — На сей раз это связано с энергоцентром.

— Не так давно я просматривал материалы по Кфару, — пророкотал Элтор. — Разят мистификацией.

— И все-таки проверить необходимо.

— Я не намерен посылать людей на верную смерть. Мы лишь недавно и с большим трудом внедрили новую агентуру на Барнгале. Проведение этой операции поставит ее на грань провала.

— А если это не блеф? — подал голос Ог-ми. — Если выяснится, что энергоцентр можно найти и уничтожить? Вправе ли мы упустить такую возможность? Не кажется ли вам, уважаемый Элтор, что вопрос о цене операции — чисто академический?

— Это для вас, уважаемый Ог-ми, он чисто академический, — рыкнул Элтор. — Для меня — нет. За жизнь моих людей отвечаю я! — Он помотал головой, успокаиваясь. — Пусть Центр подтвердит задание, тогда и продолжим разговор.

— Запрос в Центр я пошлю немедленно, — заметил Лаум. — Надеюсь, в ближайшие дни мы получим подтверждение.

— В тот же час я снова буду здесь. — Руководитель разведки стремительно вышел.

— Ты зря говорил с ним так резко, Ог-ми, — заметил Лаум, проводив Элтора взглядом. — Он во многом прав. А подтверждение будет. В этом я не сомневаюсь. Впрочем, как и он.

Подтверждение действительно пришло, и операция началась.

Глеб неожиданно оказался в одиночестве. Днем он бродил по городу или улетал к морю, а долгими вечерами читал книги.

В один из таких вечеров появился долгожданный Лаум.

— На огонек, — улыбаясь сообщил он.

— Не верю, — отозвался Глеб. — По лицу вижу, что пришел ты по делу.

Лаум тихо рассмеялся.

— Ничего от тебя не скроешь. Все видишь, все понимаешь. Но о самом главном все же не догадываешься.

— О чем это?

— На подходе к М-станции тарринг. Ага!

— Неправда, — сказал Глеб. У него перехватило дыхание.

— Не веришь? Тогда я ухожу, — и Лаум действительно повернулся к двери.

— Стой! — закричал Глеб. — Объясни немедленно!

— Вот это другой разговор, — Лаум нарочито медленно прошествовал к креслу и долго в нем устраивался. Наконец он сжалился. — Пока мы с тобой воевали на барнгальском звездолете, Центр принял решение отправить на Тээру группу связи. Сегодня она вернулась, сообщив, что следом вылетел тарринг.

— Что ж ты раньше ничего не говорил? — в сердцах сказал Глеб. — Мальчик ли я, Лаум, чтобы со мной в молчанку играть?

Долиец примирительно поднял руку.

— Не сердись. Мы не знали, как будет встречено наше посольство и какие вести привезет. — Он помолчал. — Но все это будет завтра. А сегодня нас ждут дела. У Элтора новые данные. Встреча через десять минут в моем кабинете.

— Но мы опаздываем!

— Вовсе нет, — невинно проговорил Лаум. — Воспользуемся перебросом. Мне он понравился.

Глеб рассмеялся:

— Ладно, давай руку.

* * *

Элтор, мрачный и похудевший за эти дни, начал сразу как только сел к столу. Говорил он глухим, размеренным голосом:

— Разведданные полностью подтвердили предположение о создании темпоральных генераторов группой Кфара. Как стало известно, барнгальские ученые пользовались архивами Ватарамы. Более того, излучение темпорального поля смертельно опасно, как для нас, так и для барнгальцев. Лишь для жителей Ватарамы по непонятным причинам оно было безвредно. По тем же разведданным, энергоцентр действительно переброшен на несколько минут назад от нашего времени. Этого достаточно, чтобы он исчез из видимого мира, а энергетическая связь не прервалась. Сегодня Центр обладает подробным техническим описанием темпорального генератора. Предлагаю создать несколько автоматически управляемых космоботов с генераторами на борту. В их задачу будет входить уничтожение энергоцентра. Одновременно с этой операцией начнется штурм главных баз империи.

— Я целиком согласен с вашим предложением, уважаемый Элтор, — проговорил Лаум. — И примите нашу самую глубокую благодарность и самое глубокое сочувствие.

