— Путем? — спросил Андрей, поворачивая к нему голову.
— Да, — Никитин выдохнул это вместе со стоном, с воплем, с плачем, но короткое слово прозвучало глухо и слабо.
— Держись, братан.
И они пошли.
Боль не притупилась, к ней не привыкнешь, просто надо было идти. И Никитин шел, почти без сознания, без памяти и без смысла. Он двигался сквозь красную ночь и боль, и давно бы упал и умер, если бы не Андрей. Железные руки держали его, и ему хотелось избавиться от их объятия, лечь и уплыть в горячую боль одному.
Но он двигался, передвигал горящие ноги, шевелился. И даже уже лежавшему на каменистой земле, ему казалось, что он идет сквозь боль, в боли и через боль.
— Эй, братан, — Андрей тряс его за плечо. — Братан. Отъезжать еще рано. Встряхнись.
— Я дойду…
— Это потом.
И тут Никитин очнулся полностью. Лежал он во мраке и холоде, вокруг пахло затхлостью. Тогда он протянул руку и коснулся согнутого колена, обтянутого джинсом. Руку его тут же сжала худощавая сильная рука и вложила в ладонь что-то твердое и небольшое, в шуршащей бумаге.
— Что это?
— «Сникерс». Ешь. Больше у меня ничего нет.
— Тогда съешь сам.
— Да ешь ты, умник.
И от этих слов Никитин почувствовал сосущий голод, почувствовал, не смотря на дергающуюся в костях боль.
— Пополам, — неуверенно предложил он.
— Ешь.
— Где мы?
Никитин стал шелестеть обложкой, разрывая ее.
— В пещере. Тут переночуем, а завтра дойдем до какого-нибудь селения. Здесь они на каждом шагу.
— Ты давно здесь? — Никитин откусил батончик и поперхнулся сладкой слюной.
— Ешь молча. Я здесь никогда не был. Так, пролетал только на вертухе.
— Сам-то где обитаешь?
— Легавая жилка заела?
— Нет, не подумай. Не хочешь отвечать, не отвечай.
— Да уж, конечно, не под прессом. Я, братан мой, теперь гражданин государства Силенд, подданный его высочества, князя Роя.
— Ух ты. Это еще что за страна такая?
— Много будешь знать, до старости не доживешь. Есть такая волшебная страна. А вообще-то, вся моя жизнь, как этот Силенд. Вроде и живу, а так, если вдуматься, и нет меня. Пропавший без вести. Или в розыске?
— В розыске.
— Теперь донесешь. Глядишь, новые звезды на погоны попадают.
— Тише, — Никитин дожевал батончик и с усилием сел, прислушиваясь.
— Что такое?
— Вроде, толчок был.
— Да нет. Черт!
Андрей вскочил, метнулся вглубь пещеры, потом — к выходу, замер. Земля ходуном заходила под ногами. Андрей бросился вперед, к выходу, но было уже поздно. С грохотом сверху посыпались камни, закрывая темноту, ночь и звезда, еще более черной, глухой массой.
Андрей отпрянул, закрывая голову руками, снова кинулся, упал, забыв про Никитина, бросился назад. Камень сбил его, он пополз, задыхаясь в пыли, поднялся и снова упал под камнепадом.
Синий свет фонарика лег на камни, скользнул по ним и коснулся человеческой небритой щеки со следами размазанной крови и грязи.
— Костя… — неуверенно прозвучал среди камней голос Андрея. — Ты что… Костя…
Синий свет дрогнул, осветив склеенные кровью волосы, увеличился, приближаясь. Андрей опустился на корточки перед лежавшим.
— Костя…
Он провел рукой по его волосам, лицу и с силой потряс за плечи.
— Не умирай, Костя, слышишь, не умирай. Я же сдохну один, слышишь! Да очнись же! Очнись, очнись!
Он смотрел в полном мраке, стараясь разглядеть хоть что-то, пытался нащупать пульс на шее, всхлипывал, вытирал слезившиеся от пыли глаза и кричал, кричал синему пятну на каменистой стене.
— Я не останусь один, я не могу остаться один. Я же сдохну от одиночества.
Он тряс безвольное тело, тряс, не думая ни о чем другом — только о себе и совершенно пустом мире. Он кричал и тряс обмякшие плечи, пока стон не проник в близкий к безумию рассудок. Тело под руками напряглось и перестало быть податливым.
Тогда Андрей застыл, еще не веря, и широкие ладони Никитина сжали его худые запястья, отводя чужие руки от своих плеч.
— Живой, — пробормотал Андрей, машинально помогая Никитину сесть. — Ну, братан, ну, ты даешь.
Тот застонал, закашлялся, и Андрей тяжело стукнул его по спине.
— Ну и мент. Честно. Сам Загиб Петрович тебя не берет.
Андрей протянул руку и поднял зажигалку.
— А нас завалило.
— Здорово?
— Черт его знает. Сейчас посмотрю.
Андрей осветил завал, подошел, нащупал камни свободной рукой, откатил один, потом другой. Никитин ползком подполз к нему, сдерживая стоны. Андрей повернулся к нему, осветил.
— Здорово же тебя треснуло. Лежал бы себе, — сказал он.
— Я помочь хочу.
— Тогда свети, — Андрей передал ему зажигалку, а сам повернулся к завалу. — Сейчас быстро разберем. На пару-то.
Не понятно было, съехидничал он или просто пошутил. Он больше не оборачивался, царапая руки и обивая пальцы о камни.
Возился он долго, дышать начал тяжело, с усилием.
— Отдохни, — начал Никитин, светя ему старательно. — Слышишь, Андрей. И фонарик выключить надо, а то лампочка перегорит.
