а глубоко вздохнуть. – Я за пару месяцев до знакомства с тобой за компанию с Алей ходила в магическое кафе. Оно так и называется, но это неважно, – Леся тараторила так, будто пыталась выиграть в конкурсе, кто быстрее скажет самый большой текст. – В этом кафе можно написать желание на листочке и оставить в специальном мешочке. Потом этот мешочек со всеми желаниями отвозят в какое-то святое место монахам, а они молятся, чтобы сбылось. Я загадала любовь. Потому что боялась, что вот мне уже восемнадцать лет, а я ни к кому ничего… никогда. Это же ненормально, думала. Думала, мне бы хоть какое-то доказательство, что и я могу это все тоже… И я тогда… тогда написала, что можно даже безответную любовь, лишь бы просто почувствовать. Ты не думай, пожалуйста, что я со злом тебе это говорю. Я не в укор, честное слово. И даже когда ты сейчас уйдешь, я о тебе плохо думать не буду. Я вообще желаю тебе только хорошего, потому что понимаю, что тебя самого предавала любимая, и я хочу, чтобы ты встретил ту, с кем будешь по-настоящему счастлив. И, и… – Леся хотела сказать что-то еще, но не смогла придумать. – В общем-то все. Просто счастья.
Ярослав улыбнулся. Леся в ответ тоже, но не потому, что действительно ощущала себя счастливой, а потому что знала, что это нужно, чтобы закончить сцену красиво. Хватит унижений…
Ярослав ушел. Леся подошла к перилам, где только что стоял он, сгорбилась и затряслась от слез. И пусть первое любовное разочарование причиняло муку, она все равно чувствовала какую-то непередаваемую красоту этого момента, словно вот прямо именно здесь и сейчас она живет, вот это и есть жизнь, вот эти моменты и вспоминаешь, когда кожа становится сморщенной, как мокрый желтый лист. И хорошо, что это было. Пусть больно, пусть слезно, но было незабываемо.
– Мадемуазель, – вдруг послышалось под балконом. Голос был хриплый и грубый.
Леся с опаской посмотрела вниз. Под фонарем стоял бомж.
– Мадемуазель, – важно повторил он, – зачем вам он, присмотритесь ко мне!
Леся рассмеялась, отвернулась от бомжа и опустилась на пол около перил. Смех перешел в слезы.
Леся не стала искать Алю. Написала ей сообщение, в двух словах рассказала о разговоре с Ярославом, извинилась, что оставляет ее на вечеринке одну, вызвала такси и уехала. В машине она смотрела в окно, тайком утирая слезы, и думала о том, что таксист даже не подозревает, какую драму она сейчас переживает.
Во двор Леся попросила таксиста не заезжать. Он высадил ее у шлагбаума.
Стало уже холодать. Леся, полная жалости к себе и все же чувствуя красоту момента, подняла голову к полной луне, подумала: «Вот оно так вышло, удивлена?» – опустила плечи и уголки губ и неспешно пошла к своему подъезду.
Вдруг она услышала, как тявкает собака, и обернулась. Это Петруша, сосед, выгуливал своего лабрадора.
– Привет, – сказала Леся.
Знали Петруша с Лесей друг друга с детства, вместе ходили в детский сад. Последние пару месяцев Петруша постоянно звал ее куда-нибудь: то в ресторан, то в кофейню, то в кино. Леся сначала недоумевала, откуда вдруг такое стремление к близкому общению, а потом отец сказал ей: «Котенок, вот ты слепая! Он тебя на свиданки зовет». Леся искренне удивилась. Она так привыкла воспринимать Петю именно как Петрушу, мальчика в белых носочках, который плакал, когда она его толкнула и забрала наклейки. А потом, когда первый шок прошел, Лесе стало приятно, что она кому-то понравилась, и приняла приглашение. На свидании они сходили в кофейню, потом погуляли по набережной. Было весело и уютно, но в груди Леся не чувствовала ничего такого, что могло бы позволить ей называть Петрушу Петей, представить поцелуй с ним или забыть о том, как он тер глазки после того, как заканчивался тихий час в садике.
– Как ты? – спросил Петруша. – Вроде грустная какая-то.
– Нет, нет, все хорошо.
– А, ну хорошо… А завтра ты что делаешь?
– Да так.
– Я просто хотел…
– Петруш, – перебила Леся, – я бы с удовольствием, но я приболела, горло – вот как-то… будто там вирусы. Нос, видишь, красный, это я сопливлю. Ты извини, пожалуйста, как-нибудь потом с удовольствием, хорошо?
– Без проблем, – он так тепло и искренне улыбнулся, что у Леси сжалось сердце. Ей вспомнились все фильмы и сериалы, в которых дуры-героини убивались по тем, кто их не ценил, а в конце, все осознав, понимали, что вот тот самый просто друг или хороший парень, к которому они ничего не чувствовали, любовь всей их жизни. Леся прислушалась к себе, может, что-то шевельнется внутри, может, вот сейчас, сравнив чувства Ярослава к ней, и чувства Петруши, она все осознает, поймет, что надо дать Петруше шанс…
Заорала сигнализация машины рядом. Леся вздрогнула.
Глухо. «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо», – всплыла у Леси в мозгу одна из строк-липучек. Она часто цитировала какие-то стихи, но не потому, что намеренно их заучивала, чтобы выпендриваться, просто есть такие строки, которые только раз прочитаешь – сразу запомнишь. Липучки, как их называла Леся с любовью. «За счет этих липучек и вывозим бремя интеллектуалок», – шутила она с Алей.
