Прощаясь с пейзажами, которые за полтора месяца стали для нее родными, Леся бросила взгляд на церквушку вдалеке. Нежная, изящная, она стояла среди этой пустоты и тишины. Лесе нестерпимо захотелось посмотреть на фреску последний раз, признать, глядя в глаза святой, что она сдается, что так и не разгадала этот ребус.
Все уже сели в микроавтобус и уехали. Решено было, что Сева и Леся отправятся вместе с Ромой на его машине и заодно заедут за Катей в больницу.
Леся попросила ребят подождать ее несколько минут и побежала по полю к холму.
Когда дверь церкви знакомо скрипнула и Леся оказалась в прохладном, тускло освещенном зале, ей стало жутко. До этого она никогда не была здесь одна. На секунду ей захотелось отказаться от своей идеи и вернуться к парням, но она взяла себя в руки и прошла вглубь церкви. Ничего здесь не указывало на то, что еще недавно большая группа археологов исследовала это место.
Леся встала напротив фрески и внимательно посмотрела на нее. В голове завертелось все: и дыра в стене больничной беседки, и Настя, нарезающая хлеб, и рассказы о Пугачеве, и его портрет, который она видела в интернете, и снова глаза, глаза, глаза…
Куда смотрит Ульяна… Леся повернулась и снова подошла туда, где скрывался тайный проход… Но нет! Леся резко повернулась назад. Куда смотрит Ульяна? Куда! Ну же, куда! Леся подошла к фреске ближе и посмотрела внимательно. Ну конечно! Ульяна, та, которая распродала все, что имела, чтобы во время голода накормить нищих, смотрит не на стену и не на пол, она смотрит на буханку хлеба!
Леся взглянула туда, где на фреске должен был быть нарисован хлеб. Ведомая какой-то силой, она постучала. Глухой звук разлетелся по церкви. Леся разжала кулак и приложила к этому месту ладонь. Ей казалось, что она сквозь стену видит, как там, в стене, лежит в каком-то старом пыльном мешке то, что бунтовщик Пугачев захотел сберечь и не решился брать с собой в отступление, там лежало что-то ценное, что-то важное для него. Может, это корона, а может, и золотые монеты, которые он отбирал у дворян, жестоко расправляясь с ними, ведомый жгучим чувством обиды и несправедливости.
Леся хотела уже было бежать и звать всех сюда, чтобы поделиться своим озарением, как вдруг ее снова привлек взгляд святой. Леся вгляделась. Что видели эти глаза? На сколько событий и скольких людей они взирали? Кто стоял напротив них? Молился ли Пугачев, глядя на святую? А отец Инны Семеновны… Может, у него хватило духу пережить одну из страшнейших битв только благодаря этому взгляду, полному любви. Быть может, еще много людей прятались здесь от грома бомб, от преследований, от своих личных бед и молились, чтобы только удалось выстоять, победить себя и обстоятельства, и тоже глядели в эти глаза, и чувствовали эту любовь, эту поддержку, эту силу…
Столько боли, столько истории, столько разных жизней хранят эти глаза… И все это будет разрушено? Кто-то занесет кувалду и ударит, чтобы достать то, что лежит внутри стены? Стоит ли этот драгоценный металл того разрушения, которое снова увидят эти глаза, которые и без того видели немало бед?
Леся остановилась, убрала телефон в задний карман джинсов. «Нет, Александр Александрович, – подумала она, – нет. Вы справитесь, вы, быть может, найдете свое счастье. Все в ваших руках, вы о себе позаботитесь. А фреска беззащитна».
Леся бросила последний взгляд на святую, зачем-то, поддавшись сентиментальному порыву, улыбнулась и вышла из церкви. Она сохранит этот секрет.
Они заехали за Катей и отправились на вокзал. Умиротворенная, Леся смотрела в окно. Обычно она всегда радовала саму себя шуткой, ей не составляло труда рассмешить себя и других, но в тот день казалось, что на Лесю накинули одеяло и она, как котенок, затихла.
На вокзале парни занесли все их вещи в вагон, но до отправления поезда сами заходить не спешили. Катя болтала с Севой, опираясь на костыли, а Леся с Ромой стояли близко, слушали их и молчали.
Лесе было грустно и тяжело. Рома с ними не поедет. Ему нужно было прибыть в военкомат по месту прописки, поэтому он ехал в свой родной город.
Год. Его не будет год.
И все так хрупко между ними. Словно так несерьезно…
– Кать, давай отскочим. Мы тут лишние, кажется, – сказал Сева.
Леся и Рома не обратили на них внимания. Сева взял Катю под руку и помог доковылять до вагона.
Леся молчала. Рома крепко обнял ее на прощание, поцеловал в висок и сказал на ухо: «Леська, хорошая моя».
До отправления оставалось две минуты.
– Помни, что если тебе кто-то понравится, то ты можешь честно написать об этом, и мы расстанемся на дружеской ноте, – сказал Рома.
– Ну нет, меня от дружеских нот тошнит.
Рома притянул ее к себе, вздохнул и выдохнул в волосы.
– Леська…
Леся бросила взгляд на большие часы, которые висели над выходом к путям за спиной Ромы.
Минута и тридцать три… две… одна…
– Вот увидишь, – сказала Леся, заглядывая Роме в глаза, – через год я приеду тебя встречать. Я знаю, ты не веришь, но ты увидишь. Я знаю. Я в свои чувства верю.