Все так же не поднимая глаз, Элтор скупо кивнул. Поздно ночью, провожая Глеба домой, в тишине пустого, давно уснувшего города, Лаум проговорил:

— Когда мы победим, а теперь это произойдет очень скоро, мы назовем планеты и звезды именами героев. И будет среди них планета Траарка и сына Элтора. Он погиб в последней операции. А одну, — Лаум искоса посмотрел на Глеба, — мы назовем твоим именем. При жизни. Сделаем исключение. Планета Тира. Звучит?

— Совершенно не звучит, — отмахнулся Глеб. — Лучше обещай, что после победы прилетишь ко мне в гости.

— Почему только в гости? Мне предложили возглавить посольство на Тээре. Как-никак, имею опыт общения. Самый тесный. — Лаум усмехнулся, но, взглянув на помрачневшего Глеба, спросил обеспокоенно: — Что с тобой?

— Вспомнил дневник Дины. Завтра все станет известно. Знаешь, Лаум, временами мне кажется, что я сплю и вижу дурной сон.

— По-моему, ты зря себя терзаешь, — проговорил долиец. — И завтра тебя ждут радостные встречи.

Глеб покачал головой:

— Я в этом не уверен.

* * *

Ночь прошла без сна. Когда Глеб ранним утром появился в здании М-станции и поднялся на этаж диспетчерской службы, там уже шли последние приготовления.

У пульта колдовали операторы, а на широком, во всю стену, экране виден был огромный пустой зал приема. Рядом с экраном о чем-то оживленно беседовала группа встречающих. Среди них Глеб знал лишь Лаума и Ог-ми. Не подходя, он остановился и кивнул.

— Иди к нам, — позвал Лаум. — Познакомься.

Были здесь члены Галактического Совета: коромниец Сиагр, два долийца Диторм и Вальд и была соотечественница Ог-ми, единственная среди собравшихся женщина — Ори-та.

— Перед тем как ты появился, мы говорили об уничтожении энергоцентра, — сообщил Ог-ми. — У Совета есть возражения.

— Какие? — удивился Глеб.

— Все не так просто, — заметила Ори-та. — Взрыв повлияет на структуру пространства. Подсчеты показали необходимость эвакуации населения двух планет. На это уйдет не менее года. А так долго мы ждать не можем. Придется, видимо, вернуться к первоначальному варианту — атаковать Барнгал, не уничтожая энергоцентра. Мы понимаем, что это повлечет за собой дополнительные жертвы, но иного выхода нет.

— Тарринг вошел в М-зону, — сообщил оператор и спустя несколько секунд крикнул: — Есть контакт!

В зале приема возник и заполнил его огромным своим корпусом звездолет Тээры.

Все молча смотрели на экран.

Прошла еще минута, и в корпусе тарринга открылся люк.

— Ну, что же ты? — прошептал Лаум. — Иди, встречай.

Но Глеб даже не пошевелился. До рези в глазах вглядывался он в темный проем шлюзовой камеры.

Из люка выдвинулась площадка, вниз с нее пошел трап, а камера по-прежнему была пуста.

От напряжения глаза начали слезиться. Глеб провел по векам пальцами, а когда снова взглянул на площадку, там уже стояла Кори. Следом за ней в проеме люка появился Тул. Он положил руку на плечо Кори и сказал что-то, должно быть, ободряющее. Знакомым жестом откинув прядь со лба, Кори улыбнулась.

Только теперь Глеб опомнился. Взломав пространство, он влетел в зал приема. Кори ахнула и протянула навстречу ему руки.

* * *

Поздно вечером, когда все уже было позади и ушли гости, в комнату Глеба вошел Тул, держа в руках дешифратор. Он поставил аппарат на стол, опустился в стоящее рядом кресло и нажал клавишу воспроизведения. В динамике раздался короткий шорох, а потом зазвучал тихий женский голос:

«Мой сын убит. Его застрелили через несколько минут после того, как мы вышли из туннеля. Тир бросился с кулаками на офицера, замахнувшегося на меня. Он лежал на песке в двух шагах от меня, но я не могла к нему подойти. Прости, Тул, прости, что я не сберегла нашего мальчика, нашего Тира. С тех пор каждую ночь я вижу одно: его голова на желтом песке и красная струйка крови. Это страшнее любой пытки, но я скоро умру. Очень скоро. Нынешнюю ночь мне не пережить. Поэтому и тороплюсь все записать. Я надеюсь, что ты услышишь эту запись. Ты все поймешь, Тул.

