[260], в котором, однако, некоторые ученые, в том числе Перрин, утверждают наличие аутентичного материала, восходящего к историческому Иисусу и (частично) независимого от синоптической традиции[261].
Перрин выделяет «несократимый минимум» (irreducible minimum) аутентичного материала, восходящего к историческому Иисусу. По объему он весьма превосходит материал, выявленный Бультманом, однако по сравнению с тем, что считали аутентичным Иеремиас и Додд, он действительно кажется «минимумом». Аутентичный материал Перрина относится исключительно к учению исторического Иисуса, он воздерживается от анализа нарративного повествования Евангелий. Выявленный Перрином аутентичный материал можно разбить на четыре группы[262]:
1. Речения о Царстве
Царство пришло – Лк 11: 20
Царство посреди вас – Лк 17: 20–21
Царство силой берется – Мф 11: 12
2. Молитва Господня в редакции Луки – Лк 11: 2–4
3. Притчевые речения
Связать сильного – Мк 3: 27
Разделившееся царство – Мк 3: 24–26
Тот, кто хочет спасти свою жизнь – Мк 8: 35
Возложивший руку на плуг – Лк 9: 62
Богатые и Царство – Мк 10: 23b, 25
Мертвые погребают своих мертвецов – Лк 9: 60a
Узкие врата – Мф 7: 13–14
Первые будут последними – Мк 10: 31
Что оскверняет человека – Мк 7: 15
Принять Царство как дитя – Мк 10: 15
Превозносящие себя – Лк 14: 11 / Лк 16: 15
Подставить вторую щеку – Мф 5: 39b–41
Любите врагов своих – Мф 5: 44–48
4. Притчи
Спрятанное сокровище и жемчужина – Лк 13: 44–46
Потерянная овца, монета, блудный сын – Лк 15: 3–32
Званые на вечерю – Мф 22: 1–14/Лк 14: 16–24/Фома 64[263]
Неверный управитель – Лк 16: 1–9
Работники в виноградаре – Мф 20: 1–16
Два сына – Мф 21: 28–32
Дети на торжище – Мф 11: 16–19
Мытарь и фарисей – Лк 18: 9–14
Милосердный самарянин – Лк 10: 29–37
Немилосердный должник – Мф 18: 23–35
Строитель башни и царь, идущий на войну – Лк 14: 28–32
Настойчивый проситель – Лк 11: 5–8
Неправедный судья – 18: 1–8
Закваска – Лк 13: 20–21/Фома 96
Горчичное зерно – Мк 4: 30–32/Фома 20
Прорастающее семя – Мк 4: 26–29/Фома 21
Сеятель – Мк 4: 3–8/Фома 9
Злые виноградари – Мк 12: 1–12/Фома 65
Как видно из подборки аутентичного материала Перрина, ученый полностью исключает материал Евангелия от Иоанна (в чем расходится с Доддом, признававшим наличие аутентичной информации в четвертом Евангелии). Как и Иеремиас, Перрин считает, что именно притчи и небольшие изречения наиболее достоверно передают учение Иисуса, чем более пространные проповеди, которые, согласно Перрину, были вложены в уста Иисуса последующей традицией. Перрин одним из первых полноценно использовал в своей реконструкции материал Евангелия от Фомы. Анализируя вычлененный Перрином материал, можно заметить, что пространное учение об эсхатологии (например, Мф 24–25, Мк 13, Лк 21: 5–36) он считает позднейшей вставкой. Тем самым он явно дистанцируется от классической концепции Вайса и Швейцера. В работе «Царство Божье в учении Иисуса» (1963), возможно следуя Анри Морису Гоге, Перрин вводит различие между понятиями «эсхатология» и «апокалиптика». Под апокалиптикой Перрин понимает различные аллегорические живописания конца мира, распространенные в иудаизме второго Храма.
Эсхатологию ученый определяет как более традиционное библейское учение о том, что Бог вмешается в историю, однако как это произойдет, что этому будет предшествовать, какие силы будут участвовать в этом процессе – все эти вопросы, столь важные для апокалиптики, в эсхатологическом учении не затрагиваются. Учение Иисуса, с точки зрения Перрина, было эсхатологическим, но не апокалиптическим; оно скорее напоминало книги великих ветхозаветных пророков, а не псевдоэпиграфы и апокрифы рубежа эпох. Уже в конце I века апокалиптический дискурс был вложен в учение Иисуса раннехристианской общиной. Аутентичное учение Иисуса лишь
делало акцент на внезапном действии Бога в истории мира и в судьбе каждого конкретного человека. Иисус призывал каждого быть готовым к этому событию. Тем самым учение Иисуса по своему характеру было в традиции пророков, а не апокалиптиков[264].
