– С вашим братом?
Он кивнул.
– Если бы меня спросили – кто лучший человек на земле, – я бы не задумываясь назвала его.
Резнов удивленно хмыкнул.
– Он рассказывал, как под лед в детстве провалился, а вы ему помогали вещи у костра сушить, чтобы родители не заругали.
Резнов взглянул на нее, и в его глазах стального оттенка Анна уловила глубоко скрытую тоску.
– Когда-то давно мой брат совершил ошибку, – медленно проговорил Резнов. – Не знаю, рассказывал ли он вам – но он вор. В детстве он вскрывал машины. – Геннадий сделал паузу, словно собираясь с духом. – Я был вынужден посадить его.
Чужая жизнь пронеслась перед внутренним взором Смолиной. Промелькнула, словно ее и не было. Два брата не разлей вода, готовые друг ради друга на все. Две дороги, ведущие в разные стороны. И ошибка, которая разом оборвала эту прочную связь.
– Он грабил честных советских людей, отбирая то, что было нажито огромным трудом, – с презрением произнес Геннадий. – Пока все население страны строило светлое будущее, ваш «лучший человек в мире» его саботировал.
Смолина остановилась.
– И как, построили?
– Что построили? – Резнову тоже пришлось остановиться.
– Ну, лучшее будущее. В котором нет убийств, в котором не пропадают люди, дети не режут себе вены. Получилось?
Резнов хмуро посмотрел ей в глаза, но ничего не ответил.
– Может, теперь получится? – с надрывом произнесла Смолина. – Вам брат мешал, да? Он же саботировал! А вот теперь, когда его не стало, – ну вы точно справитесь!
Анна бросила стаканчик с кофе под ноги Резнову-старшему и пошла прочь.
– Он выбрал не ту дорогу, – сказал ей в спину Резнов. – Это его и сгубило.
Анна остановилась.
– Нет, – жестко ответила она. – Он помогал людям, искал пропавших. Он помогал мне, хотя не должен был. Рисковал жизнью.
– Он всегда рисковал. Это у него в крови, – Резнов машинально достал пачку сигарет, сунул одну в рот, потом смял ее и выкинул. – Чертовы сигареты! Кто бы мог подумать – отек легких из-за астмы.
– Это не астма. Его отравили.
Старший Резнов сощурил глаза.
– Мы разворошили осиное гнездо.
– У вас есть доказательства?
– Нет.
Резнов внимательно посмотрел на нее. Анна заглянула в его глаза. То ли оттого, что они излучали спокойную уверенность, несмотря на затаенную глубоко внутри печаль, то ли оттого, что ее собеседник тоже носил фамилию Резнов, – что-то в нем внушало доверие. Анна начала говорить, и говорила долго, а он слушал, не перебивая. Когда она закончила, недопитый кофе в стаканчике Геннадия давно остыл.
Лену выписали из больницы, и Анна отвезла ее домой на «Пинине». За всю дорогу они не обменялись ни словом. Смолина понимала, что все мосты порушены и, скорее всего, это последние часы, когда они с Леной вместе.
Как только она остановила машину, Лена тут же вышла и, не дожидаясь Смолиной, исчезла в подъезде. Какое-то время Анна сидела, тупо глядя сквозь лобовое стекло на серый мир, потом набрала номер.
– Алло, – глухо произнесла Смолина.
– Анна, что случилось с Леной?!
– Виктор Георгиевич…
– Почему вы не сообщили, что она попала в больницу? Она перерезала себе вены! Это уму непостижимо!
– Нам нужно еще немного времени, – тихо сказала Анна. – Просто дайте мне его. Пожалуйста.
– У вас было достаточно времени, чтобы доказать, что вы худшая из всех приемных родителей, которых я только видел! Анна, так и знайте – я передал дело в суд!
– Виктор Георгиевич…
– Что? Что вы еще хотите мне сказать? Что вы невинная овечка? Я не верю ни единому вашему слову!
В его голосе слышалось наслаждение – наслаждение властью. Анна подумала, что в целом он прав – она никудышная мать и Лену у нее надо забрать. Но в то же время она поняла, что Виктор Георгиевич упивается этим моментом. В его строгом мире правил он с удовольствием тыкал лицом в грязь Смолину, которая эти правила не соблюдала.
– Так что еще вы мне хотите сказать, Анна? – надменно произнес Виктор Георгиевич.
– Я хотела сказать: пошел ты в жопу, козел! – сказала Анна и повесила трубку.
Анна вошла в квартиру словно тень. Ей не хотелось говорить «я дома», ей не хотелось уже вообще ничего. Ее лес, когда-то зеленеющий дубравами, сейчас лишился всех листьев под напором ледяного ветра. Она разулась и прошла на кухню. В вентиляции натужно гудел ветер. Лена, еще не до конца пришедшая в себя, пыталась поставить чайник. Анна подошла и взяла его из рук девочки, чтобы помочь, но та оттолкнула ее руки и с вызовом взглянула на Смолину.
– И что теперь? Будешь опять орать на меня? Будешь все запрещать?
Безжалостный ветер сорвал последний лист с дерева Анны и бросил на грязный асфальт. Смолина подумала, что сейчас можно бы было устроить скандал. Или попытаться поговорить. Или…
– Лен, делай что хочешь. Ты уже взрослый человек.
Ленка замерла.