В этот вечер первого, самого страшного дня я лежала вся избитая. Меня окружали совершенно незнакомые женщины. И хотя я не понимала, что они говорят, их голоса спасли меня, дали мне силы. А еще меня спасло другое… Я лежала, закрыв глаза, и почувствовала вдруг, как чья-то рука гладит мои волосы. Рядом стоял мальчишка лет трех. Это он водил своей ручонкой по моим волосами шептал лишь одно слово. Потом я узнала, что он шептал: «Мама».

Его мать, мать Глеба, фашисты расстреляли. Мальчик был не в себе и каждую новую женщину принимал за нее.

Все это я узнала потом, а тогда обняла его, прижала к себе… Пойми меня, Тул. Тир умер, и я помню об этом каждое мгновение, но пока рядом со мной был Глеб, мне казалось, что мой сын жив. Я сняла его психическую травму. Поверь, для этого почти не потребовалось вмешательства нашей медицины. Мы не расставались с ним ни днем ни ночью. Так продолжалось до вчерашнего дня, когда стало известно, что всех детей отправят в специальный детский концлагерь. Узнав об этом, я поняла, что больше жить не смогу. Без Глеба мне не выжить. Ночью, когда все уснули, я, воспользовавшись аппаратом регенерации, передала Глебу память нашей планеты. У меня есть только одна надежда: через много лет, когда Глеб вырастет, память Тээры проснется в нем. И когда он появится у нас, встреть его как сына. Нашего сына, Тул. А теперь прощай, прощай, мой любимый. И помни — это наш сын. Мой, а значит, и твой тоже…»

Голос умолк.

Глеб поднял глаза и встретился со взглядом Тула.

Тот печально кивнул ему.

И Глеб, подавшись вперед, тихо, почти шепотом проговорил:

— Она была самой лучшей… мама.

Глава восьмая

Утро началось с Лаума. Он появился сразу после завтрака, был весел, много шутил с Кори, засыпал Тула массой вопросов о Тээре, но лицо его казалось усталым, а под глазами залегли тени. Глеб, слишком хорошо знавший делийца, насторожился, почувствовав, что гость пришел неспроста. И действительно, Лаум неожиданно повернулся к нему:

— Как ты оцениваешь решение Совета не взрывать энергоцентр?

Глеб помрачнел:

— От моей оценки ничего не изменится. Ори-та достаточно ясно сказала — другого выхода нет.

Лаум встал и отошел к излюбленному месту у окна.

— А что, если есть? — спросил он оттуда. — Правда, рискованный, но есть?

— У тебя странная манера сообщать новости, — покачал головой Глеб. — Странная и опасная. Так и хочется взять в руки что-нибудь тяжелое. И если бы не межпланетный конфликт…

— Ага, заинтриговал! — Лаум остался доволен произведенным эффектом.

— Заинтриговал, — признался Глеб. — Так что, ради бога, не тяни.

— В сущности, все очень просто, — уже серьезно проговорил Лаум. — Поскольку взорвать энергоцентр мы не можем, было бы неплохо овладеть им. Захватить и вывести в наше время.

— Замечательный выход, — зло сказал Глеб. — Единственная загвоздка — смертельно опасное темпоральное поле. Пустячок, не правда ли?

— Да, — кивнул Лаум, — оно действительно опасно для всех. Для всех, кроме жителей Ватарамы.

— Уж не хочешь ли ты сказать, — начал Глеб, но Лаум его перебил:

— Обдумывая будущую операцию, я с самого начала ставил тебя в ее центр. Шел при этом от допущения, что коль скоро ты обладаешь памятью Ватарамы, темпоральное поле тебе не страшно. Но допущение — допущением, а требовалось научно обоснованное доказательство.

— И с этим у тебя плохо, — вставил Глеб.

На лице Лаума появилось выражение искреннего самодовольства. Он картинно прошелся по комнате, вернулся к столу и, наклонясь к Глебу, произнес почти шепотом:

— Ошибаешься. Доказательства есть. Они получены этой ночью. Ведущие физики Долии по моему заданию искали ответ на один-единственный вопрос: есть ли аналог излучению темпорального поля?

