Он слегка пошевелился, по-детски вытирая ладонями глаза, шумно вздохнул и резко встряхнулся.
— Ну и год у меня этот выдался. Хуже было, когда умерла мать и искалечился Олежка, — слегка сипло, в нос, проговорил он.
Этот человек, сколько не падал, не разбивался. Он развернулся на своем месте, устраиваясь поудобнее и привалился спиной к каменному выступу.
— Может получится там сдвинуть? — неуверенно спросил Никитин. — Или подрыть где?
— Чушь. Везде камень. Там скала метра два толщиной. Я видел этот навес. Дурак я, что затащился сюда. Подумать надо было.
— Да кто же знал.
— По-любому надо было опасаться. Раз взялось трясти, так когда-нибудь грохнет.
— А тряхнуло-то крепко.
— Баллов 8.
— Все 10–12 будет.
— Вчера было 12.
— Из официальных сводок передали, что 7,6.
— Кто же слушает правительственный треп. Говорю, шкала Рихтера вся зашкалила. Я утром еще звонил домой. Там полгорода снесло. Слушай, в твоей зажигалке фонарик работает?
Никитин вместо ответа щелкнул включателем, и синее пятно упало Андрею на грудь.
— И правда, так веселее, — сказал Никитин, синим светом скользя по распухшему лицу парня и его склеенным волосам.
— Что? Красавец? — Андрей пощупал руками лицо.
— Есть немного.
— На себя посмотри.
— Оба мы хороши, чего уж там.
— В точку.
Никитин хотел выключить фонарик.
— Не надо, — сказал Андрей.
— Батарейка кончится.
— У меня еще есть.
И Андрей начал расстегивать многочисленные карманы, достал плеер с белым светом, фонари с белым и синим светом и еще одну зажигалку с красной лампочкой. Все это загоралось, освещало мрачный камень, гасло и снова загоралось.
— Да ты богач, — невольно восхитился Никитин. — А плеер, интересно, работает?
— Вряд ли. На, слушай, — Андрей передал ему плеер, а сам достав мобильный телефон, начал включать и отключать его, но, кроме моргающего света, ничего от него не добился.
— Ладно, тоже какой-то свет в окне, — усмехнулся он, убирая телефон. — Ты не замерз?
— Вроде нет.
Андрей привычно застегнул все карманы.
— Грейся, — он швырнул куртку Никитину. — Ты вот что, Костя, полежи пока, а я пойду, посмотрю, что там дальше.
— Точно, — к Никитину тоже пристало это слово, и он говорил его, не замечая. — Бывает же у пещер два выхода.
— Ну да. Туннель тебе пробили. Ладно, не скучай, — и Андрей пошел, освещая себе дорогу белым фонарем.
Свет фонаря уже растворился во тьме, когда Никитин услышал беззаботный свист. Незнакомая рвущаяся мелодия то смолкала, то набирала силу. Никитин усмехнулся. Так поют или громко разговаривают маленькие дети, когда остаются одни.
Свист то стихал, то усиливался, Андрей ходил взад-вперед по пещере. И наконец вынырнул из темноты его фонарик.
— Вот что, братан, там вроде коридор такой есть, правда завален, но разобрать можно. Давай-ка, я тебя перетащу поближе и попробуем пробиться.
Никитин начал подниматься на локте, когда приблизился Андрей, наклонился и стал поднимать его, потом согнулся еще ниже и перебросил тело через плечи, потихоньку, с натугой, выпрямляясь.
— Все, поехали, терпи, братан.
Никитин закусил губу.
Андрей сдвинулся с места тяжело, пошел, покачиваясь и крепко сжимая предплечье и бедро Никитина.
— Вот здесь. Полежи покуда.
Он осторожно опустился на корточки и, согнувшись, помог Никитину сползти на камни.
— Сиди, отдыхай. Вот он, завал, — Андрей осветил фонарем камни. — Что? Плеер берет?
— Нет.
— Пробовал?
— Да.
— Ну и ладно. Ты давай только не молчи. Ври что-нибудь умное.
— А что именно?
— Да хоть уголовный кодекс цитируй.
— Пошел ты.
— Бай! Как ты заговорил.
— Хватит задираться, Андрей.
— Ладно, просто трави что-нибудь, чтобы не скучать.
Никитин молча кивнул, не подумав, что находится в полной темноте.
Андрей уже не смотрел на него. Он перекатывал, сдвигал камни, свистел и перебрасывался с Никитиным короткими фразами. Постепенно завязался разговор. Никитин стал рассказывать Андрею про маленького Андрюшу, как он растет, как ходит, говорит, бегает, рисует, падает, смеется. Андрей слушал спокойно, перебивал короткими замечаниями. Поговорили они потом и про Иру, и про Олега. И наконец в завале образовалась большая сквозная дыра.
— Что, братан, рискнём? Была бы веревка, — как ни в чем не бывало, стал прикидывать Андрей.
— Зачем?
— Нить Ариадны, типа. Помнишь мультфильм.
— А что нам здесь терять?
— Тоже верно. Продуктовый склад мы что ли бросаем. Пошли?
— Поможешь встать?
Андрей пристально посмотрел на него.
— Ну ты, братан, прямо в натуре…
Он подошел к нему и присел.
— Лезь на горб.
— Да я сам попробую.
— Лезь, сказал. Скромник какой.
Через завал Никитин переполз сам, с огромным трудом. Поломанная нога его страшно распухла, и Андрей заботливо развязал и снова затянул палки, чтобы не нарушилось кровообращение. Болела нога уже меньше и не острой болью.
