— Молодой эльф пытается убедить жрицу сладострастия в том, что он знает собственное тело лучше нее. Боюсь, он ошибается. Жрица готова это доказать.
Глава вторая. Эрфиан
1960 год до нашей эры
Фелот, побережье Красного моря, территория современного Йемена
— В наших лесах птицы поют по-особенному… правда?
— Да. Как и в лесах рядом с моей деревней. Для каждого из нас звуки родных мест самые прекрасные в двух мирах.
Мадда поправила на плече сумку, подняла руку и указала в направлении горизонта.
— Посмотри. Это храм! Мы пришли!
Эрфиан прикрыл глаза ладонью, заслоняясь от солнца.
— Лазурный камень?.. — удивленно протянул он.
— Да, да! — закивала девушка. — А под луной он становится красным. Это особенный камень… дар Богини.
Храм напомнил Эрфиану каменные святилища, которые он успел повидать, путешествуя с Безликими. Относительно тех строений он был небольшим, но изящным, и, судя по форме, включал в себя не только помещения для ритуальных служений, но и жилые комнаты.
— К вечеру будем на месте, — снова заговорила Мадда. — Надеюсь, мама не злится. На этот раз я ушла слишком далеко от дома… и опоздала к празднику.
Эрфиан подумал о том, что дорога заняла бы в два раза меньше времени, если бы они реже останавливались на привалы, но промолчал. До встречи с Маддой он и понятия не имел, что в двух мирах живут существа, способные проспать больше суток и в один присест съесть трех жирных кроликов. Жрица с аппетитом жевала плохо прожаренное мясо — до этого она призналась, что так вкуснее — и недоумевала, как ее спутник обходится ягодами, фруктами и орехами. Неужели эльфы едят только это? Нет, но в его деревне часто баловать себя мясом могли только янтарные Жрецы, остальные привыкли к фруктам. Может ли Эрфиан съесть за раз двадцать персиков? Увы, не съест и пяти. А янтарные Жрецы? Вряд ли.
— У вас в деревне не любят пиры? — спросила жрица.
— Очень любят. Но едим мы мало. Зато много танцуем и поем.
— Скоро ты узнаешь, что такое настоящий пир! — В голосе Мадды звучали мечтательные нотки. — Много-много мяса, фрукты и вино. А еще у нас подают сердце! Это главное блюдо.
— Сердце? — осторожно переспросил Эрфиан. — Чье?..
— Человеческое, глупенький.
Иногда на пирах в деревне в качестве главного блюда тоже подавали человеческое сердце — Эдна приносила его в качестве боевого трофея, забрав жизнь у какого-нибудь смелого воина или охотника на темных существ. Угощение несколько дней вымачивали в винах и щедро приправляли специями, после чего делили между Жрецами. Смотревшего на это Эрфиана передергивало от отвращения, и он мысленно благодарил богов за то, что у него нет янтарных глаз.
— Оно тебе понравится, — убежденно сказала Мадда.
— Зачем мне его есть?
— Это ритуальное угощение, его едят все жрецы, даже если им достается маленький кусочек.
— Но я еще не жрец.
— Тем лучше! Я даже завидую — на церемонии посвящения жрица отдает треть сердца тому, кого принимают в культ!
— Ты пропустила праздник, Мадда.
— Прости, матушка. Я привела Эрфиана! Он спас меня от оборотня. Он целитель и сын янтарной Жрицы Царсины. Он хочет служить Богине!
Молчание затягивалось. Эрфиан, которому было наказано не вставать с колен и не поднимать глаз до тех пор, пока не дадут разрешения, не двигался. Он видел только босые ноги сидевшей перед ним женщины и струящийся по ним лазурный шелк.
— Встань, мальчик.
У главной жрицы были длинные темные волосы, завитые в мелкие кудри, и ясные золотисто-карие глаза. Две девушки, сидевшие по обеим сторонам ее кресла — хотя его, наверное, следовало назвать троном — улыбались, но лицо их госпожи оставалось бесстрастным.
— Значит, ты — сын янтарной Жрицы Царсины.
— Да… м-м-м… госпожа главная жрица.
Губы женщины тронула улыбка.
— Меня зовут Такхат. Что натворила моя дочь, и почему пришлось ее спасать?
— Я не виновата, матушка! — начала оправдываться Мадда. — Оборотень говорил мне приятные слова, позвал на пир, а потом начал надоедать и не хотел отпускать. А Эрфиан прыгнул на него с дерева и чуть не задушил!
Жрица приняла скучающий вид и подцепила пальцем бечевку украшавшего ее шею медальона.
— Рассказала тебе Мадда или нет, но Ее жрецом нужно родиться. — Такхат подняла правую руку, показывая татуировку на внутренней стороне запястья. — Это не делает тебя Ее жрецом. И это, — она показала медальон, — тоже. Ты можешь учиться хоть целую вечность, но Она не заговорит с тобой так, как с нами.
— Разве у меня нет глаз, и я не могу видеть красоту? Может, у меня нет сердца, и я не могу любить? Чем я от вас отличаюсь?
— Мадда, ты привела глупца. Уж лучше бы ты принесла корзину фруктов.
Девушка закрыла лицо руками.
— Матушка! Он мой друг! И, поверь, он способен говорить Богиню и слышать ее…
— Сколько раз я просила тебя не называть Ее так?!
Такхат порывисто поднялась и подошла к Эрфиану.
