— Мой отец работает здесь. Он рыбак. А зовут меня Фолькер.
— А я Ина Линге. Мы живем в Берлине. В высотном доме, на самом верху.
— У тебя, наверное, полно игрушек? — небрежно спросил он.
Ина энергично кивнула и описала руками большой круг: «Во!» Этого, пожалуй, и ожидал Фолькер.
— А я больше люблю рыбачить или ходить в лес. — И он посмотрел на нее с вызовом. — Ты когда-нибудь видела косульку?
Ина молчала.
— Не понимаешь? Детеныша косули. Я покажу тебе. Хочешь?
— Я как-то видела фильм. Фильм про животных.
Фолькер, ни слова не говоря, двинулся с места. Ина бросила взгляд на дом у развилки дорог, на машину, стоящую рядом с ним. Мгновение казалось, что она хочет побежать туда. Но, сделав неуверенное движение, последовала за мальчиком в сторону леса.
— У тебя наверняка синяк.
Фолькер задрал сзади рубашку. Ина увидела два ярко-красных круга на загорелой коже, но ничего не сказала. Через некоторое время она обернулась еще раз. Дети вошли в лес. Узкая тропинка вилась между деревьями и кустами, уходя в глубину леса. Фолькер нагнулся и сорвал несколько лесных ягод. Протянул их Ине: «Повкуснее садовых», и они двинулись дальше.
Затем он показал ей шмеля на цветке. К удивлению Ины, легонько погладил неуклюжее насекомое пальцем. Внезапный шорох напугал Ину. Фолькер приложил палец к губам. Его глаза искали источник звука. Ина тоже пыталась что-нибудь разглядеть. По земле скакала птица, ее оперение по цвету напоминало коричневую кору.
— Соловей, — прошептал Фолькер.
Ина едва расслышала его, но для птицы даже такой звук оказался достаточно громким. Она исчезла, и полумрак под кустами скрыл ее.
— Вечером можешь ее послушать.
— Вечером я сижу дома.
— Торчишь у телевизора? Нет, это не для меня. В лесу или у воды куда интереснее. Глазеть в телевизор — дурацкое дело. Он ведь не живой.
— А тебе не страшно?
— А кого бояться, таких вот маленьких птичек?
— Я имею в виду змей, кабанов?
— Чепуха все это. Змея кусается, только если ты на нее наступишь. А вообще-то они сами удирают от тебя. Как тот соловей.
Они пошли дальше. Фолькер показывал Ине невероятнейшие вещи. Он различал лисий помет. Знал, почему лисы кладут его на виду: на дорогах, на камнях, на пнях. «Они помечают так свои владения». В лесной низине Фолькер нашел барсучью нору. Замерев, долго ждал, пока пестрый дятел решится высунуться из-за ствола и показать свое сверкающее оперение.
— А сойка еще красивей.
Фолькер открывал ей здешний мир, как книгу сказок.
— Уже недалеко, — прошептал он. — Ступай совсем тихо. Не топай так. Крадись, как кошка.
Ина кивнула. Ее щеки пылали от волнения.
— Делай все как я. Тогда не ошибешься.
Он послюнявил палец и поднял его вверх. Ина сделала то же самое.
— Ну?
Ина в ответ пожала плечами. Говорить она не осмеливалась.
— Откуда дует ветер?
— Не знаю.
— Я так и думал. Иди за мной. И чтобы тихо!
Резкая перемена в его поведении рассердила ее. Бросая ей два-три слова, он разрешал, приказывал, выговаривал. И все это не переводя дыхания, шипящим шепотом. «Как змея», — думала Ина. Босые ноги Фолькера бесшумно двигались по пружинящей лесной траве. Под Иниными башмаками трещали ветки. Она сошла с тропинки и ковыляла сбоку от нее. Он не окликнул, не позвал ее. Сел на лежащее дерево и стал наблюдать за движением муравьев по муравьиной тропке, которая вела от большого муравейника к маленькому.
Внезапно Ина очутилась на берегу ручья. Она не заметила этот ручей из-за высокой, по пояс, травы. Еще немного — и она упала бы в него. «Кря-кря», — беспрерывно крякала коричневая утка. Вокруг нее попискивали пять пушистых шариков. Девочка шла за ними до тех пор, пока дорогу ей не преградила вода и трясина. Она стала искать, как бы пройти дальше. Утка с утятами вдруг как сквозь землю провалилась. Ина оглядела всю водную поверхность и даже небо над верхушками деревьев, но ничего не обнаружила. Там было царство зябликов и синиц.
За спиной у нее затрещали ветки. И в тот момент, когда она обернулась, Фолькер схватил ее за волосы. Ина ударила его.
— Ты что, с ума сошла? — набросился он на нее. — Отсюда начинается болото. Здесь опасно!
— Подумаешь! Я только хотела посмотреть на уток.
— Здесь начинается царство духов, — заявил Фолькер.
— Еще чего выдумаешь? — засмеялась Ина.
— Хочешь, спроси моего дедушку. Он знает всех духов. Он знает даже, где они живут: на деревьях, в камнях, под цветами. Некоторые из них — звери и жуки. Но ты ведь городская. — Фолькер сплюнул сквозь зубы.
— Кончай! Противно слушать.
— Так ты хочешь увидеть косульку? Или нет?
Ина молча пошла за Фолькером. Когда он оборачивался и прикладывал палец к губам, напоминая об осторожности, она показывала ему язык. Когда за черно-коричневыми стволами больших старых деревьев показалось небо, Фолькер присел на корточки. Знаками он показал Ине, что они у цели. На четвереньках он прокрался к краю молодых посадок и знаками стал подзывать ее к себе. Ина не видела ничего, кроме деревцев ростом не больше, чем она сама.
