СМОТРИНЫ
Девчонка была — что надо! Девчонка была — блеск! Афродита, Венера, Мерилин Монро и все грации вместе взятые. Дерзкие неземные глаза, капризный чувственный рот, чуть вздернутый носик… И точеная фигурка розового мрамора, которую еще больше подчеркивало со вкусом подобранное платье. Встретив такую, или падают перед ней в обморок от счастья, или с горя — в объятия другой женщины.
При любых других обстоятельствах Левчик влюбился бы в нее с первого взгляда и по самые свои лопоухие. Что он и делал до сих пор довольно регулярно и с до-вольно регулярными негативными результатами…
И на этот раз он уже готов был утонуть в огромных, бездонных в своей синеве глазах, задохнуться от пряного аромата пышных русых волос и умереть от восторга у эталонных ног гениальной красоты. Левчик питал к красоте эгоистическую слабость: он хотел, чтобы она принадлежала только ему. Ревность, как известно, умирает лишь в тюремной камере на двоих.
Девчонка была чудом, но, уже наученный горьким жизненным опытом, Левчик, хотя пока и с трудом, но пытался не распространять внешние достоинства женщины на ее внутренний мир. Он не раз имел возможность убедиться в том, что насколько женщина хороша издали, настолько она часто неинтересна вблизи. И вообще, чем меньше в женщине есть своего, тем больше она навешивает на себя чужого, — однако на мужчин все эти макияжи и цацки действуют удивительным образом, оглупляя их до величайшей степени. Воистину женщина живет ногами вперед, а мужчина — головой назад.
Горький жизненный опыт делает еще мудрее зрелых людей и еще глупее — юнцов. Левчик уже был на грани, у порога своего личного Рубикона, который собирался перейти. Он мог сейчас совершить либо последнюю в своей жизни глупость, либо сделать первый маленький, но мудрый шаг.
Левчик знал, что женщинам нравятся большие герои или мелкие негодяи. Он еще не успел стать ни тем, ни другим, поэтому все надежды возлагал на свой диплом с отличием да на радужные перспективы многообещающей должности МНС.
Чем красивее женщина, тем глупее ведут себя окружающие ее мужчины, а рядом с умной женщиной уверенно чувствует себя только идиот. Выбирая из двух этих женских зол, Левчик все-таки предпочитал красоту, потому что сам испытывал некоторый ее дефицит, А ума ему хватало и своего.
Найти повод для знакомства было делом пустяшным. Красивые женщины благосклонны к вниманию видных мужчин, а рядом с такими, как Левчик, чувствуют себя Мисс Вселенными, и свои фотографии дарят им, как иконы, уверенные в том, что на них будут денно и нощно молиться. Красивые женщины ищут не столько единственной любви, сколько многочисленного поклонения. Любовь к себе самой не нуждается во взаимности.
Левчик был доволен — все шло, как по писаному. С трудом удерживая себя от конвульсивных приступов, за которыми, как он знал, следовала цепная реакция погрязания а неуправляемую взрывоподобную страсть до гробовой доски или первой ссоры, он принес зацелованную им до несмываемых пятен фотографию претендентки на его вечную любовь в родной институт и доверил приемнику экспериментального интерпретатора. Аппарат загудел, заглатывая пищу для своего солидного ума, и задумался на полчаса.
Левчик полулежал в кресле напротив и витал в облаках своего матримонального воображения. Будущее рисовалось прекрасным и светлым, как детские сны, разбавленные материнским молоком.
Интерпретатор громко щелкнул и брезгливо выплюнул на пол обрезок широкой ленты. Левчик торопливо поднял его и расправил. С синтезпортрета на него угрюмо смотрела морщинистая носатая старуха с мохнатой бородавкой под завешенным отвислым веком злым глазом.
Левчика передернуло от отвращения.
— «72 года… — прочел он убористый текст. — Сварлива… Склонна к немотивированным скандалам… Страдает диабетом… Брезгует домашними делами… Неравнодушна к спиртному…»
Левчик горестно вздохнул. «Ах, Светик, Светик… А с виду — сплошные обещания… Вот тебе и красота, вот тебе и гармония…»
Очень хотелось приударить за красоткой, не заглядывая вдаль, но жаль было тратить впустую драгоценное время. Левчик не стал спорить с интерпретатором и проверять его правоту или заблуждения на своей многострадальной шкуре. Физиогномика — наука серьезная, а аппарат, хотя еще и не запатентованный, был достаточно основательно опробован. Левчик не раз совал в него ранние фотографии своих родителей и родителей приятелей. Точность прогнозов была стопроцентной!
