― Я подумал о шайке из «Скуби Ду». Они всегда разделялись. Кажется, в их случае это работало.
― Верно, ― он никогда не перестанет шутить? ― Думаешь, нам стоит завести собаку?
― Думаю, у нас и так уже полно хлопот.
― Значит, увидимся позже?
― Да, только не ходи исследовать одна подвалы с привидениями.
― Постараюсь.
Только, когда Хелен уехала, поняла, что Том так и не сказал ей, что задумал.
Обычно, один из них сидел за рулем, а другой указывал дорогу. В Ньюкасле это было в особенности полезным, как только они оказывались за пределами городского центра, в котором оба хорошо ориентировались, пересекали мириады улиц с домами и квартирами, размещающими в себе городское население в четверть миллиона жителей. Однако дом Пола Верити было достаточно легко найти. Он жил в четырнадцатиэтажной высотке в Дентоне, которую спешно возвели в 60-е. Хелен проверила адрес и испытала облегчение, что он живет на первом этаже. Сейчас тут было тихо, и в дневное время место выглядело неплохо, но она задумалась, какого здесь с наступлением темноты.
Хелен знала, что маловероятно, чтобы Пол Верити стал с ней разговаривать. Если верить документальному фильму, он никогда публично не высказывался о смерти своей дочери. А еще он был осужденным преступником, вернувшимся на кривую дорожку, как только его семья распалась.
Она позвонила в дверной звонок и принялась ждать. Когда за матовым стеклом переместилась фигура, его пересекла тень. Было уже поздно передумать. Дверь открылась, и за ней показался худощавый мужчина позднего среднего возраста с серебром в волосах. Он не был зол при виде нее, лишь казался уставшим.
― И кто вас прислал, милая? ― спросил он. ― Социальная служба?
― Я не из Службы Социального Обеспечения, ― от этого объяснения он, казалось, испытал облегчение. Она принялась рассказывать ему, зачем приехала, ожидая, что он в любой момент закроет дверь перед ее лицом.
― О, ладно, ― произнес он со спокойствием. ― Тогда заходите.
Хелен последовала за Полом Верити в крошечную квартирку. Здесь не было ни картин на стенах, ни украшений или безделушек. Место казалось голым, за исключением потрепанного дивана, кресла и небольшого кофейного столика, с лежащей на нем газетой. У него даже не было телевизора.
― Так вы хотите поговорить со мной о Сьюзан?
― Если вы не возражаете, ― ответила она. ― Я знаю, что обычно вы не соглашаетесь.
― Я не разговариваю с газетчиками, ― поправил он ее, ― но вы сказали, что помогаете полиции?
― Это верно, ― подтвердила Хелен.
― Так что вы хотите услышать?
― Вашу версию произошедшего, ― ответила она просто. ― Я так понимаю, вы родом не из деревни.
― Я из Ньюкасла.
Он жестом показал ей присаживаться, а затем пожал плечами.
― А теперь вернулся обратно.
Он тоже сел и, должно быть, понял, что она ожидает некого объяснения его переезду в Мейден-Хилл.
― До того, как я встретил Барбару, я был жалок, ― пояснил он. ― Я много пил, водился с дурной компанией, а она заставила меня понять, что, если я хочу иметь достойную жизнь и работу, семью... с ней... тогда я должен разобраться в себе. Я должен перестать беспробудно пить, садиться в ворованные и угнанные тачки и повзрослеть.
Он умолк, как будто вспоминал тот разговор, теперь уже очень далекий. Хелен хранила молчание и позволяла ему продолжать.
― Она поговорила со мной, а я впервые прислушался и завязал. Я перестал общаться с друзьями, которые промышляли тем же, что и я, даже с собственным братом, и мы переехали из Ньюкасла в Мейден-Хилл. Это было самое безмятежное место из виденных мною. Я нашел работу и держался за нее, ― его голос казался искренне удивленным, ― из-за нее, потому что больше всего на свете я не хотел подвести ее, а впоследствии и появившуюся у нас дочь. Я нес ответственность, ― а затем он тихо добавил: ― Какое-то время, ― в последних трех его словах сквозила такая грусть, что у Хелен защемило сердце от жалости к этому мужчине.
― Так мы и жили годами. Если бы Сьюзан не пропала, у нас все было бы хорошо. Я даже ходил в церковь. Я вставал на колени, молился и клялся Богу, что стану лучше, если он оставит мне Барбару.
Он вздохнул.
― И, конечно же, нас благословили. Сьюзан была такой красивой, что люди говорили, что она не может быть моей, ― он улыбнулся при воспоминании, ― но она была моей... и Барбары, конечно.
Затем улыбка покинула его глаза.
― Когда мы потеряли ее, то, как будто потеряли в тот момент все.
― Вы никогда прежде об этом не говорили, ― сказала Хелен. ― Публично, имею я ввиду.
Она задавалась вопросом, почему сейчас он так откровенен.
― Не газетчикам, нет. Не говорил. Да и зачем? Это личное, но вы пытаетесь докопаться до истины, ― сказал он. ― Вы работаете с полицией. Так вы сказали? ― его слова бросали ей вызов.
― Так и сказала, да, работаем с полицией, ― заверила она его. ― Можете позвонить сержанту Брэдшоу, если хотите.