— Зачем тебе это было знать?

Лаум усмехнулся:

— Я не физик, я солдат. А ученые всегда свысока смотрят на дилетанта, даже если он военный комиссар. Поэтому я не стал сразу раскрывать им свои соображения. А вот когда они втянулись в проблему, увязли в ней по уши, я подсунул им излучение защитного поля корабля Ватарамы. Изложи я это с самого начала, они расхохотались бы мне в лицо, несмотря на субординацию. А так метод сработал. Как утопающий хватается за соломинку, так и они ухватились за сказанное мной. И когда расчеты были окончены, стало ясно: и защитное и темпоральное поля одинаково воздействуют на живые организмы.

— Но почему ты вспомнил о защитном поле?

— Потому что оно безвредно для тебя, — обрубил Лаум, снова став серьезным.

— Лаум, ты — гений!

— Ну, зачем же так. Просто очень умный, — проговорил долиец и расхохотался. А отсмеявшись, он продолжил: — План достаточно простой. На космоботе с темпоральным генератором ты отправляешься в энергоцентр и возвращаешь его в наше время. Район возвращения блокируется кораблями Союза, а значит, его безопасность обеспечена. Там же будет находиться М-станция, которая перебросит энергоцентр на Долию.

Он замолчал и посмотрел на Глеба.

— Хороший план, — одобрил тот.

— Это понимать, как твое согласие на участие в нем?

Глеб пожал плечами:

— И ты еще сомневался?

* * *

Космобот, точно в центре мишени, лежал в скрещении блестящих металлических полос.

— И пожалуйста, помни о десятиминутном резерве, — в который раз повторял Лаум. — Не торопись, иначе мы не успеем вывести корабли в район сосредоточения.

Глеб поерзал в кресле, устраиваясь поудобней.

— Тесновато тут у вас, — сообщил он.

— Зато надежно, — голос долийца звучал неестественно бодро.

«Волнуется, — подумал Глеб. — Волнуется, но виду не подает».

— Скажи «ни пуха ни пера», — попросил он.

— Зачем?

— Скажи, скажи. Так на Земле желают удачи.

— Ну, ни пуха ни пера…

— К черту! — ответил Глеб по-русски и нажал стартовую клавишу.

На мгновение навалилась перегрузка — это М-станция вытолкнула космобот в нужную точку пространства, и в ту же минуту глухо заурчал генератор темпорального поля. Движение во времени началось. Оно длилось недолго и поразило Глеба своей обыденностью — вокруг как будто ничего и не происходило, вот только экран обзора подернулся пеленой и стал тусклым. А когда на пульте загорелся сигнал фиксации, экран вновь приобрел глубину, и на нем стал виден знакомый по фотографиям квадратный зал энергоцентра.

Глеб закрыл глаза. Он вспомнил подземную цитадель Ватарамы, вновь ощутил одиночество и бессилие ее последнего защитника. «Вот я и отомстил», подумал он. Подумал без торжества и злорадства, лишь с глубоким чувством успокоения.

Часы отзвенели минутную готовность. Выбравшись из космобота, Глеб подошел к пульту управления, а когда секундная стрелка, дробно перескакивая от деления к делению, замкнула последний круг, отключил энергонакопители и, чуть помедлив, запустил темпоральный генератор.

Теперь оставалось одно — ждать. Ждать и глядеть на белесый экран обзора. Наконец по его поверхности прошла многоцветная рябь, он потемнел, распахнулся в бездонную глубину космоса, заполнясь искрами звезд и боевых кораблей Союза.

— Видим тебя! Через пару минут переброс на Долию! — услышал Глеб восторженный голос Лаума и в ту же секунду почувствовал, как что-то изменилось в энергоцентре. Оглянулся. Часть стены зала управления исчезла, на месте ее зиял прогал, освещенный ярким зеленоватым сиянием. Туннель связи, догадался он. Темпоральное поле снято, и Барнгал смог его активизировать. Значит, сейчас все и начнется, сейчас они оттуда посыплются. Только переброс нарушит туннель, и надо до него продержаться.

Рванув из кобуры лучемет, Глеб в два прыжка достиг космобота и укрылся за ним, готовый к бою.

