– В храмах подземные ходы строили часто, – сказал Сева. За ночь он, кажется, оправился от разочарования и теперь вещал вполне миролюбиво, будто читал лекцию. Все кивали и как-то по-особенному уныло ели кашу. – Если меня не подводит память, в церквях подземные ходы предусматривались вплоть до девятнадцатого века, чтобы, если вдруг что, была возможность быстренько улизнуть. В опасные времена, если смута, например, или бунты, в этих тоннелях прятали разные ценности. Иконы или книги, или еще что-нибудь… На планах эти ходы не рисовали. Знали о них только служители церкви. Если Пугачев там что-то и спрятал, то за столько веков могли уже двести раз найти.
– Русский бунт, беспощадный для современников и бессмысленный для потомков, – сказал Костя.
– Никакого выхлопа в виде сокровищ, – поддакнул Гера.
Все посмеялись, но как-то вымученно.
Леся этого уныния не разделяла. После вчерашнего разговора с Ромой она ощущала себя так, будто внутри у нее то и дело радостно мигали звезды, но все же так же чувствовала и неудовлетворенность, что кульминационный момент их поисков оказался пустышкой. На А. А. было страшно смотреть. Он выглядел как приговоренный к смерти, которому обещали помилование, а затем забрали слово назад.
Пошли к кургану. Леся шла рядом с Ромой и Севой. Не сговариваясь, Рома с Лесей не проявляли свою симпатию открыто, но и не скрывали, поэтому, когда они подошли к кургану, Рома провел по ее спине ладонью и заправил ее прядь за ухо прежде, чем начать работать.
В этот раз все шло совсем невыносимо долго и нудно. Даже затянутое небо, казалось, устало от археологов и гнало их домой. Никто уже не надеялся ничего найти. Надо всеми, как купол, повисло жестокое разочарование и усталость. Даже Маша, всегда бодро и усердно работавшая, часто останавливалась и с грустью смотрела на церковь. У Леси создалось впечатление, что она единственная, кто по-настоящему верил в сокровище, кроме А. А.
К вечеру, безуспешно проработав весь день без обеда, все уставшие медленно поплелись к лагерю. Первыми подошли к умывальнику дежурные по кухне, затем уже все остальные. Леся и Рома, стоя в очереди, шутили и смеялись, как нашкодившие первоклашки. Точнее, хихикала и шутила Леся, а Рома, слушая, запрокидывал голову и громко смеялся. Иногда ребята в очереди с удивлением оборачивались на них, но никто никак не комментировал эту обнаружившуюся симпатию.
Сева, поняв, что Рома и Леся нравятся друг другу, больше не создавал никаких двузначных ситуаций и если и общался с Лесей, то нейтрально – так, чтобы никто не сказал, что у них любовный треугольник.
И как-то особенно подобрела Маша. Взгляд ее перестал быть колючим, когда она была вынуждена смотреть на Лесю. «Неужели она ревновала Севу ко мне? Бедная», – подумала Леся.
Раз в два дня Леся и Рома ездили к Кате. Чаще они не отпрашивались, чтобы не раздражать А. А., который и без того, казалось, готов был закопать любого за малейший проступок. Иногда в поездке к ним присоединялся Сева. Кажется, он чувствовал вину из-за случившегося, хотя так волноваться стоило не ему, а его дяде, который и был ответственен за экспедицию и за всех ее членов. А. А. же, убедившись, что Катино падение не будет иметь никаких последствий для него лично, больше о ней не вспоминал. Казалось даже, что, когда Рома и Леся отпрашивались к ней, он искренне не понимал, о ком речь. А уж когда с ними уезжал и Сева, то и вовсе недоумевал: зачем тратить время за пределами места раскопок, когда есть шанс… Пусть маленький, но есть!
К своему стыду, Леся замечала, что расстраивалась не меньше А. А., когда понимала, что Сева поедет с ними. Она любила это время наедине с Ромой. В лагере они почти не оставались одни. А во время поездки она обычно включала свой любимый рэп, травила какие-то байки в своем стиле и расспрашивала Рому о его семье, архитектурном факультете, его планах на жизнь, он ее – об отце и о том, как она пережила смерть матери. Леся пожимала плечами.
– Мне даже неловко, но я почему-то ее мало помню и не чувствую вот этого ужаса от потери. Кажется, что я должна страдать. И мне, конечно, иногда очень грустно, особенно, когда я вспоминаю какие-то моменты с ней. Но папа подарил мне столько любви, что у меня внутри такой, знаешь, немного грустный штиль, но не черная дыра. – Леся задумалась, не зная, рассказывать или нет. Она посмотрела на профиль Ромы, на его прямой нос, потом спустила взгляд к рукам, которые уверенно лежали на руле. – Мне кажется, черная дыра внутри у моего папы. Он живет дальше, конечно. Вот бизнес развил, пахал круглые сутки. Наверно, от себя убегал. Я знаю, что у него даже какие-то женщины были. Он никого никогда домой не приводил. Все-таки с нами живет бабушка, это мамина мама. Да и я не горю желанием с кем-то знакомиться. Но просто мне кажется, что папа очень несчастен, а я не знаю, как ему помочь. У меня перед глазами одна сцена, которую я увидела. Это, кажется, было через неделю после похорон. Я как сейчас помню: захожу на кухню, папа ест суп. Была осень, кажется, потому что было темно, хоть и день. Папа в общем ест суп, а потом бросает ложку в тарелку и начинает плакать. И слезы в тарелку капали. Я прямо помню этот бульк, как в супе маленькая воронка на секунду образовывалась, когда капля падала. Конечно, прошло уже восемь лет, он веселый, строит жизнь, бизнес вот… Но мне иногда кажется, что внутри он вот так вот сидит над супом и плачет.