― Не стану. Вы не похожи на других, тех из Лондона, желающих рассказать о моих печалях на своих первых полосах. Зачем бы мне с ними разговаривать?
― Вероятно, чтобы рассказать свою версию событий, чтобы предотвратить некоторые обвинения? ― начала она, пытаясь быть деликатной.
― Вы думаете, мне есть дело до того, что обо мне говорят? Вы считаете, хоть что-то из этого имеет хоть какое-то значение?
Он подразумевал по сравнению с его утратой.
― Они говорят, что в то утро в вашем доме произошла ссора.
― В нашем доме каждое утро происходили ссоры, ― уступил он. ― Нас было трое, а ванная комната всего одна, ― пояснил он, как будто то было причиной большинства их споров. ― Ничего больше: семья, в которой каждый хотел собраться первым.
― Но в тот день вы не пошли на работу?
― Я был болен, ― ответил он. ― Люди болеют. У меня была сраная простуда, и полиция в то время об этом знала. Я все еще был простужен, когда они впервые пришли насчет Сьюзан. В этом не было никакой тайны. Просто я не испытывал необходимости поделиться об этом с прессой.
Пол Верити выглядел как мужчина, который сдался давным-давно. Может быть, поэтому ему было все равно, что о нем пишут.
― Мистер Верити, ― спросила она, ― вы считаете, что Сьюзан похитил Эдриан Уиклоу?
Тогда он посмотрел прямо на нее, но, казалось, что он смотрит сквозь. На миг ей показалось, что сейчас он выйдет из себя, но он медленно закачал головой из стороны в сторону.
― Вы думаете, я знаю больше, чем вы? ― спросил он ее. ― Уже двадцать лет я задаюсь вопросом, был ли это он или кто-то другой? Может быть, это был кто-то, близкий к дому: фермер или еще кто. Пошла ли она через поля и встретила кого-то из деревни, идущего навстречу? Причинил ли он ей вред, а затем продолжил жить, как ни в чем не бывало? Я не знаю, милая, и никогда не узнаю. Я должен смириться. Тяжелее всего с другими людьми. Они этого не хотят, но они все знали Сьюзан и то, как много она для нас значила. Ни один из них не знал, что мне сказать. Они постоянно выглядели напуганными, как будто могут сделать все только хуже, как будто что-то может сделать все еще хуже. Были и те, кто уходил с нашей дороги, избегая встречи, ― сказал он, ― не могу сказать, что виню их. Они чувствовали себя виноватыми, потому что это не они страдали. Я не мог этого вынести. Так что через какое-то время...
Он пожал плечами.
― Вы начали видеться со старыми дружками.
― Они все были тут в Ньюкасле, почти такие же, какими я их покинул. Поначалу они относились ко мне с подозрением, но они знали о Сьюзан. Об этом говорилось во всех газетах.
Он испустил горький смешок.
― То есть, эти люди не были святыми, это я могу сказать уж точно, и я не видел их тринадцать лет, но у меня было чувство, что они ― это все, что у меня осталось, и они позволили мне вернуться.
― Как восприняла это Барбара?
― Она сказала, что горбатого могила исправит, но не то, чтобы ей было так уж не все равно. Она думала, что, в любом случае, ее жизнь кончена. Она начала пить. Никогда раньше не касалась спиртного, а я не возражал. Думал, бокал другой облегчит ее боль, так почему бы и нет? Но она не могла это контролировать, начала прятать алкоголь по всему дому. Они так делают, ― сказал он, ― настоящие алкоголики, то есть. Я пью, но могу остановиться.
Он посмотрел Хелен в глаза.
― А Барбара не могла. Когда я пропал на год, ― они оба знали, что он имел в виду тюрьму, ― и, когда вернулся домой, она была в ужасном состоянии. Она умерла через полтора года после того, как я вышел. Потом я переехал.
Он рассказывал свою историю, как будто просто выкладывал факты, но Хелен внутренне содрогалась от боли, которая сокрушила этих двух людей. Какими иными могли быть их жизни, если бы только Сьюзан вернулась к ним.
― Вы знаете, есть что-то в этой деревне, ― сказал Пол. ― Я хочу сказать, все маленькие местечки хранят свои секреты, но Мейден-Хилл...
― Что с ним?
― Деревенские жители были... нас так и не приняли. Даже спустя десять лет жизни там, я всегда думал, что есть мы и есть они.
Он не мог толком это объяснить.
― Они сомкнули ряды? ― предположила Хелен.
― Откуда вы знаете?
― Такое случается, ― пояснила она. ― Я уже видела подобное. В деревнях, где все знают всех, а семьи живут поколениями, они сторонятся чужаков.
― Почему, вы думаете, я горевал, а другие нет? ― спросил он. ― Я был там не единственным, совершившим дурные поступки, но я был единственным, кто неоднократно читал об этом в газетах.
Это заинтриговало Хелен.
― Кто еще совершал дурные поступки, Пол?
Он фыркнул.
― Для начала, Кенни Гилберт.
Глава 34
1976 год
Дэнни Гилберт любил своего отца, но тот был прохвостом. Юный Билли знал это, потому что его отец сам так сказал.
― Кенни Гилберт настоящий прохвост.
Слова доносились с кухни, но так как дверь была открыта, Билли смог расслышать слова, и он навострил уши при упоминании отца его лучшего друга.