Минут тридцать Смолиной понадобилось для того, чтобы залезть по длиннющей лестнице на вершину крана. Уже темнело, когда она, тяжело дыша, вылезла наверх и сразу увидела Лену. Та сидела на краю, свесив ноги, словно это был диван, а не кран высотой с многоэтажку.
Лена заметила Смолину и замерла от удивления. Анна примиряюще подняла руки.
– Лен, я не буду уговаривать насильно. Не захочешь возвращаться – хорошо. Мне будет тяжело, но я приму твое решение.
Лена окинула ее недоверчивым взглядом и промолчала. Смолина осторожно подошла к краю в паре метров от девочки и села так же – свесив ноги.
– Тогда зачем ты здесь? – спросила девочка.
– А ты?
– Ты думала, я собралась прыгать? – усмехнулась Лена. – Я пришла смотреть сияние. И хочу делать это в одиночестве.
Под ними раскинулся город, в котором уже загорались вечерние они. Анна никогда не была на такой высоте, и сейчас у нее захватывало дух и слегка кружилась голова. Лена же выглядела совершенно спокойно, как будто это место было ей больше домом, нежели квартира Смолиной.
– Все детство мне впаривали, что нужно быть хорошей, что Бог тебя любит, – сказала Лена, глядя на огни города под ногами. – И знаешь, что я поняла? Богу насрать.
– А мне нет.
Лена недоверчиво хмыкнула. Анна посмотрела на девочку, затем перевела взгляд на вечерний город.
– Я впервые порезала себя, когда мне было семь. Долго выбирала место на теле. Выбрала запястье, – Анна обнажила рукав и показала Лене изрезанную руку. Лена внимательно рассматривала сеть бледных шрамов. Смолина провела пальцем по тонким, длиной не более сантиметра, белым линиям. – Эти наносила просто от нечего делать. Но когда случалось что-то серьезное, например, в школе или ссора с родителями – тогда на руке появлялись длинные, глубокие порезы, – она задрала рукав выше и прошлась по широкой полосе длиной в палец. – Этот появился после того, как не стало бабушки.
– Зачем ты делала это? – спросила Лена.
– Я не знаю, – ответила Анна, глядя на ночной город. – Наверное, не могла справиться с эмоциями. Понимаешь, родители всегда любили меня, заботились. Мы жили в деревне. Я любила гулять по лесу, собирать грибы, рыбачить с отцом. Он много шутил, мы смеялись… А потом мы переехали в город.
Анна замолчала.
– И что было дальше? – нетерпеливо спросила Лена.
– Дальше… дальше все изменилось. В городе все стало по-другому. Я как будто попала во тьму. И отец… он больше не смеялся и не шутил. Он… он… – Анна пыталась что-то сказать, словно силясь вспомнить, но память с грохотом обрушивала тяжеленный занавес, за которым невозможно было ничего разглядеть. Лена притихла и терпеливо ждала продолжения. Анна вздохнула и сказала: – А в какой-то момент я подумала: если завтра я не проснусь, в мире ничего не изменится. Никому от этого плохо не станет.
Город переливался цветными огнями под их ногами. Миллионы людей жили и умирали в нем, и никому ни до кого не было дела. Казалось, что они с Леной попали в параллельную реальность или на сказочный остров и сейчас весь этот мир их никак не касался – они были выше всего людского. Сейчас здесь были только они вдвоем. И Тим.
– Но ты знаешь – я была не права. Всегда есть тот, кому будет плохо. Всегда.
Лена недоверчиво посмотрела на нее.
– У меня никогда не было родителей, – сказала она. – И я не знаю даже, как это – когда с ними плохо.
– Мы могли бы… – Анна запнулась.
– Могли бы что? – жестко спросила Лена. – Стать семьей?
Смолина кивнула.
– Хотя бы попытаться.
Лена изучающе смотрела на нее.
– Похоже, тебе это надо больше, чем мне.
– Возможно, – ответила Анна. – У меня никого нет. Только ты да еще «Пинин» с Тимом.
– Это тот отвратительный заяц? – поморщилась Лена.
– Он самый. Только он не отвратительный. Он спас мне жизнь.
Лена вопросительно посмотрела на Анну. Смолина достала из-за пазухи истерзанного Тима. Его плюшевое тело было аккуратно зашито во множестве мест.
– Я была очень маленькая и чем-то отравилась. Помню, лежала на кровати и не могла ни пить, ни есть. Рядом с кроватью стоял тазик… Была зима, и с работы пришел отец. Он открыл дверь, и в комнату ворвался свежий морозный воздух, как будто наступил Новый год и все сейчас переменится. Сбудутся желания, мечты, а от старой жизни не останется и следа. Отец вошел ко мне в комнату, и я помню его глаза – наполненные любовью и заботой. Тогда он и подарил мне Тима.
Анна замолчала. Лена смотрела на нее, ожидая продолжения, но не торопя – видно было, что говорить об этом Смолиной не просто. Она начала, медленно проговаривая слова:
– Спустя годы, когда я поняла, что могу лишить себя жизни, – я стала резать Тима вместо себя.
Слова, казалось, повисли в густом воздухе. Ленка рассматривала плюшевого зайца, и теперь за каждым швом на его теле стояла не просто история – история спасенной жизни.
