Я тоже убрал руку. Клочки тьмы, переливаясь друг в друга, на месте продолжали несколько секунд формировать недвижимый силуэт, а затем произошло то, что я уже видел у себя дома: сгустки дыма начали уплотняться, втягиваться один в другой, сокращаться, формируя почти правильный шар, висящий в воздухе. Я продолжал стоять без движения, хоть уже и не ощущал опасности от нежданного спутника.
А затем шар сдвинулся с места, неспешно облетел меня по дуге и направился к стеллажу. Пролетев вдоль ряда каменных табличек, он вдруг завис, затем дёрнулся, втянулся прямо в стеллаж, окутав на этот раз один из камней, выдернул его с полки и плавно опустил на пол. А после, поднявшись к потолку, неспешно полетел в направлении выхода, пока не исчез из моего поля зрения за полуоткрытой дверью.
Похоже, первый контакт прошёл удачно. Вернее, второй, но вот так, осязаемо – первый. Я жив, цел, неплохо себя чувствую, и я не сошёл с ума, подтверждением тому каменная табличка на полу. Подойдя ближе, я наклонился, поднял артефакт и убрал в рюкзак. После разберёмся.
В голове была удивительная лёгкость, мысли перестали путаться, я вёл себя чётко, словно некий механизм, прекрасно отлаженный и исправно работающий. Вновь достал телефон, на этот раз камера сфокусировалась вообще без проблем, сделал несколько снимков Камня, не упустив ни одной детали. Подобрал фонарь и прошёл вдоль стен, фотографируя фрески и надписи, затем взял общий план помещения, отойдя обратно к Камню. Сети не было, но я всё равно поставил снимки на отправку Москалёву. Мало ли что, пускай будет.
Кажется, всё на этом. Пора выбираться. Убрал телефон, взял в руку фонарь, до того вновь прицепленный к лямке рюкзака, и двинулся к выходу, попутно гася за собой лампады. Потянулся к рации и вновь вызвал Даню.
– Даня, как слышишь? Я выхожу.
– Слышу тебя отлично, чисто и громко. Ты уже возле выхода, что ли?
– Почти. Сейчас, ещё минуты две, и будь готов держать верёвку.
– Всегда готов!
И помехи в эфире куда-то разом пропали. Забавно.
Меня почему-то начала грызть совесть за испорченный замок. Я хмыкнул про себя, спиной ощутив потяжелевший килограмма на полтора благодаря новому артефакту рюкзак, а потому терзаться муками совести за небольшой акт вандализма (или хулиганства) вот вообще никак не стоило.
Весь обратный путь занял у меня минут пять от силы, это я ещё время тратил на то, чтобы свет за собой погасить. На входе, кстати, лампада почти полностью прогорела, долго бродил.
Ещё через пять минут мы с Даней уже поднимались по ажурной решётке крыльца в том же углу, через который заходили на территорию. Мой напарник двигался впереди, уже распластавшись на металлической крыше, а я едва успел закинуть ногу на свес, как подо мной скрипнула, распахиваясь, дверь.
Я не увидел, кого именно посетила необычайно удачная мысль о необходимости полуночного моциона. Полностью замерев и стараясь даже дышать через раз, я ждал, пока неизвестный удалится в темноту, мысленно умоляя его не оборачиваться и, уж тем более, не обращать взор свой к ночному небу. Как только шаги по гравийной дорожке стихли в отдалении, я мысленно досчитал до пяти, а затем плавно, стараясь наступать исключительно на рёбра жёсткости железной кровли, продолжил движение прочь от приключений. Всё, хватит с меня на сегодня.
Что-то подсказывало мне, что даже когда пропажу или хотя бы сам факт вторжения обнаружат, никто не станет обращаться в компетентные органы. К компетентным людям – возможно. Но официальный ход этому делу не дадут, это сто процентов. А значит, можно особо не бояться, хотя бы с этой стороны.
Мы аккуратно, стараясь не соскользнуть с крыши прямиком на простиравшийся под ней асфальтовый ковёр, вновь воспользовались газовой трубой. И так же аккуратно и плавно мы снова миновали угол, а после и асфальтовую дорожку, скрывшись на тропинке, со всех сторон окружённой густой травой и кустарником.
Говорят, что обратная дорога всегда короче. Я сам не раз обращал внимание на это – вот едешь куда-то, смотришь по сторонам, а время тянется, стрелки еле ползут, а цифры нехотя перескакивают. Будто в планке стоишь – тоже ведь верный способ замедлить течение времени, попробуйте как-нибудь, магия в чистом виде и наяву. Зато возвращение всегда было короче по ощущениям, раза этак в полтора.
Вот и сейчас мы, казалось, только сошли с асфальтированной дороги, огибавшей стены монастыря, как уже миновали поляну, с которой около часа назад запускали квадрокоптер. Добравшись до поляны, мы замерли на всякий случай, прислушались – а ну как тревогу в монастыре подняли? Но нет, тишина. Я вспомнил про телефон, вытащил из кармана, индикатор мигал. Сообщения от Москалёва: «Спасибо» и «Работаю». Проверил, все ли снимки ушли, и спрятал телефон обратно в карман брюк. Всё, теперь по прямой через колдобины и до самой машины.