Фолькер крался, пригнувшись вдоль борозды. Снова подал знак рукой: иди сюда! И опять исчез. Иногда над макушками саженцев показывались его вихры. Он энергично подавал ей знаки. Ина быстро двинулась к нему. Его волнение передалось ей. Опавшая хвоя и росшая большими пучками трава заглушали их шаги.
Фолькер встал на колени перед небольшим углублением. В нем лежало то, ради чего они пришли. Если бы не Фолькер, Ина не заметила бы косульку. Ее коричневая шерстка сливалась с цветом опавшей хвои, а пятна выглядели совсем как сухие листья березы. Большие темные глаза и носик влажно блестели. Животное застыло так, что ни веко не дрогнуло, ни волосок не шелохнулся. Казалось, что оно даже не дышит.
Фолькер поднялся и перешагнул через Ину.
— Не трогай руками! — прошептал он. — Я схожу по своим делам, — решился сообщить он и углубился на пару шагов в посадки.
Но Ина все равно стала гладить козочку. Сначала опасливо, а потом все уверенней. Нежно и осторожно. Она чувствовала, как под ее рукой бьется сердце животного.
— Я ничего тебе не сделаю. Не бойся. Я твой друг, — успокаивала Ина косулю.
Фолькер услышал это и ринулся напролом сквозь молодняк. Ветви хлестали мальчика по лицу. Увидев его бешеные глаза, Ина, защищаясь, закрыла лицо руками.
— Ты тупее любого животного! Я же тебе говорил, что нельзя!
И он пнул ее ногой. Она тоже попыталась лягнуть его, но не попала.
— Козочка погибнет с голоду! Из-за тебя! Чтоб ты сгинула!
Полный презрения, он развернулся и скрылся в подлеске.
А Ина вновь положила руку на тело животного. Она хотела послушать, как бьется сердце. Затем стала рвать вокруг себя траву и складывать ее перед носом козочки. Она рвала и рвала, пока куча травы не выросла выше косули.
Мюльбрандт решил с самого начала правильно повести себя с Арко. Когда он запер за собой дверь клетки, Арко у самой земли просунул нос сквозь решетку. Мюльбрандт пошел, не оборачиваясь. Он лишь прислушался к многоголосому лаю за своей спиной, который постепенно становился все тише и наконец через двадцать—тридцать шагов и вовсе умолк. Но когда Мюльбрандт завернул за угол кормокухни, раздался звук, который пробрал его до самых печенок. За все месяцы своего пребывания в спецшколе, да и вообще никогда ему не приходилось слышать подобного. Это был нарастающий, протяжный звук на одной ноте. Он знал это по кинофильмам. Но за собственной спиной все ощущалось по-иному. Он предполагал, что это Арко, однако хотел знать точно. Осторожно выглянул из-за угла.
Так оно и есть. Арко сидел в позе воющего волка у решетки. Морда задрана вверх, из приоткрытой пасти исходит звук, столь жалобный и жуткий для человеческого уха, но на самом деле представляющий собой всего лишь зов, обращенный к товарищу по стае и слышный на больших расстояниях. Мюльбрандт понял, что зов адресован ему. Это было приятно. Ведь еще час назад Акс издавал совсем другие звуки. Мюльбрандт стал соображать, стоит ли ему как-нибудь ответить, но услышав звук приближающегося мотоцикла, оставил эту затею. Охотнее всего он вернулся бы к клетке и приласкал Арко. Но это Мюльбрандт и без того уже проделал в достатке и поэтому сдержал себя.
Вахмистр Мюльбрандт решил пойти к обер-майстеру Циллю, дежурному кинологу группы. Он предполагал, что тот сейчас в ветеринарной части, где дежурил его старый друг майстер Каргас. И точно: оба сидели перед зданием ветчасти на солнышке и играли в шашки. Редко бывает, чтобы вот так, рядом, сидели два человека со столь разными характерами. Мюльбрандт подошел поближе и замер, делая вид, что наблюдает за игрой.
Цилль сидел, слегка наклонившись вперед, сцепив пальцы рук, почти по-собачьи положив голову набок, и оценивающе глядел на позицию. Каргас сидел откинувшись, упершись кулаками в ляжки и вперив узкие серо-зеленые глаза в покрытый редкими волосами череп Цилля. Впечатление было такое, будто Каргас гипнотизирует своего партнера. На каждую потерю шашки Каргас реагировал ударом кулака по ляжке. А Цилль лишь склонял голову на другую сторону. К концу матча Цилль выиграл восемь партий, а Каргас — только две. Цилль старательно и неторопливо стал укладывать шашки, а Каргас столь усердно принялся разминаться, что можно было подумать, будто он избавляется от судороги.
Но вот наконец Мюльбрандт обратился к Циллю и спросил, можно ли что-нибудь узнать об Арко, поскольку Цилль знает о собаках абсолютно все. Ведь к его мнению прислушивались даже при закупке собак. Мюльбрандт честно признался, что с Аксом у него ничего не получилось. В разговор вмешался Каргас и заявил, что не родилась еще такая собака, которая перед ним не писала бы от страха на стол. Говоря о столе, он имел в виду оцинкованный стол в своем рабочем кабинете, который вызывал у зверей почти такое же чувство, как у людей кресло зубного врача. Однако шрамы на руке ветеринара свидетельствовали о том, что он немного кривит душой.