И, тем не менее, дорога к вершине была вполне цела, двумя колеями раздвигая мощную поросль и исчезая поворотом метрах в пяти.
Посреди поля я остановил УАЗик.
– Ну что, Пал Георгич, нам точно туда? А то туризм туризмом, но, насколько помню, туда ещё забраться надо.
– Слава, смотрите сами, – он ткнул мне в нос экран навигатора. Отметка, которую он в пути перенёс с карты, маячила прямо перед нами чуть более чем в двухстах метрах.
– Держитесь, значит. Всем отстегнуть ремни, если что, выпрыгивайте.
В конце поля, перед самым подъёмом, я подключил полный привод. Теперь только вперёд, медленно и аккуратно.
Стоило нам только въехать в кустарник, как мгновенно приглушились все звуки. Даже солнце еле-еле пробивалось сквозь густо переплетённые ветви и листья всех мастей и размеров. Дорога моментально пришла в негодность, под колёсами зашуршала глина и гравий. Как же замечательно, что здесь дождя давно не было, да простят меня местные огородники.
Ранее с вершины, похоже, то и дело текли бурные потоки воды, испохабив дорогу до невозможности – рытвины пересекали колеи полуметровыми бороздами. Подъем был крутой, очень крутой, я постоянно косился на инклинометр. Машина, казалось, ещё вот-вот и опрокинется на правый борт. Ольга вцепилась в рукоятку перед собой, уперевшись ногой в дверь, а доцент... А не знаю я, что там доцент, мне на него смотреть некогда было.
Мотор ревел, я даже думал включать пониженную передачу, но ничего, вроде и без этого мы ползли понемногу к вершине. Полный привод в сочетании с самоблоками исправно делали своё дело. Из-под колёс время от времени выстреливал гравий, с шелестом прошибая кусты и гулко отскакивая от стволов деревьев. Хоть бы там никого из местных не оказалось.
Один раз Ольга громко пискнула и схватилась за ушибленное колено – в этот момент мне пришлось одновременно выворачивать руль влево, к вершине, перепрыгивая через глубокую расселину задними колёсами, а передним правым перескакивать через большой валун, скатившийся прямо в колею. И выбраться из колеи тоже никакой возможности не было, слева стояла стена кустарника, а справа сантиметров через двадцать был склон вниз, поросший всё тем же кустарником. И уклон градусов тридцать пять. Я даже пожалел, что у нас открытая машина, металл над головой сейчас придал бы уверенности.
И всё же мы ползли вверх, медленно но верно, метр за метром отвоёвывая склон... У кого? Можно было бы сказать, у природы, но это слишком пафосно. Так что мы просто карабкались вверх, цепляясь зубастыми покрышками за всё, что только можно. И старались не отбить себе всё, что только можно на камнях и глиняных рытвинах.
Нет, не подумайте – подъем не был ни опасным, ни изнурительным. Просто каждый миг казалось, что ещё вот-вот, и машина начнёт либо переворачиваться, либо сползать назад. Наконец, позади остались последние расселины и упавшие деревья, и Хантер, оставив на бортах глиняные разводы, выбрался на вершину. Ну и мы с ним заодно, понятно.
Проморгавшись от яркого света, даром что вечернего, после сумерек кустарника и деревьев, мы разглядывали площадку перед нами. Привычная трава по пояс, всё те же птицы и вездесущие кузнечики. Небольшая роща впереди, сквозь которую виднелись кирпичные стены. Колея в грунте огибала её слева, куда я и направил машину. Миновав рощу, мы выкатились на ровную площадку, оставив развалины справа позади в нескольких метрах. Всё, прибыли. Я заглушил мотор, развернув машину полубоком к развалинам.
Перед нами расстилалась ещё одна площадка, метров сто на пятьдесят. Трава, как ни странно, здесь была не такая высокая, будто бы кто-то регулярно тут устраивал то ли фестивали, то ли в футбол гонял. Так не поймёшь. Метрах в двадцати, ближе к склону, возвышался здоровенный деревянный крест, обращённый лицевой стороной к раскинувшемуся перед ним пейзажу внизу. А пейзаж, признаться, впечатлял.
От нас и до самого горизонта простиралось натуральное зелёное море, как в той советской песне про крыло самолёта над тайгой. Где-то море немного возвышалось, где-то, наоборот, темнело, обозначая низменности. Но повсюду, насколько хватало видимости, глазам открывалась бесконечность зелёных оттенков, на самом виднокрае перетекавшая в бело-голубую бездну летнего неба.
С хрустом потянувшись и совершив несколько совершенно классических движений зарядки влево-вправо, я взглянул на Ольгу. Та, замерев, широко раскрытыми глазами просто пожирала распростёртый перед ней пейзаж. Мысленно я ухмыльнулся – ну да, это тебе не твой родной Ташкент со степями – и обошёл машину, обняв супругу и крепко прижав её к себе. Всё же и в путешествии не стоит забывать, что мы семья.
– Красиво!
– Красиво. Очень, – согласился я.
Даже наш доцент оценил красоту момента и не мешал нам, хоть и недолго. Сзади зашуршала, зашелестела трава, после чего порядком надоевший за последние дни голос проскрипел:
– Молодые люди, мы с вами немного не доехали, если вам интересно.
– Вот же бестактный козёл, – полушёпотом пробормотала Ольга.
– Я всё слышу. И считаю необходимым заметить, что мы с вами сейчас находимся посреди какой-то магнитной аномалии!
