Никитин продолжал сидеть, даже не поднимая глаз. Он успокаивался, и краска постепенно сходила с его щек. Андрей курил и смотрел на него, но не испытывал уже прежнего куража от вида его слабости. Сочувствие уже готово было шевельнуться в его груди, и Андрей усердно глотал дым и плевался, чтобы заглушить его.
Наконец Никитин пошевелился, поднялся, стараясь опираться только на здоровую ногу, сделал один падающий шаг, и его словно подрубили. Лежа на боку и держась за больную щиколотку, он старался сдержать крик, потом перевел дыхание и ползком стал возвращаться к дереву и к обрыву.
Андрей, не поняв его, стал быстро возвращаться.
Никитин же, опершись плечом о ствол, протянул руку и, достав обломанную при падении ветвь, с силой ее дернул. Ветвь поддалась, и от больно покарябали Никитину щеку. Андрей остановился на полушаге, следуя за ним, хмыкнул и качнул головой. А Никитин, сев, стал обламывать с ветви сучки. Это было не легко, он трудился, тяжело дыша и обдирая пальцы в кровь.
Андрей уже в открытую усмехался, со вкусом затягивался и сплевывал под ноги, и чем чаще он это делал, тем чаще у Никитина срывались от злости пальцы, и он обдирал руку о неподатливую древесину. Наконец Никитин закончил, оставив лишь наверху пару не до конца обломанных сучков. И тогда он упер получившуюся палку в землю, схватился другой рукой за ствол дерева и, весь напрягшись, поднялся на одной ноге. Вторую он согнул в колене, как искалеченная собака, уперся палкой в землю покрепче, засунул ее себе под мышку и сделал первый шаг.
Андрей попятился, продолжая наблюдать.
Никитин перевалился на палку всей своей тяжестью и прыжком последовал за ней, отдышался, перенес палку вперед, опять прыгнул.
— Кузнечик, — пробормотал Андрей презрительно, повернулся и медленно, словно на прогулке, пошел вперед. Он слышал, как Никитин, тяжело прыгая, передвигался сзади и этого было достаточно, чтобы не чувствовать себя одиноким.
Впереди дорогу пересекала трещина и через нее кто-то перебросил тонкий ствол молодого тополя. Андрей остановился перед ним, наступил ногой, покачал, заглянул вниз.
— Метра три будет. Мелочи, — вслух пробурчал он, не думая, оглянулся и быстро перешел на другую сторону.
Там он отступил подальше и остановился, глядя, как к этому месту приближается Никитин со своим самодельным костылем.
— Давай, давай, — крикнул Андрей, — прыгай с разбега.
Никитин остановился возле бревна и стоял, слегка раскачиваясь и сжимая губы. Он снова начал краснеть, теперь уже от напряжения.
— Давай, чемпион, покажи класс, — продолжал веселиться Андрей, снова доставая из кармана сигареты.
Никитин матюгнулся вполголоса, отступил и повернулся, наваливаясь на костыль.
— Ты куда? — Андрей внимательно следил за ним, разминая в руке сигарету. — Эй, путешественник?
— Пошел ты, — Никитин стал передвигаться, подпрыгивая и наваливаясь на костыль, вдоль трещины.
— Ты еще эскалатор поищи.
— Поищу.
Андрей не услышал, он прикурил от зажигалки, затянулся и, оглядевшись, подошел к ближайшему камню. Сев на нагретую солнцем поверхность и слегка ссутулившись, Андрей стал курить и изредка поглядывать, как ковыляет тот, кого он называет мусором, его вечный враг и преследователь. Ветер смягчился, только слегка трепал волосы и обвивал лицо. Андрей чувствовал себя примиренным со всем и со всеми. Он конечное, много потерял, но он жив, и он на свободе. Андрей бессознательно улыбался, подставлял лицо ветру, и ни о чем не думал, только блаженно жмурился. В конце концов, его-то ноги остались целые.
— Черт, — наконец сказал он, словно проснувшись, выпрямился и огляделся.
Никитина нигде не было.
— Ё-моё, — Андрей, не понимая, говорил с собой вслух.
Он поднялся и оперся одной ногой в камень, глядя по сторонам. Трещина тянулась от обрыва до почти отвесной скалы, но Никитина нигде не было.
— Вот в натуре.
Он не торопился, со вкусом докурил сигарету, бросил бычок в трещину и медленно пошел вдоль нее, время от времени смачно сплевывая.
— Ну, валет и валет по жизни, — ворчал Андрей. — Угораздило.
Никитина он увидел внизу, у самой скалы. Там трещина была не такая глубокая, и руки человека почти что доставали до края, но срывались, и он падал, снова поднимался и тянулся, сбивая пальцы.
— Слушай, мудак, а свалиться там тебе помешало чувство долга? — Андрей наклонился, закрывая собой солнце. — Обязательно было сюда тащиться?
— Дай руку.
— Это в приказном порядке, что ли?
— Тогда убирайся, сволочь!
— Это кто здесь сволочь? Ты, типа, того, следи за базаром. Я не подписывался вытаскивать тебя.
— Уйди.
— Ты тут мне вола не вправляй.
— Уйди, бандитская морда, чтобы я тебя не видел.
— Да я болт на тебя положил.
В ярости став слепым, Никитин рванулся вверх, подпрыгнул, схватился за каменный выступ, стал подтягиваться. Израненные руки его тряслись от напряжения, лицо исказилось и заблестело от пота. Он почти что навалился на выступ грудью, когда что-то с ним случилось: лицо помертвело, руки ослабли, и с хриплым стоном он сорвался вниз.