Он выудил из блока анализатора снимок несостоявшейся подруги жизни и с некоторым сожалением отправил его в урну. Первая попытка посвататься на научной основе потерпела фиаско…
Девушка была хороша собой, но красота уже слегка отпугивала Леву. Влюбчивость его все еще не знала границ, и он сам начинал ее побаиваться. Тот, кто не может вести любовь за собой, идет у нее на поводу. Запуганный интерпретатором до икоты, Лева теперь проявлял предельную осторожность в подборе претенденток на свою однокомнатную кооперативную. Юношеский запал и задор улетучились вместе с частью шевелюры, но желание обрести достойную спутницу жизни переполняло душу, как и прежде. Лева еще был способен на любовь-страсть, хотя и не на такую пылкую, как десять лет назад. Он жаждал творить и дарить Каждый мужчина способен увековечить имя любимой женщины, только один это делает корявыми буквами на ближайшем заборе, а другой золотыми — в мировой литературе. Или в науке…
Мила не скрывала своего одиночества, но, судя по поведению, скрывала что-то другое. Тем не менее свою фотографию дала охотно и, как Леве показалось, довольно привычно. Он бы даже сказал — заученно… Общение с интерпретатором наложило на него определенный отпечаток скептицизма и физиогномического профессионализма, поэтому Лева нуждался теперь лишь в подтверждении собственных предположений.
А новейший интерпретатор давно устал от его бесконечных смотрин, молча глотая фотографии и так же молча их выплевывая.
Лева грустно посмотрел на очередную старушенцию, вид которой вгонял его в тоску, бегло прочитал опять-таки неутешительный текст и, скомкав лист, бросил его в привыкшую ко всему урну…
Женщина была довольно миловидна, слегка полновата, но именно так, как Лев Иванович любил. Тронутые легкой сединой кудрявые волосы лишь дополняли спокойную доброту ее лица. Умные глаза излучали нерастраченную нежность, а в неброской манере одеваться чувствовался хороший вкус и склонность к экономии, что Лев Иванович ценил в женщинах более всего. Ему осточертели двухкомнатные хоромы на одного, холостяцкие завтраки и ужины почти всухомятку, он дорожил своей должностью, своей докторской и своей машиной, он считал, что его не старит лысина и не портит брюшко, но за всем этим требовался хороший женский уход.
Фотографию Лев Иванович выпросил с трудом. Женщины этих лет делают такие подарки весьма неохотно, потому что сами стараются смотреть на свои последние снимки так же редко, как и в зеркало.
…Старушка была симпатична и уютна. В ее глазах отражалась все та же доброта, а в лице — все то лее спокойствие.
— «Склонна к самопожертвованию… — прочел Лез Иванович. — Хорошая хозяйка… Заботлива… Умна и незлобива…»
Это была находка! Лев Иванович обрел второе дыхание и третью молодость. Он достал из финской стенка пропахший нафталином костюм от Кардена, заглушил средство от моли «Кристиан Диором», купил в цветочном магазине напротив букет почти свежих роз и поехал свататься.
Он долго топтался перед нужной дверью, прежде чем коснулся кнопки звонка.
Вера Сергеевна сразу все поняла, и в ее добрых глазах промелькнула тень сожаления. Не впустив Льва Ивановича, она повернулась и пошла вглубь квартиры. Он ждал на площадке, теряясь в догадках.
Вера Сергеевна скоро вернулась, протянула ему скрученную в трубку бумагу и захлопнула перед его носом дверь…
Лев Иванович развернул лист и увидел синтезфотографию. Обрюзгший, желчного вида подозрительно знакомый старикашка с волосатыми оттопыренными ушами и абсолютно голым черепом уныло глядел на нею бесцветными водянистыми глазами.
— «Желчен… — прочел Лев Иванович внизу. — Ленив… Жаден… Неуживчив…»
Он смял лист в кулаке.
— Эх… — огорченно вырвалось у Льва Ивановича, — И где только она достала мою фотографию,
Валерий БрусковВО ДВОРЕ ТРАВА…
Первыми были чичероты. В полночь заверещал сигнал вызова, и на экране кокетливо задвигала жвалами очаровательная паучья мордашка девушки-связистки.
— Туннель свободен? — спросила она на хорошем космолинге, поправляя изящной лапкой модную щетину на голове.