Когда первая тень метнулась из прогала, он выстрелил. Вспышка, короткий крик, и врага не стало. За первым последовали второй, третий — возникая темными силуэтами на ярком зеленом фоне, они были отличными мишенями, но Глеб понимал, что рано или поздно противник изменит тактику. И действительно, после гибели пятого барнгальца из туннеля вырвался огненный шар, устремясь к космоботу. Взрыв отбросил Глеба к стене. Последнее, что он успел заметить, была фигура еще одного, возникшего из зеленоватого сияния барнгальца.

Когда он снова открыл глаза, прогал исчез — энергоцентр был переброшен на Долию. Превозмогая боль во всем теле, Глеб встал и поплелся к выходу в кольцевой коридор, ведущий к шлюзовым камерам, но, почти дойдя до них, остановился — в памяти всплыл последний, живой, барнгалец. Куда он делся? В зале управления его нет, и, значит, быть он может только в отделении энергонакопителей. Осознав это, Глеб похолодел: стоило врагу снять защитный кожух хотя бы с одного аппарата — и последует взрыв, способный уничтожить Долию.

Додумывал он уже на бегу. Боль исчезла, отступила за край сознания и новые силы влились в тело. Вот и массивная дверь. Глеб повис на штурвале замка, но тот, заклиненный изнутри, остался недвижим. Не помог и лучемет, слишком медленно поддавался металл, и тогда, сминая пространство, он перебросил себя внутрь.

Сразу за дверью находилась обзорная площадка, с которой видны были огромные шары накопителей, расположенные метрах в десяти внизу и защищенные прочной стальной сетью. Пахло озоном. От обзорной площадки вверх шла крутая лестница к прозрачной кабине, где помещалось управление манипуляторами. Барнгалец находился уже там, колдуя над пультом. Он заметил Глеба и оскалил зубы в ухмылке. Манипулятор, многотонное подобие руки, висевший до этого под потолком, ожил и устремился к обзорной площадке. Клешневой захват был сомкнут, точно гигантский кулак. Глеб успел отскочить, но споткнулся, упал и выронил лучемет. Круша стену, кулак ударил совсем рядом. Взвыли сервомоторы, оттягивая манипулятор назад, и, уходя, он точно скребком смел лучемет с площадки. Раздался короткий треск электрического разряда — упав на защитную сеть, оружие превратилось в оплавленный кусок металла.

А манипулятор снова двигался. Скорость его стала значительно медленней, но теперь механическая рука раскачивалась из стороны в сторону и неминуемо должна была настичь Глеба. Наверху что-то злорадно кричал барнгалец.

И тогда Глеб взлетел. Он увидел ужас на лице врага, увидел, как тот судорожно дергает дверь, в надежде ее закрыть, но в следующую секунду был уже в кабине и вложил в удар всю свою ненависть. Барнгалец согнулся пополам, когда же Глеб ударил его вновь, беспомощное тело рухнуло на пол.

А внизу нарастал скрежет — это кулак манипулятора, смяв обзорную площадку, медленно сползал по стене. Если он прорвет защитную сеть и врежется в кожух накопителя, тот не выдержит, и последует взрыв, понял Глеб. Как же его остановить? Он мрачно оглядел разноцветные кнопки пульта — во время предполетных тренировок об управлении манипуляторами речь не заходила.

Механический кулак опустился уже метра на два.

А, была не была, буду пробовать по очереди все, решил Глеб и нажал первую. Клешни с глухим стуком раскрылись. Нажал вторую — закрылись вновь. Мог бы и сам сообразить, зло подумал он, нажимая следующую. Движение манипулятора из стороны в сторону прекратилось, зато вниз он пополз значительно быстрее. Теперь до сетки оставалось не более метра. И в эту минуту Глеб, еще не осознавая, что делает, мысленно приказал манипулятору остановиться. Надсадно взвыли сервомоторы, и невероятная тяжесть навалилась на плечи, будто многотонная-клешня опускалась прямо на него, приминая к полу. Казалось, еще немного, и он, раздавленный, упадет, но внезапно под потолком заскрежетало, полыхнул огонь, и манипулятор замер.

