– Теперь все прямо, прямо, – говорила старушка. – И вот направо, только осторожно, там яму не видать. Теперь прямохонько, теперь вот за тот пригорок. И вот уже у мене, – такое особенное окончание Леся тоже положила в копилку памяти. – Изба вон моя стоит, красавица.
Машина остановилась.
– Зайдите ко мне, я вас хоть чаем угощу с блинами, – сказала старушка.
– Спасибо, мы поедем, – ответил Рома.
– Да что же это, вы голодные поди! Ехать вам еще вон сколько!
– Спасибо, нет.
– Ну как знаете, как знаете.
Кряхтя, старушка вылезла из машины, все так же крепко прижимая к себе свой черный пакет. Леся наблюдала, как медленно, шаркая ногами, она брела к своему маленькому деревянному домишке. Забор у него покосился, почти все грядки заросли. И даже собачья будка пустовала, а цепь одиноко лежала на земле.
– Подожди, – сказала Леся, когда Рома уже хотел тронуться. – Давай зайдем. Вряд ли мы больше часа у нее просидим. Времени еще вагон. И ты немного отдохнешь.
Леся видела, что Рома раздражен из-за усталости, и понимала, что усложняет ему жизнь этой просьбой, но как можно вот так, наплевав на человечность, взять и оставить старушку в полном одиночестве, не скрасить ей хотя бы пару часов?
– Она же совсем одна, – добавила Леся. – Моя бабушка плакала каждый день у себя в деревне, пока папа не забрал ее к нам.
Рома вздохнул, откинулся на спинку и посмотрел на Лесю. Не зная, что еще сказать, она ему улыбнулась. Рома смотрел серьезно, как-то странно. Леся не могла понять, зачем вообще он смотрит на нее так. Это был долгий и неприличный взгляд.
Наконец он поднял брови, пожал плечами и сказал:
– Ну, давай посидим.
Леся, прижимая торт к себе, вылезла из машины.
– Оставь его, – сказал Рома. – Мы же ненадолго.
– Да ты что! Такая жара! Машина в два счета нагреется. Ты первый меня проклянешь, если я сейчас его оставлю.
Рома ничего не сказал и пошел к дому. Старушка еще не успела войти и стояла спиной к калитке. Когда тень Ромы упала на нее и на дверь, она вздрогнула и обернулась. Леся почувствовала в этой старушке родную тревожную душу, поэтому оттеснила Рому и быстро сказала, широко улыбаясь:
– Мы правда проголодались и не отказались бы от блинчиков.
Старушка успокоилась и сказала:
– Проходите, проходите! Только осторожно, в сенях окон нет. Говорила я деду, трудно нам будет здесь без света, а он уперся, старый баран, царствие ему небесное. Теперь вот! Его уж давно нету, а я все мучаюсь и мучаюсь здесь без окон. Два раза уж мизинец ломала.
После света улицы в сенях действительно оказалось темно, как в чулане. Леся неловко топталась, не зная, куда деть свой многострадальный торт и как расшнуровать конверсы.
– Ром, ты не мог бы…
– Давай.
Рома забрал у нее коробку. Леся, как цапля, подтянула к себе левую ногу и в темноте чуть не упала. Она вскрикнула, отклоняясь назад, как вдруг почувствовала на талии руку Ромы. Он притянул ее к себе так, что ее левое бедро упиралось в его правое. Так действительно было удобнее.
– Спасибо, – негромко проговорила Леся.
– Довезти тебя целой и невредимой стало уже принципом, – сказал Рома. Она не видела его лицо, но в его голосе ощущалась улыбка.
Когда они разулись, старушка повела их в жилую зону. Помещение было просторным, посередине стояла печь. Леся как-то раз была на экскурсии в крестьянской избе и поняла, что примерно по такому же принципу был построен этот дом.
Рома с Лесей сели за обеденный стол, на который им указала старушка, и осмотрелись. Ничего особенного. Все деревянное. В дальнем уголке нечто вроде шторы, за которой, видимо, стояла кровать.
Старушка прошаркала мимо Леси и Ромы к красному уголку. Леся с интересом смотрела, как хозяйка дома с осторожностью достает из своего черного пакета что-то обмотанное кучей тряпок, все так же осторожно убирает эти тряпки и с любовью ставит икону на полочку рядом с другой иконой, а затем крестится.
После этого старушка ушла на кухню, и Леся услышала, как она разбивает яйца. Видимо, для блинов.
Леся взяла коробку с тортом и подошла к старушке:
– Извините, давайте я вам помогу.
– Да ты что, отдыхай. Тут делов-то.
– Вместе веселее.
– Ну помоги, коли хочешь.
– Только можно сначала я торт поставлю в холодильник? А то я боюсь, что он испортится.
Старушка указала на маленький холодильник, в который с трудом поместился двухкилограммовый торт.
– Как хоть звать тебя? – спросила старушка, когда Леся вежливо оттеснила ее и принялась взбивать тесто.
– Леся. А вас?
– Инна Семеновна, – сказала старушка, а потом прибавила, наблюдая, как ловко Леся справляется с разогретой сковородой, половником и тестом: – Молодец девка! Ой, молодец! Муж-то у тебя всегда сытый будет!
Леся засмеялась.
– Это точно.
– Муж-то, что ль, есть?
– Нет пока.
– Скорь! Скорь! Така девка!
Леся задумалась, стоит ли у нее прививка от кори.
Через двадцать минут блины были готовы, и Леся с Ромой, с удовольствием обмакивая их в сметану и клубничное варенье, ели.