Нет, определённо, встреча с неведомым что-то изменила, мы даже не споткнулись ни разу. Дорога, которая недавно сожрала чуть ли не полчаса наших жизней, сейчас поддалась и позволила пройти себя примерно минут за семь. Ну не отлично разве? Чудо ведь? Чудо. А говорите, чудес не бывает.
Хайлюкс ждал нас в том же месте, где мы его и оставили. Быстро погрузились, Даня, не включая фар и стараясь не газовать лишний раз, как и не пользоваться тормозами (светомаскировка, не знаю, зачем) дополз по грунтовке до самой трассы, где уже врубил ближний. Мы уступили дорогу какому-то кортежу из нескольких одинаковых Мицубиши Паджеро и фургона, после чего выехали на дорогу и двинули обратно. Даня пытался по дороге задавать вопросы, но я придержал его – дома расскажу. Всё равно ничего экстраординарного я излагать не собирался, а всё остальное вполне могло подождать.
Александр Бехтерев. 27 июля, ночь. Старая Ладога
Кортеж из трёх внедорожников и фургона остановился на стоянке перед воротами монастыря, залив светом фар всё входное пространство. Бехтерев бросил взгляд на мерцавшие на приборной панели часы, те показывали половину второго ночи. Да, в дороге удалось немного поспать, но как же неудобно делать это в машине, да ещё и на ходу.
Они стартовали из Москвы около пяти вечера. Пока погрузили оборудование, которого набралось почти половина фургона, пока десять раз пересовещались и подготовили необходимые бумаги, оформив поездку должным образом... И это всё при том, что автомобили «наёмников», как Александр Витальевич про себя презрительно именовал охрану, ожидали их с трёх часов дня. Бехтерев, кстати, так и не понял, кто в группе был главным – вроде бы Шмелёв указывал на Бирюкова, но тот больше отмалчивался, двигался, словно пьяный, да и выглядел чересчур тихим и интеллигентным, не в пример своему коллеге. Олег Романович, кажется – фамилию Бехтерев не запомнил – на фоне незаметного Андрея смотрелся, точно вылитый головорез. Постоянно провоцирующий, ищущий конфликта либо повода его создать, дабы затем победить, самоутвердиться, доказать, что он здесь лучший, главный, а не вы вот все... Бехтерев всю жизнь старался таких людей избегать. Такая манера поведения пугала его, отталкивала, каждый раз заставляя усомниться и в своей правоте, и в своих силах, вытаскивая наружу гаденькое нашёптывание в голове: «Ну и чёрт с ним, зато я умнее, хитрее. Это я лучше, а не он», и тому подобные глупости, свойственные более какому-нибудь подростку, нежели взрослому, состоявшемуся человеку, учёному и вообще без пяти минут пенсионеру.
Наёмники сидели по двое в каждой машине, оставив свободные места для учёных. Бехтерев, закончив с погрузкой вещей в фургон, подошёл к чёрному Мицубиши Паджеро, неотличимому от двух остальных во всём, кроме номеров. На пассажирском спереди сидел как раз Бирюков, а весь его внешний вид говорил о том, что того куда больше интересует возможность поспать в дороге, нежели вести светские беседы о материях вселенной и социальных склонностях человечества, экстраполированных на личностные установки, как писал классик. Иными словами, такое соседство Александра Витальевича куда как устраивало, и он охотно полез на заднее сиденье, дав тем самым команду на выдвижение остальным.
Дорога, долгая и скучная, пролетела, в общем-то, быстро. Лишь несколько раз, во время особенно резких манёвров водителя, он просыпался, когда голова его билась случайно о боковое стекло. Не обращая внимания, он отворачивался и засыпал вновь.
Шмелёв, надо отдать ему должное, нашёл сегодня время и ещё днём созвонился с администрацией монастыря, предупредив о визите научной делегации. Предмет исследований он раскрывать по телефону не стал, хотя какое это имело значение, Бехтерев так и не понял. Вполне можно было бы и сообщить – глядишь, и быстрее справились бы.
Александр Витальевич распахнул дверь, зябко поёжившись и одёрнув свитер, а затем, не в силах сдержать зевоту, потянулся. Рядом мгновенно материализовался один из наёмников, да и Бирюков, дремавший до сей поры на переднем сиденье, так же неохотно вылез в ночную прохладу, как и Бехтерев, зевая на ходу.
В соседних машинах захлопали двери, люди выгружались на свежий воздух, потягиваясь и разминаясь после долгой дороги. Бехтерев взглянул на Андрея, тот ответил совершенно пустым, не выражающим ровным счётом ничего, взглядом.
– Ну пойдёмте, что ли, «коллеги».
Андрей Бирюков. 27 июля, ночь. Старая Ладога
Группа высыпала из машин, незаметно взяв учёных в полукольцо. Двое бойцов остались на стоянке – охранять машины и ненавязчиво наблюдать за воротами на случай, если ещё кого-нибудь принесёт среди ночи. Андрей и Липа присоединились к Бирюкову, неотступно следуя за ним, а Бор вместе с остальным отрядом сопровождал всех прочих светил науки.
Они проследовали через ворота, этой ночью не запертые – не иначе как действительно здесь ждали высоких гостей из столицы. Сбоку показалась заспанная физиономия, чуть ниже которой растворялась в ночной мгле чёрная униформа охранника. Служивый вытянулся чуть ли не по стойке «смирно», неразборчиво пожелал доброго вечера, а после скрылся в постройке справа, чем-то не