тся:
«Практически неоспоримые факты» по Э. П. Сандерсу
Сравнивая между собой эти два списка, можно увидеть, что сам Сандерс не был однозначно уверен в «неоспоримости» предложенных им фактов. Например, в работе 1993 года он отказался от неоспоримости того, что Иисус обращался к Своим ученикам как к «Двенадцати»[327]; он сужает географическую границу проповеди Иисуса – от Израиля в целом до Галилеи. В работе 1993 года Сандерс весьма значительно расширяет список «фактов», добавляя к ним то, что выглядит предметом дискуссии, а не научного консенсуса (например, точная дата рождения Иисуса или утверждение, что первые ученики ожидали пришествия Иисуса). Но именно на основании этих фактов, в их более ранней краткой и более поздней расширенной версиях, он в дальнейшем выстраивает свою работу.
Сандерс внес значимый вклад в вопрос об иудаизме I века. Весьма подробно изучив корпус ветхозаветной, межзаветной и позднейшей раввинистической литературы, а также отбросив ненаучный взгляд на иудаизм как религию мелочного формализма, он выдвинул идею, что центральными для иудаизма времен Иисуса были идеи «заветного номизма»[328] (conventional nomism) и «эсхатологии восстановления» (restoration eschatology). Идею «заветного номизма» можно вкратце описать следующим образом: Бог заключил с народом Израиля Завет, даровал Израилю Закон и сделал его избранным народом. Человек исполняет Закон не для того, чтобы лично заслужить особую милость Божию, но чтобы сохранить свое место в числе богоизбранного народа. Хотя некоторые люди не исполняют установлений Закона, Завет между Богом и народом остается нерушимым. Основная идея «эсхатологии восстановления» заключается в том, что Бог в скором времени вмешается в ход мирских событий и исполнит обещанное по Завету Израилю.
Идеи «заветного номизма» и «эсхатологии восстановления» Сандерс считал наиболее распространенными среди народа Израиля, а в наиболее последовательном виде выраженными в учении фарисеев. Сандерс называет это «палестинским иудаизмом», в противовес эллинизированному иудаизму еврейской диаспоры. Детально анализируя особенности «палестинского иудаизма» (особенно подробно – в фундаментальной монографии об апостоле Павле 1977 года[329]), он реконструирует богословско-мировоззренческую систему еврейской религии времен Иисуса. С точки зрения Сандерса, иудаизм I века, во-первых, не является по сути «мелочным» и «формалистским», каким он представал в работах предшествовавших авторов; во-вторых, аутентичное учение и практика Иисуса не представлялись в глазах Его современников чем-то абсолютно несовместимым с их собственными воззрениями. И хотя в некоторых аспектах учение Иисуса не совпадало с распространенными верованиями, все же следует утверждать сущностную гомогенность проповеди Иисуса и иудаизма I века.
Реконструкция образа исторического Иисуса у Сандерса представлена следующим образом. Центральным «фактом» для реконструкции служит рассказ о действиях Иисуса в Иерусалимском храме (Мк 11: 15–19 = Мф 21: 12–17 = Лк 19: 45–48[330]), а также связанные с этими действиями речения о Храме: Мк 13: 2 = Мф 24: 1–2 = Лк 21: 5, Мф 26: 1 = Мк 14: 58. Сандерс, как и большинство ученых, считает, что эти действия Иисуса в Храме носили символический характер, уяснив смысл которого можно понять, каково было учение Иисуса. Он отвергает традиционные интерпретации: эти действия не символизировали «очищение» Храма – сакрального места – от профанной активности; эти действия не символизировали и разрыв Иисуса с иудаизмом в целом. С точки зрения Сандерса, акция Иисуса в Храме должна была продемонстрировать, что наступают новые времена, приближается Царство Божье, в котором уже не будет земного Храма, но будет Храм небесный (идею об ожидании Небесного Храма Сандерс находит в межзаветных иудейских текстах). Символическое собрание двенадцати учеников также являлось отображением этой идеи Иисуса – хотя, вероятно, реальное количество ближайших последователей Иисуса могло быть иным, называние их «двенадцатью» символизировало двенадцать колен народа Израиля. Двенадцать учеников Иисуса – это новый Израиль, который, в отличие от соплеменников, готов войти в Царство. Чудеса и исцеления, сопровождавшие проповедь Иисуса, были наглядным доказательством того, что Царство Божье уже приблизилось. В этом смысле проповедь Иисуса вписывалась в контекст иудейской «эсхатологии восстановления», а с другой стороны, включала в себя и некоторые идеи (например, «новый Израиль»), послужившие впоследствии причиной разрыва между христианством и иудаизмом.