— Плевать. У меня еще есть.
— Отдохни, Андрей.
Тот выпрямился, отряхнул руки и сел на камень. По привычке он сунул руки в карман, достал пачку сигарет, и тут только обнаружил, что она пустая.
— Ё-моё. Вот непруха, так непруха, — пробормотал Андрей, в сердцах сминая пачку в комок. Никитин погасил фонарик и на звук услышал, как пачка упала где-то в стороне. — Такие бычки выбрасывал, страх вспомнить.
— Так кто ж знал, — поддержал Никитин.
— В точку. У меня всегда так. Сам не знаю, что со мной случится через полчаса.
— Бывает.
— У меня это по жизни. Ладно, хорош сечь сеансы, пора пахать. Монтер, зажгите свет.
Никитин поневоле засмеялся, сжал зажигалку и включил фонарик. Синий свет скользнул по голове Андрея, высвечивая его лоб и делая похожим на покойника. И уперся в завал.
— Поехали, — Андрей картинно поплевал на ладони и снова взялся за камни.
Трудился он молча и долго, лишь отдуваясь и сплевывая пыль, попадающую в рот.
— Ну что, есть что-нибудь? — не выдержал Никитин, подтягиваясь на локтях.
— Свети, — бросил, как сплюнул, Андрей.
Через какое-то время, он оторвался, налег на камни, отступил в замешательстве, стал озираться, потом шагнул вбок, к осыпавшейся стене, но вернулся и с хода навалился плечом на завал.
— Что там?
Андрей оглянулся на голос Никитина, дико посмотрел на него, щурясь на синий свет и открыл рот. Звуки застыли в горле, и Андрей судорожно сглотнул.
— Там скала, — наконец выдавил он из себя. — Скала, понимаешь?
— Но…
— Скала, слышишь? Скала! Нас завалило скалой, — Андрей в ярости ударил ногой в каменную глыбу.
— Подожди, я помогу, — забыв про боль, Никитин продвигался к нему.
Андрей не слышал его. Он бил и бил плечом в камень, напрягался, ноги его упирались, скользили по камням, съезжали, срывались с обломков. Он падал на колени, наваливался на камень и давил, давил, давил.
— Финиш, — наконец повернулся он на синий свет, и голос его прозвучал неожиданно громко. — Трандец, слышишь. Мы в склепе. Шикарный мавзолей обеспечен.
Андрей расхохотался, дико, с надрывом. Синий луч на мгновение поймал его искаженное лицо, и Никитин в испуге уронил руку.
— Мы сдохнем, загнемся, слышишь, мент! Мы задохнемся и сдохнем оба: и я, и ты! Мы станем жмурами! И даже бирку привесить к ноге будет некому!
Новый дикий смех вперемешку с кашлем потряс пещеру, и Никитин почувствовал приступ острого страха, загоняющего душу глубоко в живот.
— Андрей, — неуверенно, позвал он. — Андрей.
Руки Никитина задрожали. И он, с трудом поднимая зажигалку, стал шарить по каменистой стене. Андрей стоял, бессильно опустив руки и хохотал, закинув голову кверху. Едва синий свет коснулся его глаз, Андрей вздрогнул, попятился, бросился вбок, ударился о стену, упал. Рыдания потрясли все тело, и он начал биться о камни, словно в припадке.
— Андрей…
Неуверенный голос Никитина потонул в бессвязных воплях и хрипах.
— Андрей.
Фигура его металась, билась, каталась, поднимая пыль. Загремел, отброшенный от каменных плит камень, и Никитин не на шутку перепугался. Он сел, беспокойно оглядываясь, подался вперед к мечущему среди камней Андрею.
— Коренев, — резко крикнул он.
Но в замутненный рассудок не пробилось ни звука.
— Андрей!
Он не услышал, ударился о камни с силой, громко закричал и с рыданиями покатился по полу к ногам Никитина. И тот бросился на Андрея, чуть не потеряв сознание от боли. Он повалился на бьющееся о камни тело, стараясь теснее прижать к каменному полу и зажимая руками голову, всю в корке из волос и крови.
— Андрей, братишка, успокойся. Успокойся, братишка. Так же нельзя. Успокойся. Все будет хорошо, мы выберемся, братишка.
Напряженное тело под ним, худое и жилистое, вздрагивало, шевелилось, сотрясалось от хриплых тяжелых рыданий.
— Мы выберемся, братишка, вот увидишь, мы выберемся. Закатимся все вместе куда-нибудь в «Лужники», оторвемся по полной программе. Все, все, успокойся.
— Отвали.
Голос Андрея прозвучал хрипло и невнятно.
— Отвали, — повторил он, делая движение приподняться. И тогда Никитин сполз с него, тяжело волоча поломанную ногу.
— Ничего, Андрюха, еще не вечер. Поживем, братишка.
Андрей как-то с хрипом кашлянул. Слышно было, как он сплюнул, потом еще раз, пожевал, сплюнул снова, с шорохом подтянул под себя ноги и сел, съёжившись.
— Врешь, — бросил он со злостью и неожиданно закончил. — Не сидеть мне в «Лужниках», не видать Москвы. Сам же и сцапаешь.
Андрей всхлипнул, и, хотя это была не истерика, внутри у Никитина снова все сжалось. Подчиняясь чувству сострадания, он протянул на голос руку и, нащупав плечо в летной куртке, обнял его, успокаивающе похлопывая.
— Все будет нормально, братишка.
— Пошел ты, — очень тихо проговорил Андрей, но руки Никитина не отбросил, потихоньку расслабившись.