Тяжесть исчезла, но Глеб еще долго стоял недвижим, студя лоб о прохладное стекло кабины. Шорох и крадущиеся шаги за спиной заставили его повернуться — и вовремя: кулак ожившего барнгальца пронесся в сантиметре от виска. Он вернул удар, однако сил было мало, и противник вновь перешел в атаку. Вскоре глаз Глеба заплыл, губы кровоточили, он еще держался, в глухой обороне пытаясь сохранить остаток сил, но понимал, что долго так продолжаться не может. И тогда, поднырнув под руку барнгальца, схватил его поперек туловища и, почти теряя сознание, взлетел. Стеклянный шар кабины раскололся от сдвоенного удара их тел, осколки лезвиями рассекли кожу, но он тащил пропитанного ужасом барнгальца и лишь в центре зала, там, где сеть была особенно густой, разжал руки.

Короткий крик, треск электрического разряда, и все было кончено.

У Глеба еще хватило сил выбраться в коридор, чтобы там упасть в изнеможении.

Забытья не было, лишь усталость и боль ушли куда-то, уступив место беспредельной пустоте, и хотя глаза Глеба были открыты, он не видел ничего, кроме серой неподвижной дымки, сомкнувшейся вокруг. Временами ему казалось, что и сам он исчез, растворясь в ней, став ее частью.

А потом возник слышанный не раз, ровный, без интонации, голос. Слова, произносимые им, были по-прежнему не ясны, но общий смысл того, что говорилось, странным образом становился понятен, точно на камертон отзываясь изнутри, проступая в памяти, как давно и безнадежно забытое возникает вдруг по прихотливой ассоциации с чем-то случайным.

Серая пустота отступила, и Глеб наконец пришел в себя, но продолжал неподвижно лежать на жестком полу, постигая открывшуюся ему истину, боясь лишним движением вспугнуть голос. Все наконец становилось на свои места, поддавалось объяснению — и его видения, и память Ватарамы, и не свойственные ни землянам, ни жителям Тээры способности.

Когда же голос замолчал, покинув его навсегда, огромная благодарность и восхищение Ватарамой охватили Глеба.

Дерзновенна была их попытка передать свои знания и способности цивилизациям, лишь только начинающим свой путь, из-за отдаленности еще не известным Барнгалу, но не застрахованным от встречи с боевыми кораблями империи. В самый разгар восстания ушли к намеченным планетам экспедиции. Ушли в глубокой тайне, увозя с собой мощные ретрансляторы. Их устанавливали на естественных или искусственно создаваемых спутниках, монтировали спешно, а когда все было готово, к планетам понесся могучий поток информации. Гибель Ватарамы оборвала связь, но основа была заложена. В глубине сознания жителей десятка миров, в том числе и Земли, поселилась память мятежной планеты. Ничем себя не обнаруживая, она передавалась от поколения к поколению, лишь иногда, при одиночных мутациях, проявляясь в странных, непривычных способностях. И тогда возникали легенды о телепатии, левитации и иных чудесах.

Скрытая, она дремала и в Глебе, но регенератор Дины Атар пробудил, а два посещения Цитадели Ватарамы усилили ее. Полностью же восстановление памяти произошло под воздействием темпорального поля. Это напоминало восхождение по многоступенчатой лестнице, и он знал, что находится сейчас на самой вершине.

Глеб с трудом приподнялся и встал. Снова вернулась боль, она нарастала от шага к шагу. Несколько раз, когда казалось, что сознание покинет его, он отдыхал, привалясь к стене коридора, а потом снова шел. Упрямо шел к шлюзовой камере. И хотя боль была невероятной, он твердо знал, что не умрет, не должен умереть. Память Ватарамы в миллиардах живых существ на десятке планет властно звала его, требовала освобождения. Он был единственным связующим звеном и уже поэтому обязан был выжить. Огромное дело предстояло ему. Дело на всю жизнь.

Но сначала он вернется на Землю. Вернется домой. Замкнет круг.

Последний раз Глеб отдыхал в шлюзовой камере перед тем, как открыть люк. Энергоцентр лежал в приемном зале М-станции. Внизу у трапа толпились встречающие. Глеб не видел лиц, все плыло перед глазами, но он знал всех, кто пришел, и, растянув в улыбке запекшиеся губы, по-земному помахал им рукой.

В. Киршин