Перрин соглашается с Доддом и Иеремиасом, что наступление Царства Божьего отчасти начинается уже в момент проповеди Иисуса. В отличие от «либерального» течения в «Поиске…», Перрин не придает самостоятельный характер этическому учению Иисуса, ставя его в полную зависимость от эсхатологических ожиданий пришествия Царства.
Царство Божье, которое возвещает Иисус, не поддается, по мнению Перрина, строгому определению. Перрин развивает те идеи, которые высказал Додд о притчах Иисуса. В работе «Иисус и язык Царства: символ и метафора в интерпретации Нового Завета» (1976) он разделяет «узкий символ» (steno-symbol) и «напряженный символ» (tensive symbol): если содержание первого можно передать в некой пропозициональной форме, то содержание второго настолько многогранное, что не поддается пропозициональному выражению[265]. В этом смысле, согласно Перрину, «Царство Божье» как напряженный символ сродни мифу[266], чье выражение на дескриптивном языке без существенной потери смысла невозможно. Перрин считал, что аутентичное учение Иисуса о приходе Царства должно было «передать представление о Боге как о Царе, о приближении события такого масштаба, что оно положит конец миру»[267]. Однако Его ученики и последователи неправильно поняли учение Наставника, они интерпретировали «напряженные» символы как «узкие», и так возникла раннехристианская апокалиптика, с ее конкретными предсказаниями о том, как произойдет пришествие Бога, что конкретно этому будет предшествовать и что конкретно за этим последует.
В поздний период творчества, начиная с 1969 года, Перрин занимает более «скептическую» позицию по вопросу о возможности выявления аутентичного материала в Евангелиях. В 1969 году в рамках большого проекта издательства Fortress Press, посвященного различным методам исследования новозаветных текстов, Перрин пишет работу «Что такое критика редакций?». Если ранее он считал, что учение исторического Иисуса закрыто лишь слоем христианской традиции, отделить которую возможно благодаря критике форм и критериям аутентичности, то в конце 1960‐х Перрин признает, что помимо этого подлинное учение Иисуса обработано уникальной авторской редакцией евангелиста, отделить которую методами «критики форм» уже невозможно. Возможно применить некоторые наработки «критики редакций», однако к неоспоримым выводам они привести не могут. Перрин пишет:
Использование методов «критики редакций» еще более затрудняет исследование исторического Иисуса. Осознавая, что огромная часть евангельского материала восходит либо к богословским воззрениям евангелиста, либо к редактору текста, либо к пророку или проповеднику в раннехристианской общине, можно согласиться с Лайтфутом: «В Евангелиях мы можем расслышать лишь шепот Иисуса»[268].
Естественно, начиная с 1960‐х годов и вплоть до конца жизни Перрин перестает идентифицировать свои работы с богословской программой Кеземана и бывших учеников Бультмана. В отличие от большинства исследователей третьей четверти XX века, Перрин не считает, что «Поиск исторического Иисуса» должен как-либо соотноситься с богословской или вероучительной проблематикой. В своих работах он обсуждает богословские импликации работ Бультмана и своих современников, рассматривает вопрос богословской нагруженности таких терминов, как «историчный» или «исторический», однако своим оригинальным исследованиям и реконструкциям сознательно отказывается давать какую-либо богословскую, вероучительную или мировоззренческую оценку.
Работы Перрина 1960‐х и 1970‐х годов представляют собой уже новый формат исследований проекта «Поиск исторического Иисуса» – это исключительно академические труды, лишенные богословской проблематики. Кальвин Мерсер, исследователь творчества Перрина, так пишет об этом:
В отношении методологии своей работы Перрин всегда проявлял осознанность и рефлективность. Он указывает все методы, которыми пользуется для реконструкции образа исторического Иисуса, а также дает теоретическое обоснование использования этих методов. Однако на вопрос, почему он предпринял это исследование, Перрин не дает четкого ответа. Возможно, этот вопрос его и не интересует, поскольку он является академическим исследователем библейского текста (biblical scholar), а не богословом (systematic theologian)[269].
В конце жизни Перрин считал саму программу Кеземана и его последователей (к которым принадлежал и он сам в 1950‐х годах) научно безосновательной. Признание историзации богословских положений, многочисленных правок, вставок и редакций в евангельском тексте убедило Перрина в том, что именно богословски осмысленный образ Христа являлся основанием вероучения, возвести которое к проповеди исторического Иисуса не представляется возможным:
Метод «критики редакций» показывает, что голос Иисуса в Евангелиях – это голос живого христианского религиозного опыта; евангелиста и предшествующую традицию не интересует вопрос, на самом ли деле этот опыт связан с чем-то, что происходило в Галилее и Иудее до Распятия Христа. Поэтому «богословие исторического Иисуса»