Тут уже я повернул голову.
– То есть аномалии?
– Сами посмотрите.
Москалёв прошуршал по траве к нам, разворачивая в нашу сторону ладонь с навигатором.
– Видите, отметка, которую я поставил по дороге?
Мы видели. Отметка прыгала, описывая круги диаметром метров сто пятьдесят-двести от того места, где мы находились.
– Ну, Пал Георгич, вывод простой – место необычное, поэтому здесь и правда что-то может быть. Зачем всё усложнять?
– Я не усложняю, я пытаюсь разобраться, куда нам двигаться дальше.
– К северу. Давайте ещё раз к описанию, – я вздохнул и отпустил Ольгу, отобрав навигатор у Москалёва. Замечательно, теперь мы ещё и стороны света по кругу вращаем.
– В описании у нас сотня саженей к северу. То есть порядка ста пятидесяти метров...
– ...«расположен туалэт» – буркнул я голосом Папанова.
– Находится некий камень, закрывающий вход в пещеру, – невозмутимо продолжил доцент.
– «Алёшенька, ты камушек-то где взял», – теперь уже Ольга цитировала популярный мультфильм.
– С вами иногда невозможно работать, вы слишком молоды и несерьёзны.
– А вы слишком зацикливаетесь на цели. С чего вы вообще взяли, что Китеж – вещь конечная? Может, это вообще путь к чему-то, а не конкретная точка на карте?
Павел Георгиевич замолчал, после чего глубоко и горестно вздохнул:
– Вы знаете, я сам к этому выводу в последнее время прихожу. Что Китеж – не есть град в прямом смысле этого слова. Что это некое состояние, которое выстраивает в себе человек, прошедший определённый путь. И в процессе постигания этого пути человеку открываются некие истины, обладание которыми делает его носителем этого самого Китежа, что бы древние не имели в виду под этим словом.
– А-а-а, так мы тут в процессе дзен познаём и вход в нирвану ищем, а духи чёрные нам в этом активно помогают, так, по-вашему?
– Не знаю, Слава. Давайте просто искать. Думать будем потом, когда факты появятся.
– А Вам их сейчас недостаточно?
– Слова, молодой человек, слова. Вы слишком молоды ещё, уж не обижайтесь. У вас нигилизм прёт, тот самый, как у Обломова. Вспомните замечательный фильм «Формула любви» – как бы ни был красноречив молодой человек, желая воскресить статую, всё решил только поступок, но никак не слова.
– Это аномалия Вас так на философию сподвигла? – я снова хохотнул.
– Давайте искать, а там разберёмся.
А ведь прав доцент, хватит отдыхать. Я вернулся к машине, выудил оттуда бутылку минералки, сделал несколько глотков и вернулся к спутникам.
– Берём лопаты и всё прочее и топаем на север вниз по склону.
– Замечательно, а север – это куда?
– Профессор, вам карта для чего дана?
– Карта... Как я Вам по карте сориентируюсь, когда тут сплошь зелень одна, ни одного ориентира?
– А в своей походной юности Вы как ориентировались?
– Ну навигаторов у нас не было, так что по компасу.
– И что говорит компас?
– А я его не прихватил. Понадеялся на эти ваши новомодные прибамбасы с электроникой.
– Ну тут я даже комментировать не буду.
Я вернулся к машине, распахнул бардачок, нашарил там металлический футляр компаса, распахнул и... Тот же результат. Стрелка издевательски вращалась. Зар-р-раза, как говорил один знакомый Геральт.
– Доцент, у Вас часы есть?
– Есть, а что?
– Какие?
– Механические, мне на работе дарили. «Молния» называются.
– И что показывают?
Я мельком глянул на время на своих.
– Двенадцать сорок две показывают, к чему вопрос, молодой человек?
– А вы, видимо, молодость забыли? – я подошел к доценту, задрав тому рукав и, отыскав на небе солнце, направил в его сторону часовую стрелку. Поделив мысленно угол между ней и часовой отметкой напополам, я махнул рукой в противоположную сторону. – Нам туда!
– Вот так просто?
– Вам сложностей не хватает? Навигатора мало?
– А если часы врут?
– Все одинаково врать не могут.
– Ведите тогда, – вздохнул Москалёв. – Будем посмотреть.
Я вновь обошёл машину, открыл багажник и торжественно вручил ему кирку и лопату.
Андрей Бирюков. 27 июля, утро. Старая Ладога
Остаток ночи и всё утро они провели в гостинице. Бехтерев взялся разбираться со снимками и видеозаписями из монастырского подземелья, уткнувшись в ноутбук и периодически делая какие-то записи в ежедневнике. Ему ассистировал коренастый и светловолосый мужик лет тридцати пяти, на щеке у которого красовалась длинная и глубокая царапина. Не иначе как тоже камнями посекло. Но зато повезло куда больше, нежели его товарищу.
Рядом с учёными постоянно тёрся неугомонный Бор, то и дело подбрасывая вопросы профессору. Тот раздражённо отмахивался, иногда отвечал что-то. Если ответ удовлетворял любопытство Бора, он ненадолго успокаивался и отворачивался в сторону окна. Если же нет – начинал беситься, то качая ногой на стуле, то вскакивал и вышагивал от окна ко входной двери и обратно. Сделав несколько рейсов, он вновь приставал к Бехтереву, пока не добивался своего.