– Такая вкуснятина! – повторяла Леся, понимая, что от Ромы ничего эмоциональнее простого «спасибо» Инна Семеновна не дождется.
– Ешьте, ешьте. Худые такие. Поди не едите ничего в вашей экскидиции.
– Экспедиции.
– Как?
– Э-кспе-диции.
– Ну ешьте, ешьте.
Наевшись, Леся унесла их с Ромой тарелки в раковину.
– Я помою, – сказал Рома, подойдя следом.
– Спасибо.
– Какой хороший у тебя друг, – сказала Инна Семеновна, когда Леся вернулась за стол, а потом хитро добавила: – Иль жених?
– Друг.
– Тоже хорошо. А что же не женится-то, друг?
Леся вспомнила, что другом во времена ее бабушки называли того, с кем строили романтические отношения, и смутилась. Старушка все неправильно поняла!
– Нет, нет, – быстро проговорила Леся, – мы не вместе. Мы просто дружим. То есть совсем дружим. Без всякого…
Инна Семеновна поманила Лесю пальцем и тихо зашептала:
– Дурак он у тебя, что ль? Ловкая девка, зачем он без всякого-то?
Леся пожала плечами, густо покраснела и бросила взгляд на Рому, надеясь, что из-за шума воды он ничего не услышал, потому что Инна Семеновна хоть и считала, что говорила шепотом, но из-за своей глухоты неправильно рассчитывала громкость. А старушка тем временем не унималась: – А как он зенки-то на тебя пялит, ох! А сам он добрый, хороший! А брови какие! И высокий, высокий, ты посмотри… Не теряйся, сама как-нибудь… Посмелей надо быть!
Чтобы как-то перевести тему, Леся подошла к красному уголку и посмотрела на иконы. Особенно на ту, которую старушка с такой бережностью везла домой. На ней была изображена женщина. В одной руке она держала хлеб, а в другой – крест. В глазах ее светилась боль и одновременно любовь. Лесе показалась, что святая на иконе смотрит прямо на нее и будто говорит: «Я все понимаю». По левую сторону от головы женщины было написано на церковно-славянском «святая», а по другую сторону – «Иулиания Лазаревская». Лесина бабушка была набожной, поэтому Леся что-то знала о некоторых святых, но об Иулиании слышала впервые.
– Во время голода она все, что имела, продала, а на все деньги нищих кормила, – сказала Инна Семеновна, заметив Лесин интерес. – Поэтому и с хлебом на иконе. Сколько людей спасла, сколько-о-о… И моего отца в сорок третьем спасла, – в Сталинградской битве, поняла Леся. – Он говорил, три дня они тогда в окопах сидели, сил уже не было. Потом отступили к церквушке какой-то и там еще ночь провели. А там на стене – она. Смотрит, говорил отец, так по-доброму. Он еще говорил, давно такого взгляда за время войны не встречал. Все, говорил, испуганные, а тут нет испуга во взгляде, только добро. Он так и уснул, глядя на нее. А утром уже сражение, и отец мой сказал, что этот взгляд напомнил ему, что будет еще мирная жизнь и нужно за нее побороться. Выжил он у меня, всю войну прошел. А я в сорок третьем и родилась.
Леся кивнула. Чем-то ее тоже привлекал взгляд этой святой. Она сама не могла объяснить чем. Да, конечно, он полон любви, но что-то еще…
Но вот Рома домыл посуду, и они засобирались уходить. Время уже клонилось к вечеру. Солнце все еще стояло высоко, но в воздухе уже ощущался закат. Леся сама не могла понять, что так неуловимо меняется в природе. То ли тени становятся длиннее, то ли деревья смотрят более грустно, но даже без часов она могла всегда угадать период перед закатом.
Они почти уже доехали до шоссе, когда Леся сдавленно вскрикнула. Рома бросил на нее взгляд, остановил машину и расхохотался. Когда Леся поняла, что снова забыла торт, она побоялась, что Рома не сдержится и скажет ей все, что думает. Так обычно делал отец. Ему всегда нужно было выпустить пар, и он не сдерживался в выражениях. Но Рома, судя по всему, не был взрывным, а к Лесиной расхлябанности относился с юмором. Леся была ему благодарна за это. Она терпеть не могла, когда на нее орали.
Поняв, что ссоры не будет, Леся начала смеяться вместе с Ромой.
– Ты знаешь, дело принципа теперь не меня в целости и сохранности привезти, а чтобы торт просто довезти хотя бы, уже не факт, что в целости, – сказала Леся, когда они отсмеялись.
Рома провел ладонями по лицу и хохотнул как-то обреченно. Лесе от этого стало еще смешнее. Она перекинула ногу на ногу и, улыбаясь, посмотрела на Рому. Он тоже в этот момент повернул голову. Бросил взгляд на ее голые колени, на которых были синяки, которые по какой-то странной причине всегда появлялись летом, хотя Леся не помнила, чтобы ударялась. В машине стало будто тесно и душно. В Роминых глазах Леся видела не только улыбку, но и что-то другое, что-то, из-за чего не предлагают остаться друзьями. Хотя, кто знает, посмеялась сама над собой Леся. Когда-то ей казалось, что сначала Ярослав, а потом и Сева в нее влюблены.
Леся не выдержала и испуганно отвела взгляд. Одно дело теоретически хотеть наконец-то впервые поцеловаться, а другое дело, когда будто бы вот прямо сейчас…