Андрей машинально подался за ним, присел и заглянул в трещину. Никитин лежал там на боку, безвольно обмякнув.
— Эй, — неуверенно позвал Андрей. — Эй! Мент! Ты живой? Или хвост откинул?
Он тут же вскочил и стал нервно озираться; увидел в стороне растущее дерево и бросился к нему.
Никитин очнулся от холода. Смеркалось. Он лежал, вытянувшись. Холод пробирал снизу, со спины, лез за расстегнутый воротник, за пазуху, везде. Только голове и плечам было тепло и спокойно. Зеленеющее небо нависало над ним, и в самом его центре бледно светила, словно таяла, луна. Ниже остро выступали горные вершины, полные снега. Горы, скалы и редкие деревья, все это спускалось, огибало и обхватывало тот небольшой мирок, в котором нашло пристанище его разбитое тело. И рядом, почти касаясь Никитина, сидел человек. Его худощавую спину и широкие плечи обтягивала джинсовая рубашка, темные волосы были коротко подстрижены.
Никитин хотел заговорить, обратить на себя внимание. Он слегка шевельнулся. Стон от резкой боли помимо воли вырвался из его груди. Человек тут же обернулся.
— Коренев!
— Ожил? Добрый вечер.
Никитин сцепил зубы и хотел снова шевельнуться, но резкая боль заставила его бессильно застыть.
— Что со мной?
— Поломана нога. Я привязал ее к палке. На большее не рассчитывай, я не костоправ.
— Спасибо.
— Да ладно. У нас с тобой непруха на двоих.
И тут только Никитин увидел в руках у Андрея глянцевый прямоугольник. Взглянув на этот прямоугольник еще раз, Андрей небрежно бросил его на грудь лежавшего, и Никитин, взяв его, приподнял, поднося к глазам и к уходящему свету. Это была фотография, которую он захватил из дома. Их снимал сосед на цифровой фотоаппарат, снимок вышел четким и качественным. Они стояли в три ряда — сначала дети: Маша, Андрюша и Ира, потом он и Ольга, а позади всех — Олег, самый высокий: он стоял, обняв единственной рукой Никитина.
«Семья Никитиных — Коренева», — подписал тогда Олег. Никитин, с трудом шевелясь, начал прятать снимок во внутренний карман пиджака, нащупал там свой бумажник, где раньше лежал этот снимок, удивленно взглянул на Андрея, вытащил бумажник и медленно вложил туда фотографию.
— Все на месте, — безо всякого выражения сказал Андрей. — Можешь проверить.
Он смотрел на Никитина, и взгляд его в надвигающихся сумерках казался туманным.
— Значит: семья Никитиных тире Коренева, — продолжил он грустно.
— Так получилось, Андрей.
Тот молча кивнул.
— Ты же сам сказал, что Ольга не обязана тебя ждать.
Андрей опять промолчал, продолжая кивать.
— Ты, конечно же, можешь сделать со мной, что угодно…
— Ё-моё. Да что я, по-твоему, ливерку тебе выну, что ли? Понимаешь, Ольга… она никогда, по сути, не была моей женой. Она была женой Витьки Дягина. Вот так. А меня, наверное, просто жалела, не знаю. Эх, мужик, влип я конкретно. Честно, жизнь моя: жужжало с погоняло, — Андрей резко встал на ноги, тряхнул головой и тут же беззаботно потянулся. — Поднимайся, кент. Мазурик не мазурик, а топай своими ногами.
Никитин сел, стараясь сдержать стон. Так, сидя, он стал ощупывать ноги: обе распухли, одна была привязана к двум ровным палкам.
Андрей поднял с земли новый костыль, вырезанный из толстого сука и протянул ему:
— Держи.
Никитин протянул руку и сжал палку, а Андрей тем временем наклонился ниже, поднял с земли свернутую в комок черную куртку и встряхнул, выпрямляясь и небрежно накидывая ее на плечи.
— Ты застегнись, братан, — сказал он, вдевая руки в широкие рукава. — А то холод до костей проберет.
Никитин не обратил на это внимание. Он весь напрягся, сцепил зубы, пытаясь встать. Делал он это осторожно, но все равно острая костная боль опрокинула его назад на камни и прошибла холодным потом. Андрей склонился над ним.
— Держи костыль, — сказал он и протянул руки, сжимая его под мышки. — Вот подфартило, без обеих ног остался.
Никитин повис, обхватив обеими руками крепкие плечи. Андрей чуть качнулся под тяжестью, но выпрямился, озираясь.
— Ты, братан, вот что, давай-ка на палку тоже опирайся. Не все же мне тащить.
Никитин вздохнул поглубже, отвел от Андрея правую руку с костылем и сунул его рогатину под мышку. Костная адская боль начиналась где-то в затылке и кончалась в распухших, горящих пятках. Но он стоял, стоял на переломанных искалеченных ногах и вокруг даже не было снега, чтобы заморозить и отнять их, как у Алексея Маресьева.
Андрей терпеливо ждал, весь напрягшись.
— Сейчас, — с усилием расцепил зубы Никитин. — Сейчас… Я пойду… Надо идти…
— Это в точку, — Андрей покачнулся. — Двинулись, что ли? Ты как?
— Давай.
И Андрей, обхватив его под мышки и перебросив левую руку через плечо, сделал первый шаг. Никитин покачнулся, навалился на него, на костыль, перебросил тяжесть тела и переступил ногами, не чувствуя ничего, кроме боли, дикой, разрывающей боли и ужаса перед следующим шагом.