Анна повернула зайца к девочке.
– Тим, знакомься, это Лена, – Смолина помахала лапой плюшевой игрушки.
– Привет, Тим, – грустно сказала Лена и помахала в ответ. – Мы все здесь немного похожи, да? Все немного того…
Ночной город под ними плыл в дымке словно звездный океан. Тут и там вспыхивали и гасли огни, размытые висящим над ними туманом. Казалось, под этой пеленой, как под толщей воды, живут своей жизнью сказочные существа. Одинокие киты, так и не нашедшие свою гавань.
– Почему киты выбрасываются на берег? – внезапно спросила Лена.
– Почему? – удивленно переспросила Анна.
– Киты общаются с помощью песен. Ты не знала? Они поют друг другу на определенных частотах. Но есть киты, которые фальшивят. И никто их не слышит. Представляешь? Никто… Так в полном одиночестве они скитаются всю жизнь по бескрайнему океану и поют песню, которую никто никогда не услышит…
– И поэтому они выбрасываются на берег?
Ленка пожала плечами.
– Не знаю. Может, им надоедает жить в одиночестве?
Лена посмотрела Анне в глаза, и Смолина увидела в них свое отражение.
– Поехали домой.
– А как же сияние?
– Это большая удача – застать его, тем более в городе… – начала было Анна, но, увидев, как вытянулось лицо Лены, остановилась. Смолина подсела ближе и накинула плед на тонкие плечи девочки. Та по инерции хотела было скинуть, но быстро поняла, что так теплее.
– Только не жди, что стану называть тебя мамой, ок?
Анна потрепала ее по голове, но Ленка отстранилась.
– Как скажешь, – с грустной улыбкой сказала Анна и потом добавила: – Ок.
Смолина понимала, что заводить разговор об игре или порезах нельзя ни в коем случае. Видимо, отныне эти темы будут табу, если она не хочет вновь потерять Лену. Как с этим быть и что делать – она подумает потом и обязательно найдет решение. Но сейчас ей хотелось просто сидеть на краю башенного края рядом с Леной и чувствовать, что в этом ледяном мире она больше не одна.
Они сидели на остове невиданного исполина над кажущимся пустым городом под пустым небом, словно два пятнышка тепла в огромном холодном мире. Ночь раскинула над головами бескрайний купол, словно плед, наброшенный могучими северными богами на город. Только в этом пледе не было тепла – с неба лился холод и одиночество. И только здесь, на самом краю крана, похожего на скелет кита, теплилась жизнь.
Внезапно зеленый огонь пролился откуда-то сверху. Серое небо вдруг расцвело красками и стало похожим на движущуюся голограмму. Где-то там, высоко, уже зажигались россыпи первых звезд, а ближе к земле разливалось живое пламя.
– Смотри, оно наступило! – восторженно зашептала Лена.
Анна никогда не видела ничего подобного. Над городом, словно покрывало, переливалось тысячами огней северное сияние. Небо стало похоже на безбрежный океан. И, если приглядеться, в его волнах действительно можно было увидеть китов. Смолина почувствовала, как Ленка в немом восторге прижалась к ней, и приобняла девочку.
Зеленый свет внезапно сменился на алый, словно там, наверху, произошло что-то нехорошее и кровь залила небосвод. Он окрасил город в красный, накрыв словно пеленой тумана.
Тишину разрезал звук СМС. Анна взглянула на экран – оно было от Гуру.
«Я узнал, кто создал игру».
Аркан 2Светорожденный
Только слепой может определить, что такое свет.
Руна 1
В море Похъелы девица
Свой большой платок стирала,
Платья в море полоскала,
Там на камне их сушила,
На краю большого мыса.
Увидала щепку в море;
Забрала себе в кошелку,
Принесла домой в кошелке,
Перевязанной ремнями,
Чтоб колдун оружье сделал,
Заколдованные стрелы.
Тайми откинула с мокрого лба копну соломенных волос и, издав томный вздох, откинулась на сено. Волосы тут же разметались по сухой траве, открыв красивую полную грудь с острыми сосками. Ей в плечо, тяжело дыша, уткнулся Никита. Девушка нежно обняла его расцарапанные плечи. Жаркие тела еще не остыли, два молодых сердца бешено стучали в едином ритме.
– Загонял меня совсем, – горячо шепнула на ухо парню Тайми.
– Ты сама кого хочешь загоняешь, – хрипло ответил тот и, подняв опьяненные любовью глаза, уставился на обнаженные девичьи груди. – Кровь с молоком!
Руки Никиты словно сами собой потянулись к груди Тайми, но та остановила его руку – правда, нехотя.
– Ты чего? – удивился парень.
– Остынь, жеребец! Дай отдышаться.
Она хитро смотрела в янтарные глаза любовника, которые снова загорались огнем страсти. Что-то в его милых глазах было такое, отчего кровь приливала к груди и к низу живота. По молодому девичьему телу с кожей цвета молока прошла легкая дрожь, не укрывшаяся от парня. Рука Никиты, которой преградили путь к грудям, попыталась скользнуть ниже, к самому заветному, но и там наткнулась на решительный отпор.