Сандерс доказывает, что проповедь и жизнь Иисуса могут быть корректно поняты в рамках «заветного номизма». Для этого ему приходится утверждать, что многочисленные евангельские повествования о конфликтах Иисуса и фарисеев недостоверны. Сандерс исходит из предположения, что если бы Иисус действительно отрицал значимость пищевых запретов иудаизма или необходимость соблюдения субботы, то эти положения не дискутировались бы с такой силой в ранней Церкви. Но как показывает анализ Посланий апостола Павла, а также критическое прочтение Евангелий, именно эти вопросы были центральными для периода, когда община последователей Иисуса дистанцировалась от иудаизма и приобретала черты автономной религии. Поэтому Сандерс считает, что рассказы о противостоянии Иисуса и фарисеев вложены в евангельские тексты позднейшей христианской традицией, а в действительности Иисус, хотя и расходясь с некоторыми фарисеями по миноритарным вопросам, все же разделял общую с ними идею «заветного номизма».
В отличие от Иоанна Крестителя, Иисус, видимо, не акцентировал тему национального покаяния:
Я не утверждаю, что Иисус «не верил» в покаяние и обращение к Богу. Думаю, как хороший еврей Он в это верил. <…> Я утверждаю, что нет надежного предания, показывающего, что Он призывал к национальному покаянию ввиду наступающего конца времени, как это делал Иоанн Креститель[331].
Если весть Иоанна Крестителя можно сформулировать как «Покайтесь или будете уничтожены!», то весть Иисуса (по мысли Сандерса) – как «Господь милует тебя!». В этом же Иисус расходился с большинством фарисеев: в отличие от последних Иисус считал, что даже грешники (блудницы, мытари, ритуально нечистые люди) могут иметь долю в грядущем Царстве Божьем.
Учитывая эти аспекты, можно утверждать, что Иисус был эсхатологическим пророком, возвещающим волю Бога:
Наиболее значимым аспектом самосознания Иисуса была Его убежденность в том, что Он проповедует и действует от лица Бога[332].
Сандерс доказывает, что, хотя Иисус не считал Себя Богом/Мессией/Сыном Человеческим, все же текстуальные свидетельства позволяют утверждать, что Он отводил Себе особую роль в грядущем Царстве. Сандерс использует термин viceroy (наместник, викарий), чтобы указать, Кем видел Себя исторический Иисус.
Поводом к осуждению и смерти Иисуса послужили Его действия в Храме во время последнего посещения Иерусалима. В отличие от Фухса, Иеремиаса, Мейера и других исследователей, Сандерс не считает, что Иисус желал Своей смерти:
Все, что мы знаем о Нем, говорит о Нем как о разумном прорицателе первого столетия. <…> Но утверждение, что Он спланировал Свою собственную спасительную смерть, делает Его странным (weird) в любом столетии[333].
Вероятно, Иисус считал, что Его действия в Иерусалиме станут началом действительного наступления Царства Божьего, пришествие которого положит конец этому миру. Однако, с точки зрения Сандерса, эти надежды не оправдались. Хотя ни храмовые служители, ни римские власти не считали Иисуса реальной политической силой, которую необходимо было подавить, они решили избавиться от Него, поскольку Его действия вызывали «негодование… настороженность и подозрительность»[334]. Итогом стала смерть на кресте. Однако позже последователи Иисуса (включая апостола Павла) испытали некий опыт (о природе которого с исторической точки зрения ничего определенного сказать нельзя), который убедил их в Воскресении Иисуса и с которого начинается бытование христианской Церкви.
Подытожить реконструкцию исторического Иисуса, предпринятую Сандерсом, можно словами самого ученого:
Иисус считал Себя последним посланником Бога перед наступлением Царства. Он ожидал нового порядка, созданного могучим деянием Бога. При этом новом порядке вновь должны быть собраны двенадцать колен, там будет новый храм, военная сила будет не нужна, развод не будет предписан, ни разрешен, отверженным – даже нечестивым – там будет место, а Иисус и Его ученики – бедные, кроткие и смиренные – будут играть ведущую роль… Действительно, мы не можем сказать, что хоть что-то из известного об Иисусе было уникальным: Его чудеса, ненасилие, эсхатологическая надежда или обещания отверженным. Он не был уникален ни в том, что придавал Своей миссии решающее значение, ни в том, что верил в милосердие Бога[335].
Впоследствии реконструкцию Сандерса будут критиковать в отношении двух ключевых аспектов. Б. Мэк, Дж. Даунинг, Дж. Д. Кроссан будут утверждать, что контекстом проповеди и жизни Иисуса должен быть эллинистический, а не палестинский иудаизм. М. Борг и отчасти Дж. Мейер будут указывать на то, что проповедь Иисуса не сводилась исключительно к провозвестию грядущего Царства, затрагивая и ряд актуальных для Израиля социально-политических вопросов. Б. Уизерингтон и Н. Т. Райт будут доказывать, что конфликт между фарисеями и Иисусом действительно имел место.