[207]. Тем самым он акцентировал внимание на том, что помимо анализа речений, которые к середине XX века были подробно изучены, не менее важен детальный анализ повествований о деяниях Иисуса. Среди этих повествований есть как аутентичные, так и исторически недостоверные тексты. Фухс считал, что если сопоставить деяния и речения, то становятся видны как совпадения, так и противоречия. Например, притча о блудном сыне и описанная в Евангелиях практика совместной трапезы с грешниками свидетельствуют, что идея о милосердии Божьем, которое превосходит грехи человека, изначально присуща Иисусу.
Особое внимание Фухс уделял анализу притчей. Он считал притчи Иисуса аутентичными просто потому, что в последующей христианской традиции этот жанр практически не используется, а кроме того, их значение глубже, чем то, которое можно было бы выразить прямыми утверждениями. К. Бломберг пишет об этом:
Притчи, подобно метафорам, «перфомативны», а не «пропозициональны», – то есть они не передают информации, а осуществляют некий акт: обещают, предостерегают, сообщают дар или призывают к чему-то[208].
К тому же в притчах самосознание Иисуса «„проявляется в языке“ особенным образом»[209]. Естественно, говоря о самосознании Иисуса, Фухс не делает это в манере «либеральных» участников «Поиска…» XIX века. В середине XX века ученые пришли к единодушному согласию, что евангельский текст не дает прямого доступа к психологии Иисуса, однако Фухс доказывает, что анализ притчей, как наиболее характерной для Иисуса формы выражения Своего учения, может помочь исследователю приблизиться к пониманию мыслей самого Иисуса.
Анализируя деяния, речения и притчи Иисуса, Фухс приходит к выводу, что Иисус не был просто пророком или учителем мудрости. Его деяния и проповедь свидетельствуют, что Он считал Себя Мессией, выразителем воли Бога на земле, а Его проповедь и добровольные страдания и смерть должны были стать началом наступления Царства.
Фухс не разделяет мнение Кеземана, что конфликт с иудеями стал основной причиной гибели Иисуса. Хотя Фухс и признает историческую достоверность разногласий между учением Иисуса и иудаизмом Его времени, он все же считает, что страдания и смерть были избраны Иисусом сознательно. Этот вопрос не получает у Фухса должного рассмотрения, он ограничивается туманными объяснениями:
Бог не теряет никого. Следовательно, Воскресение приходит на место смерти. Без Воскресения страдание веры было бы тщетно (ср. 1 Кор 15). С другой стороны, Воскресение не имело бы реальной цели, если бы ему не предшествовало страдание, ибо Воскресение есть и милосердие, и верность (ср. Мф 6: 1–8). <…> Поскольку Иисус Сам берет на Себя роль божественного милосердия, Он берет на Себя и роль страдания. Его угрозы и призывание бедствий, а также жесткость Его требований проистекают из Его воли к страданию. Ибо во всем этом Иисус был противоположностью Своим противникам[210].
Итак, отметим следующие основные положения Фухса.
1. Изречения и поступки Иисуса должны анализироваться вместе, они могут считаться аутентичными в тех случаях, когда согласны между собой.
2. Притчи Иисуса выражают самую суть Его проповеди и то, как Он позиционировал Себя перед Своими слушателями.
3. Страдания и смерть Иисуса были Его сознательным выбором, поскольку он считал Себя выразителем воли Бога на земле, они не были всего лишь навязаны Его противниками.
4. Гюнтер Борнкам
Спустя шесть месяцев после лекции Фухса в Цюрихе Гюнтер Борнкам (Günther Bornkamm, 1905–1990), ученик Бультмана и профессор Новозаветных исследований Гейдельбергского университета, публикует первую монографию об Иисусе, написанную в рамках программы Кеземана. Работа Борнкама «Иисус из Назарета» (1956) становится первым полноценным исследованием об историческом Иисусе, выпущенным после долгого периода упадка «Поиска…». Борнкам был возмущен ситуацией середины XX века:
Иисус Христос стал лишь частью богословской схемы, Он перестал был личностью. Его лишили истории[211].
Борнкам во многом оппонирует своему учителю Бультману в вопросе о том, что раннехристианская вера концентрировалась на образе Прославленного Христа, не принимая во внимание исторические подробности жизни Иисуса из Назарета:
Идея о том, что Евангелия и христианская традиция не позволяют ничего узнать об историческом Иисусе, не выдерживает критики. Наши источники не просто позволяют, они требуют этого знания[212].