Рома устало улыбнулся. Леся видела, что она не убедила его.
Одна минута.
Леся поцеловала Рому, крепко обняла, снова прошептала на ухо: «Вот увидишь, скептик ты противный», – затем вбежала в вагон, в который Сева уже помог подняться Кате.
Поезд с толчком тронулся. Перрон поплыл. Леся помахала Роме, тот взмахнул рукой в ответ. Потом Леся дыхнула на стекло и быстро нарисовала там улыбающийся смайлик, хотя позже, когда поезд уже несся в Москву, она подумала, что стоило нарисовать сердечко.
Эпилог
Полтора года спустя
Леся постучала в дверь кабинета.
– Здравствуйте, можно?
– Можно, можно!
Врач не смотрела на Лесю, заканчивая заполнять какие-то документы в компьютере.
– Что у вас? – наконец спросила она и повернулась. Лицо ее озарилось теплом узнавания. – А! Детеныш! Светлана Викторовна, детеныш наш пришел!
– Кто? – из процедурной показалась медсестра, глянула на Лесю и вспомнила: – А, детеныш! Ну, привет, привет. Как давно не заходила, мы тебя уж и забыли.
– Ну вот как-то да… А я вообще пришла просто, чтобы вы мне анализы прокомментировали, а то я болела. Грипп. Мне в общем сказали потом еще провериться.
– Давай прокомментирую! Да ты садись, садись! Надо же какая стала… Выросла, расцвела.
– А что, раньше увядала? – улыбнулась Леся.
– Почему! И раньше была цветочком, а сейчас вообще уже, цветник!
Леся засмеялась и подумала, что надо познакомить папу с этим врачом. Они оба как что-нибудь скажут, так потом думай…
– Все у тебя хорошо, детеныш. Здоровая, молодая. Двести лет проживешь.
– Спасибо.
– И продолжай все так же пореже к нам заглядывать! Желаю, чтобы здоровье тебя не беспокоило.
Леся растрогалась, на глаза у нее навернулись слезы, как и обычно.
– Ну что вы, – сказала она, – спасибо вам. Вы такая хорошая.
– Все, все, детеныш, желаю тебе жить долго и счастливо.
– Спасибо, и вам! До свидания!
Леся вышла из кабинета и огляделась. Надо же, тут и кулеры поставили, и кресла обновили. Как все изменилось! Раньше она замечала любую новую трещинку в штукатурке, а теперь даже не знала, что в больнице сделали косметический ремонт.
Тревоги полуторагодовой давности снова налетели на нее и заставили вспомнить, как она сидела здесь одна, внешне спокойная, но внутри у нее билась истерика. Как она искренне верила, что у нее рак, который вот-вот обнаружат, как страдала из-за того, что из-за ее смерти расстроится отец… Леся помотала головой. Она все еще боялась слишком надолго погружаться в эти воспоминания. Пусть ипохондрию и удалось усмирить, но страх вернуться в прежнее состояние был еще жив, хотя и просыпался редко.
Вдруг завибрировал телефон, Леся вздрогнула, и мысли о прошлом разбились, показав настоящее, скрывающееся за ними.
– Котенок, – услышала Леся голос отца в трубке, – поехали, а то твой мальчик угодит в руки бабки. Она опять заведет свою шарманку об утках. Сколько уже можно плодиться, ей-богу…
– Бегу, бегу.
Леся выскочила из поликлиники, отыскала глазами машину отца и уселась на переднее сиденье. Машина тут же сорвалась с места.
– Ну что там, как анализы? – спросил отец.
– Нормально, – Леся закашлялась, – сказали, что все хорошо. Кашель – это уже остаточное.
Отец на секунду отвлекся от дороги и бросил быстрый взгляд на Лесю.
– Точно?
– Да точно, пап, точно. Ну ты же меня знаешь, я здоровье на самотек не пускаю.
– Тьфу, тьфу, тьфу, как я рад, что мне больше не приходят уведомления о списании оплаты за УЗИ. А че ты напряженная такая, котенок. Из-за мальчика своего переживаешь, что ли?
Леся кивнула.
– Пап, ты же не будешь его обижать, да? Не будет вот этих твоих приколов?
– Что значит «не будет»? Будут обязательно! Я без шуток не могу. Я сам уже весь обтек от волнения, так что выбирай, котенок, либо я набухаюсь, либо буду шутить. Другого варианта нет.
Леся посмотрела на отца и улыбнулась:
– Ты волнуешься? Ты?
– Конечно.
– Это с какой стати?
– Любимая, единственная, лучшая в мире, красивенькая, миленькая…
– Пап!
– … доченька знакомит со своим мальчиком. Я собирался еще с утра нажраться вусмерть, но бабка твоя помешала. Она зашла на кухню покормить утят.
Леся рассмеялась.
– Пап, я тебя очень люблю
– И я тебя, котенок.
Дома Леся вместе с бабушкой накрыли в зале большой стол, постелили на него белую скатерть, а посередине поставили хрустальную вазу, в которую Леся сложила много ярко-желтых яблок и ягодки вишни.
– Красиво как! – сказала бабушка и тут же опустила лицо в ладони. Плечи ее затряслись:
– Вот тебе уже двадцать лет! Ты знакомишь нас со своим другом. А ведь я тебя на руках укачивала. Как быстро время пролетело, как быстро! Уже и мама твоя в могилке десять лет лежит. Как быстро время пролетело!