– Взрослый? – глухо переспросила она, словно ослышалась.
– Может, даже взрослее меня, – Смолина устало опустилась на табуретку. – Я сама еще ребенок, знаешь. И Виктор Георгиевич прав – один ребенок не может воспитывать другого.
Анна налила себе воды и тупо уставилась в кружку. Сил не было даже на то, чтобы сварить кофе.
– И что будет дальше? – осторожно спросила Лена.
– Дальше будет осень. И бесконечный дождь.
– Если меня заберут… – Лена помедлила. – Как ты будешь…
– Жить?
Лена кивнула.
– Не парься, меня все равно теперь лишат родительских прав. После этого я уже не смогу никого усыновить. А родить я тоже не могу.
Лена молчала. Смолина подумала, что хочет стать медведем – залезть в берлогу и проспать до весны. И пусть ее придут убивать. Пускай потом ее тело сожгут, зубы выбьют, а останки бросят под елью в лесу. Плевать. Главное, чтобы не будили. Потому что она смертельно устала.
Анна молча встала, прошла в свою комнату и бухнулась в кровать.
Утром Смолина с трудом оторвала голову от подушки. Она тяжело встала с кровати – ноги были ватные. «Все-таки заболела», – мелькнула мысль. Немудрено, после стольких нервных потрясений и физической истощенности. В голове была одна-единственная мысль: кофе. Словно в ответ на ее желание с кухни потянулся приятный аромат свежемолотых зерен.
Когда Анна зашла на кухню, ее удивили сразу две вещи. Первая – кухня была залита солнечными лучами. Впервые за много дней распогодилось, и сквозь воздушный тюль не просто жалобно пробивался, а заливал все золотым яркий свет. Второе – Лена стояла у плиты с туркой в руках и вопросительно смотрела на Смолину.
– Кофе? – спросила Лена. Анна удивленно кивнула и села за стол. Лена раньше никогда не варила ей кофе, а сама предпочитала растворимый. Чувствует вину за случившееся?
Вскоре кофе вспенился, но Лена даже умудрилась вовремя снять турку с огня и ничего не пролить.
– Молока?
Лена налила дымящийся кофе в кружку и пододвинула Анне вместе с пакетом молока. Больше всего Смолиной хотелось с головой нырнуть в эту кружку, пропитаться кофеином насквозь, а в идеале – остаться там и никуда сегодня не ходить. Она сделала большой глоток, но тут же выплюнула напиток. Это был не кофе.
– Как ты умудрилась так испортить арабику? – проворчала Смолина.
Лена молча стояла с туркой и смотрела на Анну. Смолина подняла на нее взгляд. Холодные, почти мертвые глаза Лены в упор смотрели на нее, словно дуло пистолета. У этого кофе был не просто омерзительный вкус – этот вкус был противоестественным. Внезапно откуда-то пахнуло прелым сеном. Смолина вспомнила последние слова Резнова про отвратительный вкус сигареты, и глаза ее расширились.
– Что ты добавила туда? – с ужасом спросила Анна, но Лена продолжала молча смотреть на нее. Колыхнулись занавески, словно кто-то открыл входную дверь, создав сквозняк. До обоняния Смолиной отчетливо донесся запах ладана. Она хотела крикнуть, но невидимые щупальца пережали горло, а в легких вдруг вспыхнул огонь. Из последних сил Анна набрала воздуха в полыхающие легкие и закричала.
Смолина проснулась от собственного крика и села на кровати. Она прижала к груди мокрые от пота ладони, пытаясь унять бухающее сердце. Анна сделала глубокий вдох, и воздух без помех наполнил легкие.
Голова была чугунная. Смолина откинула смятые простыни и одеяло, с трудом встала и сдвинула плотные шторы. За окном, как всегда, лил дождь.
«Это уже похоже на реальную жизнь», – хмуро усмехнулась Анна.
Из кухни отчетливо тянуло свежесваренным кофе.
«Нет уж, ублюдки, вы не заставите меня бояться последнего удовольствия в жизни!»
Она прошла по коридору и на кухне увидела Лену. Та замерла с туркой в руке. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
– Кофе будешь? – спросила Лена.
Смолина села на табуретку, неотрывно глядя на девочку.
– Угу.
Лена налила в кружку дымящийся ароматный кофе.
– Молока?
– Только если ты умеешь делать латте.
Лена распахнула холодильник.
– Молока нет… – грустно сказала она. – Сбегать в магазин?
– Только бери в стекле – я терпеть не могу тетрапак.
Анна на всякий случай незаметно ущипнула себя посильнее – уж слишком все это было нереально. Пожалуй, одно из двух – либо Лена действительно решила отравить ее, либо осознала, что в квартире со Смолиной лучше, чем в приюте без нее, – хотя это уже все равно ничего не изменит. Но на такие серьезные вопросы мозг Анны пока думать отказывался. А если Лена решила ее отравить – пожалуй, Смолина готова принять смерть от латте.
Лена суетилась в коридоре в поисках кроссовок. Анна долго смотрела в окно, так долго, словно ждала, когда пройдет эта проклятая осень. Наконец она негромко произнесла:
– Прости меня, Лен. Не получилось из меня матери. Но я очень старалась. Правда. Ради тебя я готова свернуть горы и шеи тех, кто хочет причинить тебе боль. Жаль, что все же у нас не получится построить семью. А я бы хотела. Очень.