— Для вас, мадам, он всегда свободен… — Тишкин встал с кресла и сделал изысканный поклон.
Чичеротка, похоже, была сражена его галантностью наповал. Она закачала от смущения всеми своими глазами и торопливо отключилась, забыв сказать «спасибо».
— Скатертью… — тихо проговорил Тишкин и воровато огляделся, хотя в диспетчерской никого, кроме него, не было.
Ночное дежурство только началось. Судя по агентурным данным из Коллектора, оно не обещало быть излишне насыщенным, и Тишкин лелеял мечту к утру немного вздремнуть. Светка — человек надежный, она вхожа в кулуары, и если говорит, что рейсов в эту ночь будет мало, значит так оно и есть.
Тишкин дождался, когда погаснет лампочка входа в туннель и вспыхнет индикатор выхода по другую его сторону, удовлетворенно хмыкнул, отметил в журнале первый проход и, рухнув в насиженное кресло, достал из ящика «Опыты» Монтеня. Голова была еще ясной и в нее что-то лезло.
В половине первого прилетели коберы. Их многоголосый скрип оторвал Сергея от захватывающего чтения. На экране был редкостный по многочисленности прайд кобера-связиста, сросшийся по случаю какого-то их семейного торжества в одно целое. Тртдно было определить, кто есть кто и где есть что. Тишкин пометался взглядом по шевелящемуся клубку разноцветных червей, но так и не нашел, на чем задержать свое внимание.
— Туннель не занят? — осведомился кобер без акцента, но почему-то детским голосом.
— Как всегда, — сказал Тишкин. — Счастливого пути.
— Премного благодарен… — теперь уже женским голосом сказал кобер с угасающего экрана.
Тишкин вздохнул.
— И ты за ней же… — он опять воровато огляделся. В комнате по-прежнему не было посторонних. Тишкин положил раскрытую книгу на затертые клавиши родного пульта и легонько шлепнул ладонью давно не крашеный бок лингвиста. «Опять он что-то ерундит. Неправильно выделяет членов коберских прайдов. Хотя черт их там разберет… Говорят, они сами в себе иногда путаются…»
В час пятьдесят прилетели земляне. Тишкин обрадовался столь редким в здешних местах гостям и еще больше — знакомому связисту.
— Педро!!! — вскричал он, картинно простирая руки. — Сколько лет?! Сколько зим?! Все путешествуешь?
Педро приветственно поднял вверх ладонь.
— Дела, Сергей, дела… А ты все сидишь?
Тишкин сделал значительное лицо.
— Служба, Педро, служба… Кто-то ходит по коридорам, а кто-то открывает в них двери. Едэм дас зайне…
— Согласен… — кивнул Педро. — Открывай — мы опаздываем. Только не сильно хлопай дверью…
— Не сдует… — Тишкин включил режим перехода, и Педро стерло с экрана.
«Вот так всегда… — печально подумал Тишкин. — Встретишь старого друга и поговорить некогда. А с этими ночными кошмарами не то что говорить — видеться не хочется… И откуда их столько?»
В два тридцать появились абдерко… Увидев на экране колючий дырявый мешок, выплевывавший из многочисленных прорех кольца дыма, Тишкин попытался вспомнить название расы, по память отказывала на двенадцатой букве.
«Устал, устал… — огорчился он. — Днем помнил до восемнадцатой…»
— Туннель?.. — пыхнул мешок дымом.
— Свободен!
Мешок довольно тряхнул гремучими иглами.
— Всего хорошего!
— Всего… — сказал Тишкин. Когда чужой корабль был уже по другую сторону прохода, соединяющего две Вселенные, он достал из архива справочник и долго читал, шевеля губами, полное название своего недавнего собеседника. Дойдя до конца, он коротко простонал и, скрипнув зубами, захлопнул зачитанный том.
В три тридцать пять после недолгого разговора с прозрачным итрогом, которого Тишкин тщетно пытался распознать хотя бы по размытым контурам, он окончательно отказался от уже не лезущего в голову Монтеня и, послонявшись по комнате до четырех, решил устроить себе отбой до шести утра. Светка обещала, что будет максимум четыре корабля, по прошло уже пять, и это было гарантией того, что два часа сновидений Тишкин мог себе позволить. Он откинул кресло, погасил лишний свет, устроился поудобнее на импровизированном ложе и под приятные воспоминания о явно неравнодушной к нему Светке задремал…
Проснулся он от стука. Еще ничего не соображая, Тишкин сел в кресле и вперился взглядом в темный vc-ран и молчаливый пульт. Ему даже показалось, что стук приснился, но тут загромыхало основательно. Звук был таким, точно кувалдой били по смятому железу.