Рома ничего не сказал, но Леся знала, что это не значит, что ему все равно, просто он такой – молчун. Да и что он мог сказать? Горе. Тут и говорить нечего.
Часто они заезжали на заправку, покупали кофе и стояли, оперевшись на капот. Это место стало для них особенным, любимым.
С каждым днем Рома нравился Лесе все больше, нравился его теплый взгляд, его серьезность, но при этом открытость приключениям, и ей нравилось, что при нем она могла петь шансон, а он смеялся. Большей радости она не могла желать. И иногда она задавалась вопросом, а как было бы с Ярославом? И была ли она вообще влюблена в него? Тут она не могла лукавить. Да, была влюблена, да, он нравился ей так же сильно, как и Рома. Но это больше не имело значения. «Значит, была не судьба, – думала Леся про Ярослава, а потом думала о Роме, и ее сердце наполнялось благодарностью за то, что Ярослав ей не ответил взаимностью. – Как же все правильно в этом мире. Если бы тогда я не поплакала из-за разочарования в любви и начала бы встречаться с Ярославом, я бы никогда не сидела сейчас здесь с Ромой. Какое же счастье, господи, что тогда мое сердце разбилось! Спасибо!»
Однажды ночью Леся спала особенно плохо. Ей все виделись глядящие из тьмы глаза. И это не глаза живого человека, это рисунок… Нет зрачка и кое-где будто и цвета… Да, это глаза на рисунке… На фреске в церкви! Глаза святой!.. Ударила молния, а затем громыхнуло, и Леся подскочила в спальном мешке с визгом. Сердце ее билось, как после бега на короткие дистанции, подмышки вспотели, спина взопрела. Леся огляделась, желая найти Катю взглядом, но вспомнила, что в палатке одна. Снова громыхнуло. Леся провела ладонями по лицу, будто умывалась.
– Спокойно, спокойно, – говорила она себе, – это просто сон.
Она повела руками по шее и вдруг… Снова! Не могло быть ошибки! Что-то выпирает… Пульс забахал в Лесиных ушах. Дышать стало тяжело. А вместе с тем этот выпирающий шарик, казалось, стал разрастаться. Лесе казалось, что она чувствует, как вредоносные клетки бегут по крови и заражают ее, отравляют… Да что же это!..
Леся стала водить пальцами по одеялу, но в этот раз приступ ипохондрии был так велик, как давно уже не бывал, что Лесе казалось, что она умрет прямо здесь и сейчас… Запустила! Целых полтора месяца не делала УЗИ, и вот результат! Но все какая-то здравая мысль на задворках сознания говорила Лесе, что она уже не в первый раз думает, что умрет на месте и что у нее серьезная болезнь. Именно эта здравая мысль и подсказала Лесе вылезти на свежий воздух и добраться до палатки Севы и Ромы. Леся неловко постучала по брезенту и позвала Рому. Через минуту он выглянул.
– Лесь? Что такое? – хриплым от сна голосом спросил он.
– Извини, пожалуйста, я разбудила… Я не могу… У меня какое-то уплотнение!..
Рома вылез из палатки.
– Подожди, я ничего не понимаю.
Леся не могла дышать.
– Упло… уплотнение…
По стенам палаток забарабанил дождь.
Леся стала задыхаться. Ей казалось, что шишка так разрослась, что перекрыла дыхательные пути. «Это конец, сейчас точно конец», – подумала Леся.
– Что у вас? – на шум из палатки вылез Сева.
Ему никто не ответил. Леся держалась за грудь и не могла вздохнуть. Рома крепко прижал ее к себе. Сначала Леся вырывалась. Ей было трудно дышать, какое объятие! Но когда он начал ладонью растирать ее спину, Леся немного отвлеклась и в этот момент услышала, как громко и четко бьется Ромино сердце. Ее привлекли эти ощущения, и она сосредоточилась на них. Постепенно тело ее расслабилось, и она смогла сделать глубокий вдох.
– Я с вами поседею, – услышала Леся как сквозь толщу воды. Это Сева, внимательно наблюдая, запустил пятерню в волосы.
– Можешь идти, я с ней побуду, – сказал Рома через плечо, все еще крепко прижимая Лесю к себе.
– Может, в больницу?
– Если будет хуже, отвезу.
– Не надо в больницу, – сказала Леся глухо. Она разом растеряла все силы, будто они утекли вместе с напряжением. Наконец она смогла почувствовать дождь. До этого его как будто и не существовало – так сильно Леся была погружена в свою тревогу.
– Ну смотрите. Если что, будите меня.
Рома кивнул и повел Лесю к палатке.
Там они улеглись в один спальный мешок. Переодеваться не стали, дождь несильно их намочил.
Леся сразу прижалась ухом к Роминой груди, чтобы слышать, как бьется его сердце.
– Ты понимаешь, что это было? – спросил Рома.
– Сильный приступ тревоги.
– Из-за чего? Когда ты уходила спать, вроде все было хорошо.
– Прикол в том, что это за секунду происходит. Любой малюсенький триггер – и все, пошло-поехало.