Борнкам признает, что с учетом развития новозаветной науки «написать „Жизнь Иисуса“ уже невозможно»[213]. Однако приблизиться к пониманию того, о чем учил исторический Иисус, узнать о каких-либо исторически достоверных подробностях Его жизни, с точки зрения Борнкама, вполне возможно. Как и Кеземан, он признает, что между историческим Иисусом и евангельским образом Христа существует преемственность, поэтому, изучая новозаветные тексты, можно «выявить исторически достоверные факты, на основании которых можно узнать о личности и жизни Иисуса»[214]. Свой метод исследования Борнкам описывает несколько туманно:
В каждом слое предания, в каждом отдельном его фрагменте видно свидетельство исторического существования Иисуса… Таким образом, наша задача – искать историю в евангельской керигме и соотносить эту историю с керигмой[215].
Борнкам признает, что благодаря критическому анализу можно узнать немало фактов о жизни и учении исторического Иисуса, однако однозначно заявляет, что любые попытки описать Его самосознание выходят за пределы компетенции исследователя. Именно поэтому Борнкам, в отличие от Фухса, утверждает, что мы ничего не можем сказать о том, считал ли Иисус Себя Мессией, желал ли Он Своей Смерти, как Он понимал Свое служение и т. д.
Монография Борнкама организована классически: аутентичное учение и жизнь Иисуса рассматриваются по рубрикам, таким как «Царство Божье», «призыв к покаянию», «призвание учеников» и т. д. В главе «Длительность и контекст служения Иисуса» (в англоязычном переводе – Period and Environment) он довольно подробно рассматривает историко-культурную и религиозную жизнь Палестины времен Иисуса, описывает различные течения внутри иудаизма, считая проповедь Иоанна Крестителя одной из форм распространенной в то время иудейской апокалиптики.
Борнкам помещает жизнь и учение исторического Иисуса в контекст иудаизма I века. Иисус говорил на арамейском, вполне вероятно, знал и древнееврейский язык, на котором читал библейские тексты. Невозможно установить, говорил ли Он на греческом, но, с точки зрения Борнкама, очевидно, что никакого влияния эллинистической философии и мировоззрения Он не испытал.
Однако, начиная анализировать служение и проповедь Самого Иисуса, Борнкам отходит от сугубо исторического анализа, и в его тексте появляются бультмановские идеи экзистенциальной философии. Как считает Борнкам, провозвестие Иисуса обращено не в прошлое (на которое ориентировались фарисеи), не в будущее (на которое ориентировались апокалиптики), а в настоящее:
Сделать реальность Бога ощутимой в настоящем: вот в чем заключалась проповедь Иисуса. Проявление Бога в настоящем (the making-present of the reality of God) знаменует конец того мира, в котором это происходит. Вот почему книжники и фарисеи восстали на Иисуса: потому что Его революционное учение подрывало авторитет Закона и предания. Вот почему кричали бесноватые: потому что в их сферу влияния вторгалась иная сила «прежде времени» (Мф 8: 29). Вот почему даже самые близкие Иисусу люди считали Его душевнобольным (Мк 3: 21). Евангелия описывают конец этого мира как колоссальную драму и зримую мировую катастрофу[216].
Как отмечает Сандерс, в данном случае Борнкам выступает с позиций христианского экзистенциализма, а не с позиции объективной исторической науки:
Совершенно очевидно, что это скорее богословская оценка post factum, чем реальное описание. Подразумеваемое отличие Иисуса от Его современников состоит в том, что для них Бог не был присутствующим. Это отличие все еще базируется на отсутствии исследований иудаизма на предмет того, воспринимался ли в нем Бог как присутствующий; здесь скорее прочитывается богословская оценка значимости Иисуса для христиан[217].
Помимо влияния идей экзистенциальной философии и теологии, на исследование Боркмана, возможно, оказали влияние и другие факторы. Вильям Херцог отмечает, что на работу Борнкама и на образ Иисуса, описанный в этом исследовании, повлияла атмосфера холодной войны:
Иисус Борнкама, так же как и Кеземана и Фухса, – это аполитичный экзистенциалист. Труд Борнкама вышел в разгар холодной войны, и, рассматривая учение о новой праведности, которое является центром Нагорной проповеди Иисуса, исследователь особо останавливается на том, почему исторический Иисус не хотел, чтобы Его новое учение смешивалось со старыми политическими идеями[218].
Борнкам утверждает, что Он «противостоит орде фанатиков, которые хотят сделать Иисуса революционным лидером, пророком „нового порядка“, провозвестником новой эры, для наступления которой нужно уничтожить весь старый мир. <…> Эти фанатики одержимы картиной будущего земного царства»