Тишкин вскочил, включил верхний свет и встал посреди комнаты, озираясь и просыпаясь.
Скрежеща, ахнуло над самым ухом. Тишкин крутнулся и увидел в иллюминаторе странную фигуру с шестью руками и огромной квадратной головой под цилиндрическим шлемом. Шлем был прозрачным и подсвечивался изнутри, освещая безносое и безротое лицо визитера с одним глазом посредине.
— Чего надо?! — крикнул Тишкин не очень приветливо и глянул на часы. «Пять утра! Это уже перебор! Светке надо будет объявить выговор!»
Гость перестал громыхать и принялся яростно жестикулировать всеми шестью руками.
«Связь у них, что ли, сломалась?.. — огорченно подумал Тишкин, безуспешно пытаясь найти в действиях визитера какой-то смысл или хотя бы закономерность. — Свалились на мою голову… И откуда они такие? Что-то я таких не припомню… Из последних, что ли, еще не вошедших в каталог?»
Он дождался, когда тот, за иллюминатором, немного успокоится.
— Свободен туннель!!! Свободен!!! — проорал Тишкин, словно снаружи его могли услышать. — Пролетайте!!! — Для большей убедительности и понятности он помахал руками в ту сторону, где была «черная дыра».
Шестирук с квадратной головой, кажется, понял. Он отсалютовал Тишкину всеми верхними конечностями и ушел на кривых нижних за угол здания. Дальнейших его действий видно не было, да Тишкина это и не интересовало. Он открыл туннель, отметил в блоке памяти еще один корабль, поставив в графе расовой принадлежности знак вопроса, и снова завалился спать. Уже задремывая, он увидел на стенах сполохи бьющего в иллюминаторы красного света, почувствовал дрожь кресла под собой и понял, что гости улетели.
«Что-то они долго возились… — лениво подумал Тишкин. — Похоже, не только связь у них поломалась…» Он скосил глаза на пульт, ожидая сигнала о проходе, но время тянулось, и он заснул, опередив тусклую лампочку.
Проснулся он в половине седьмого. За окном светало. Тишкин привел в порядок рабочее место, умылся, потом вернулся к пульту и заглянул в блок памяти. К его удивлению, подтверждения прохода через туннель не было. Чужой корабль так и не сподобился влезть в него. Что ж, бывает… Для очистки совести Тишкин зафиксировал и этот факт.
Брокман пришел в семь.
— Виват! — сказал он, по-хозяйски оглядывая помещение. — Как спалось? Пардон! Как работалось?
— Как всегда, — ответил Тишкин. — Чего и вам желаю.
— Ну давай, сдавай, что в железном ящике.
Тишкин открыл рот.
— Граждане!!! — взревел селектор наружной связи голосом Звягинцева. — Что же это деется?!!
— А что такое? — спросил Брокман, уже взявший инициативу на себя.
— Как что?!! — взревел Звягинцев еще громче. — Как что?!! Это же грабеж!!! Средь бела дня!!! Или среди ночи!..
— Да объясни ты толком! — озлился Тишкин. — Что за поросячий визг?!
— Объясни?.. — от негодования Звягинцев на несколько секунд онемел. — Я те щас объясню, хорек!!! Я те щас прочту инструкцию о правилах дежурства!!!
Переглянувшись, Тишкин и Брокман ринулись в тамбур.
На Тисе было утро. Спика уже взошла и освещала низкие рыжие горы, уходящие к горизонту покрытые инеем холмы и площадку космодрома. Тишкин глянул на растерянно бродящие по нему фигурки в скафандрах, и ему показалось, что он видит бредовый сон.
Космодром был пуст… Совершенно! Ни их связного корабля, ни вездеходов… Ничего!
— Это как понимать? — угрюмо спросил Брокман. — Их что, сперли?.. Кто?!
Услышав последние слова, Тишкин вдруг почувствовал пришедшее вместе с ясностью облегчение.
— Сперли… — подтвердил он.
Брокман повертел пальцем у виска.
— Ты что — того? Кто тут что может спереть?
— Да был тут один… — сказал Тишкин безнадежно.
— И что?
Тишкин вяло махнул рукой.
— Да спрашивал, нужны ли нам дрова… А я ответил, что нет…