Еще раз улыбнувшись Петруше, Леся поплелась к своему подъезду. Ей было тревожно, что она никогда не встретит свою любовь, что ей почему-то из всех парней приглянулся именно такой недосягаемый Ярослав, а милый и хороший Петруша не вызывает у нее никаких чувств и даже никаких мыслей, она боялась, что уплотнение на шее убьет ее и что у нее точно есть какое-то психическое расстройство, иначе почему ей никто не нравится, кроме тех, кто не отвечает ей взаимностью, а еще ей было грустно, ныло в груди от боли, и жизнь виделась в тусклых тонах.
Дома было тихо. Бабушка с утятами уже, видимо, спала.
Леся прошла на кухню и увидела, что из гостиной льется экранный свет. Она заглянула. Папа, запрокинув руку за голову, лежал на диване и смотрел «Жмурки» Балабанова.
– О, котенок! – сказал отец, увидев Лесю и убавив звук. – Ну, рассказывай, что там как.
– Я призналась парню в любви.
– Да ты что! А он?
– А он не любит.
Леся заплакала. Папа похлопал по дивану, подзывая ее. Леся с радостью устроилась у отца под боком.
– Такую девчонку прошляпил. Котенок, он гнедина.
Леся засмеялась сквозь слезы.
– Как ты хоть придумываешь эти словечки, пап…
– Чем больше говна в жизни, тем веселее ты должен становиться. А то сам завоняешь.
Леся засмеялась уже в голос.
Валерий Евгеньевич, видя, что Леся улыбается, заулыбался тоже и крепче прижал ее к себе.
– Ну что я, не прав, что ли?
– Ну па, от того, что он меня не любит, он не становится плохим человеком.
– Вы посмотрите на эту мать Терезу. А мне наплевать, плохой он или нет. Для таких у меня есть два слова. Идет в жопу.
– Это три.
– Правильно, потому что оригинальная фраза состоит из двух слов. Это я под тебя адаптировал, чтобы мат тебе ушки не резал.
Леся снова засмеялась и потерлась мокрым сопливым носом о папину футболку. Отец прибавил фильму звук, и они стали смотреть вместе. Чувствуя на своем плече вес теплой отцовской ладони, Леся заснула.
Глава 5
Ночью Лесе снилось, что все произошедшее накануне – сон. Что Ярослав на признание в любви обнял ее и поцеловал. Сквозь сон она ощущала ложь радости, которая ее охватывала, и старалась подольше не просыпаться, только бы не окунаться в настоящее.
Но глаза Лесе все-таки пришлось открыть.
Как-то глупенько моргая, перед ней, на папином животе, сидел утенок и вертел головкой на тоненькой шейке то влево, то вправо.
Леся провела ладонью по глазам.
Они уснули на диване, не досмотрев фильм. Теплая рука отца так и давила ей на плечо. Леся осторожно высвободилась, взяла утенка, который собирался драпануть, и пошла искать бабушку.
Бабушка уже проснулась и сидела на кухне, пила чай. Перед ней на столе лежал хлеб и стояло масло. Окно было распахнуто. С улицы доносились визг детей и шепот берез.
– Нашла твоего беглеца, – сказала Леся, показывая бабушке утенка.
– От какой шустрый! Ты посмотри на него! Чаю налить тебе, моя красавица? Что хочешь кушать на завтрак?
– Кофе выпью с тобой давай.
Леся посадила утенка к его братьям в ограждение. И вот в этот самый момент, когда другие утята запищали, увидев своего брата, Леся вспомнила вчерашний день, и тягучая, серая, плотная, как болото, тоска обволокла ее с головы до ног. Они с Ярославом больше никогда не увидятся. Больше никогда не будут вместе пить кофе, не будет больше вечерних созвонов по видеосвязи и болтовни о том, как прошел день. И он ее не любит. Нет, все-таки, наверно, симпатию испытывает, но недостаточную, чтобы выбрать ее, а не свободу.
Не. Лю. Бит. Это как огромный серый валун, который никак не сдвинуть, хоть сколько пыжься, тужься и пытайся.
Леся сказала бабушке, что скоро вернется, а затем быстрым шагом направилась в ванную. Заперла дверь, включила воду и разрыдалась. Но неслышно, чтобы не объясняться лишний раз с папой и бабушкой. Она знала все, что они скажут. Да и Леся сама понимала, что, значит, Ярослав просто не ее судьба, что она встретит кого-то лучше, что жизнь приберегла для нее кого-то особенного – это все было понятно. Но родным и близким был сейчас Ярослав. И он ее не любил. Поплакав минут пять, Леся умыла лицо, почистила зубы и вернулась к бабушке.
Тут на кухню вошел сонный папа в одних трусах. Леся и бабушка громко поздоровались. Он молча подошел к крану, налил себе воды, выпил, с удовольствием вздохнул и только потом, придя в себя после сна, улыбнулся Лесе и бабушке. Хотел подойти к столу, но бабушка закричала как резаная:
– Ай! Наступишь! Наступишь!
Комнату будто поставили на паузу. Папа замер с испуганными глазами и поднятой ногой, бабушка протянула к нему руки, а Леся бросилась к утенку и осторожно взяла его на руки.
Папа раздраженно бросил:
– Я этих куриц в своей квартире видеть не хочу.
– Это утки, па.