— Ты должен кое-что понять, мальчик. Это не просто культ, который учит тебя ублажать женщин. Ты не просто ешь и пьешь на пирах, танцуешь и поешь у костра. Она не чета вашим первым богам. Она на голову выше всех богов.
Эрфиан ждал, с опаской поглядывая на собеседницу.
— Она не терпит жрецов, которые сомневаются или боятся. Если ты хочешь служить Ей, твое желание должно быть искренним. Ты должен безоговорочно признать Ее власть над тобой и над всем, что тебя окружает. Тогда — и только тогда — Она позволит хотя бы на мгновение прикоснуться к великому. К настоящей жизни. — Такхат воздела руки к каменному потолку. В ее глазах блестели слезы. — Экстаз! Вот что постигает истинный жрец!
— Матушка, — заговорила Мадда. — Не будь так строга.
Жрица отмахнулась.
— Ты расстраиваешь меня, дитя. Он не понимает, о чем я толкую!
Не дождавшись ответа, Такхат смягчилась.
— Что бы в тебе ни увидела моя дочь, — обратилась она к Эрфиану, — ты ей приглянулся. Она молода, но редко ошибается в таких вещах. Пойдем со мной.
Жрица повела гостя по извилистым коридорам храма. Пара девушек следовала за ними, держась на расстоянии пары шагов.
— Я была чересчур строга к тебе, мальчик, Мадда права. Всем известно, что янтарные Жрицы умеют слушать свое сердце и порой служат Ей так же верно, как мы.
Выдержав паузу и отметив, что собеседник покраснел, Такхат продолжила:
— Расскажи-ка про вампиршу.
— Рассказать… что?
— Ты знаешь, что. Да поподробнее.
Путь к нужной комнате показался Эрфиану нестерпимо долгим. Еще никогда и ни с кем он не говорил так откровенно — а жрица, будто издеваясь, выпрашивала новые подробности, одна постыднее другой.
— Хорошо, — удовлетворенно закивала Такхат. — Для начала. Что может быть естественнее и прекраснее таких бесед, мальчик? Слова, которые считают грязными — Ее музыка. Какое изысканное удовольствие — говорить об этом с женщиной!
Эрфиан не нашелся с ответом. Жрица поманила его пальцем, указала на курильницу — и он принюхался.
— Скажи-ка, что здесь?
— Сандаловое дерево и ваниль.
— А здесь? — указала Такхат на другую курильницу.
— Ладан, гвоздика и корица.
— Ты хорошо разбираешься в благовониях. А в маслах? Сможешь отличить розовое от миртового?
— Смогу.
Жрица сложила руки на груди. Девушки, остановившиеся за ее спиной, тихонько переговаривались и улыбались.
— Теперь ты будешь ответственен за благовония и масла в храме, Эрфиан. Мадда научит тебя всему, что должен знать жрец, и познакомит с остальными. — Сказав это, Такхат улыбнулась — тепло, по-матерински. — Открою тебе секрет. Если ты оказался здесь, значит, Она выбрала тебя. И готова открыть свои тайны. — Жрица приложила ладонь к груди Эрфиана. — Для непосвященных Ее голос бывает тихим. Внимай.
— Жара невыносимая. Мама не знает милости! Почему мы не могли сходить за вином в дом правителя после заката?!
— Мариус, ты хуже ребенка. Вино нужно для праздника, вечером все должно быть готово.
— Легко тебе говорить, Мадда. Ты ничего не несешь!
Эрфиан поставил пузатый кувшин с вином в тени большого навеса и присел.
— Отдохнем, — предложил он.
— Наконец-то!
Мариус примостился рядом, отставил кувшин и тяжело вздохнул. Мадда в нерешительности постояла, глядя на солнце, и тоже устроилась в тени навеса.
— Мама нас потеряет, — сказала она.
— Нет, — возразил Мариус. — Мы посидим тут совсем чуть-чуть. Ну, может, потом поедим или попьем… и подремлем. Тоже чуть-чуть.
Мадда положила голову Эрфиану на плечо и прикрыла глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, накрывая его пальцы ладонью.
— Голова болит, — признался Эрфиан.
— Церемония посвящения — это так мило, — мечтательно вздохнула Мадда. — Просто не верится, что позади уже семь лун! Кажется, я привела тебя вчера… ты уже чувствуешь себя частью храма?
— Чувствую.
— А сердце тебе понравилось? Ведь правда, оно вкусное?
— Очень.
На этом вопросы у Мадды закончились, и Эрфиана это обрадовало. Голова у него не просто болела, а разрывалась на части. Главное угощение вблизи выглядело еще отвратительнее, чем издали, пахло противно, а на вкус оказалось самой гадкой едой, которую ему доводилось пробовать. Вина было выпито столько, что наутро Эрфиан всерьез засомневался, не во сне ли привиделось происходящее, тем более что почти все события ночи он помнил смутно. Но медальон жреца богини, полученный вчера от Такхат, казался настоящим. Кожа на внутренней стороне правого запястья, куда одна из подруг главной жрицы нанесла с помощью тонкой иглы рисунок из букв-завитков, до сих пор была воспаленной, но не болела.
Эрфиан проснулся в обнимку с Маддой, поздним утром, на траве под одним из деревьев в лесу. Вопрос «как он сюда попал» остался без ответа. Одежда нашлась неподалеку, на берегу озера. Мадда выглядела сонной и довольной. Она сидела, опустив ноги в воду, мурлыкала себе под нос и перебирала волосы пальцами, пытаясь их причесать. Несмотря на головную боль и мучивший его голод, Эрфиан чувствовал себя счастливым.