Они с Андреем, отдыхая, вспомнили все случаи искалеченных ног и даже у животных, попавших в капкан. Они часто отдыхали, сидели, говорили много и по-дружески. Пробираясь вперед по естественному туннелю, Андрей заметил в сплошной скале трещину.
Оставив Никитина, он пролез в нее, и вскоре тот услышал его крик.
— Андрей, — Никитин весь напрягся, приподнимаясь. — Андрей!
Тот вбежал, протискиваясь боком.
— Слышь, братан, щель только что открылась, там и пыли нет. И вода течет, сечешь? Вода! Братан!
Он стал поднимать Никитина под мышки, держа его почти навесу…
Вода растекалась по каменистому полу, и людям, мучимым жаждой, сам звук ее казался райской музыкой.
— Где-то подземная река, слышишь?
— Или озеро.
— Какая разница?
— Никакой.
Река текла чуть дальше, образуя широкую пойму, и когда Андрей, опустив Никитина на берегу, осветил все вокруг, они увидели прозрачную воду и обилие рыб, плавающих в ней. Рыбы были какие-то блеклые, толстые, ленивые и совсем не реагировали на свет фонаря.
— Они слепые, — напившись и наблюдая, проговорил Никитин.
— Тем лучше.
С лица Андрея, разбитого и синего, капала вода, но выглядел он победителем.
— А сырую рыбу едят? — спросил он.
Никитин протянул руку, погрузил ее в воду, но поймать рыбу не смог, только неловко стронул ногу и застонал.
— Наверное, едят. Не отравимся же мы.
— А отравимся, плакать некому.
Андрей беззаботно стал раздеваться.
Рыба оказалась костлявой, и пахло от нее аквариумом. Наевшись и вытянувшись в полной тьме, мужчины заснули, съежившись и прижавшись друг к другу как можно теснее.
Никитин проснулся, одетый сверху летной курткой. Андрей насвистывал, и его фонарик плясал где-то вдалеке. А когда он вернулся, то увидел, что Никитин, раздетый по пояс, сидит на краю каменного берега.
— Ты что?
— Да обмыться хочу, ты-то искупался.
— Смотри, не простынь, вода ледяная. Я ко всему привык.
— И я привыкну.
— Тоже мне, морж. А там, между прочим, свет.
— Что?
— Свет, братан, понимаешь? Мы вчера его не видели, потому что была ночь.
Никитин торопливо обмылся и стал натягивать рубашку.
— Мобилку мою не раздавил? — спросил Андрей, берясь за куртку.
— Вроде нет. Посмотри.
Андрей только беззаботно махнул рукой.
— Давай-ка, одевайся, быстрее.
У Никитина подрагивали и срывались руки. Он торопился, засовывая их в рукава пиджака. Андрей присел, на этот раз уже лениво и поднял Никитина на спину. Фонарик он привесил к брючному ремню, поправил его, подтянул Никитина повыше и пошел, покачиваясь, вдоль подземной реки. Свет от фонарика плясал впереди него. Он, яркий вначале, мерк, и другой свет постепенно затмевал его. Свет, к которому стремится все живое, лился, звал, манил и начал слепить, когда Андрей разжал руки, сбрасывая ношу, и бегом сорвался с места.
Никитин сдержал стон, когда ударился о землю. Приподнявшись на руках, он попробовал опереться на вывихнутую ногу. Распухшая, она болела не так сильно. Потом он перенес на нее тяжесть тела, подтянул вторую и стал подниматься, цепляясь за неровную каменную стену. Подняться он сумел, но едва оперся на поломанную ногу, как тут же снова упал от резкой костной боли. Тогда он, закусив губу, пополз. Полз он, обдирая колени и руки, устремляясь только вперед, к спасительному свету. И свет залил его, обрисовав на полу своеобразную арку.
А впереди высились скалы, везде вокруг — одни скалы, и река снова уходила в них, скрываясь в мертвом граните. Андрей сидел у каменной стены, согнув колени и усердно обгрызал на пальцах заусенцы.
— Приехали, братан, — сипло проговорил он, уставившись на скалу. — Мы уже в аду. Ты не заметил? Это же чистилище.
Никитин испугался одного его тона. Он сел, подтянув ноги.
— Андрей… Слышишь, Андрей. Все не так плохо. Здесь просто треснула скала. Там, дальше…
— «Дальше» — нет. Я же сказал, это другой свет. Бог дал нам его для размышления и покаяния.
Глаза у Никитина слезились на ярком свету, но он все равно увидел, как трясется, прыгает рука Андрея, пальцы которой тот нервно грыз. Тогда Никитин закрыл глаза и тяжело привалился к нагретому камню. Он чувствовал то же, что чувствует загнанный зверь, или, вернее, зверь, оказавшийся в ловушке, из которой нет выхода. И Никитин смирился, думая только, как трудно придется его семье.
— Это все из-за меня. Это меня Бог так наказал. Я сильно согрешил в жизни, — голос Андрея трясся, как и его рука. — Я забыл Бога, стал мусульманином…
— Что? — Никитин широко раскрыл глаза, ожидая всего, только не этого.
— Ну да. Мне сделали обрезание, Костя. Еще тогда я подумал, что это мне так просто с рук не сойдет, и вот тебе, пожалуйста.
— Ты что, в религию ударился?
— Да не во что я не ударился. Просто жил среди них. В Лашкаре. Слышал про такой город? Лашкаргах, если по пушту.