– Ха! Двести лошадей за тюленя!! Мой! Мой! Мой! «
– И что вы можете для меня сделать, если я выручу вас из рук этих якимов? – спросил он. – Вы готовы всю зиму ставить капканы и охотиться для меня?
Я согласился на это, и когда я передал Питамакану и Ворону его предложение, они согласились на это.
– Хорошо, посмотрим, что мы можем сделать, – сказал он. – Это не так просто. Они полагают, что ты тоже индеец, как и твои товарищи, или, по крайней мере, полукровка. Вы действительно на него похожи.
Я не думал, что кто-то может сомневаться в том, что я белый, но потом понял, что у меня от природы смуглая кожа и темные волосы, тем более что за время нашего путешествия я загорел и одет был, как индеец; меня действительно можно было принять за индейца.
Старик начал говорить с нашими пленителями; сначала они слушали в угрюмой тишине, но скоро начали спорить с ним, а потом начали ругаться. когда я уже стал терять надежду на то, что они в конце концов договорятся, спор прекратился и старик пошел от одного воина к другому, отбирая у них наши вещи и передавая их нам, пока у нас не оказалось все, включая даже иголки и нитки из сухожилий для ремонта одежды. Не могу сказать, как я был счастлив, когда вновь взял в руки свое прекрасное ружье.
– Теперь идем, и пусть твои спутники идут за нами, – приказал он.
Мы вышли из дома, и перешли в другой в западном конце поселка. Там он сказал старухе, которая, как мы узнали, была его женой, дать нам чай и лососины. Она пожарила большой свежий кусок, и я подумал, что я никогда не пробовал ничего лучшего.
– Никакой американец, наверное, не сделал бы для вас то, что я сделал этим вечером, – сказал он мне. – Ай! Ай! Компания все еще имеет власть над этими людьми, хотя ее фактории были перемещены за линию.
Я спросил его, что он имеет в виду, и, несколько нетерпеливо, он описал краткую историю страны. Он сказал, что до недавнего времени весь бассейн рек Колумбии и Змеиной находился под контролем британцев, и особенно Компании Гудзонова Залива, и рассказал мне о событиях, которые привели к установлению в соответствии с соглашением международной границы, в результате чего британцы потеряли окончательно то, что теперь является территорией штатов Орегон и Вашингтон.
Старик описал ход войн между американцами и индейцами с 1855 по 1858 годы, и было ясно, что его симпатии на стороне индейцев. Затем он рассказал о недавнем открытии золота на Лососиной реке, и сожалел о том, что белые сотнями ринулись в эту местность, а другие начали устраивать фермы в богатых землях Уалла Уалла, Уилламетте и Нижней Колумбии. Я сочувствовал ему, поскольку тоже считал, что земли Запада принадлежат индейцам и торгующим мехами компаниям.
Наконец, он сказал мне, что фактор Виктории, поста компании Гудзонова Залива на Пьюджет-Саунд, послал его, чтобы он посетил племена, обитающие по Колумбии, чтобы уговорить их весной приносить добытые ими меха к этому посту. Его миссия была уже выполнена, и утром он отправится добывать меха для себя на реку Коувиц, которая впадает в Колумбию на севере, примерно в сорока милях от океана.
Мы отправились туда следующим утром в каноэ старого траппера, которого звали Кент. Никто из якимов или со-куксов из поселка не обратил внимания на наше отплытие. Каноэ было длинным, узким, выдолбленным из кедра и могло нести несколько тонн груза, но находились в нем только мы и сидевшая в середине старуха, и ничего больше кроме связки капканов, нескольких мешков сушеной рыбы и корней, сильно потрепанного оборудования для лагеря и постельных принадлежностей. Старик дал каждому из нас крепкое весло и сам взял рулевое. Для Ворона это была первая попытка грести, и это ему совсем не понравилось.
На второй день мы приехали в Даллес, место, где на протяжении нескольких миль большая река прорывается через узкое ущелье с перепадами и быстринами. У начала этого места мы с удивлением увидели много белых – одни строили пароход, другие отправлялись на золотые прииски. Кент советовал мне никому ничего не говорить, чтобы не иметь неприятностей. Он сказал, что солдаты могут арестовать меня за то, что я нахожусь в компании с индейцами.
Вдоль этого непроходимого участка реки была проложена дорога из бревен, по которой груз возили на лошадях, но у Кента не было денег, чтобы заплатить, и мы два дня перетаскивали весь наш скарб к месту, где можно было плыть. Оттуда через полтора дня мы попали на Каскады, где большая река прорезала путь через горы. В нескольких местах по пути мы видели мертвый лес – деревья находились глубоко под водой; некоторые из них стояли. Кент сказал, что у индейцев есть предание о том, что большой кусок скалы упал в реку и запрудил ее, подняв уровень воды и затопив леса, которые росли у берега.
Здесь мы сделали еще один обнос, последний на этой реке. Там тоже было много белых; пока мы тащились мимо них, они отпускали такие грубые замечания о том, что они бы сделали с индейцами, что я с трудом их терпел. Я очень хотел бы, чтобы эта бессердечная толпа никогда не смогла бы наводнить наши Северо-западные равнины.
В Каскадах мы оставили сухие и бесплодные равнины и вошли в страну густых лесов. Впервые мы увидели
Маунт Худ (Гора-Капюшон), огромный темный конус с покрытой снегом вершиной и такой высокий, что даже Ворон раскрыл рот от удивления. Мы в Скалистых горах не видели ничего, что могло бы с ним сравниться. Спустя примерно час после того, как мы повторно загрузились, начался ливень и скоро мы промокли до костей.
В той части реки было много островов, и поскольку наш путь проходил среди них в дождь и при густом тумане, справа от нас я услышал странный приглушенный лай, который сразу напомнил мне о своре английских фоксхаундов, которых я когда-то давно видел в Миссури. Я обратил внимание старого траппера на этот лай и спросил у него, кому принадлежат эти собаки.
– Господу, – с усмешкой ответил он, – а дичь, на которую они охотятся, живет в воде. Мальчик, это тюлени.
– Слушайте! – крикнул я своим партнерам. – Вы слышите этот лай? Старик говорит, что животные, которые делают это – собаки-рыбы.
Услышав это, Ворон и Питамакан опустили весла и взяли ружья, с тревогой глядя в туман. Сначала Кент посмеялся над нашим волнением, но потом сказал:
– Да уж, если бы я мог бы получить двести лошадей за шкуру одного из тюленей, я бы тоже волновался.
Он сказал мне – и я перевел это для друзей – что тюлени были очень многочисленны отсюда и до самого океана, но добыть их с винтовкой нельзя, потому что застреленный тюлень сразу тонет. Он добавил, что не хочет, чтобы мы напрасно тратили время, охотясь на них. Весной, когда мы будем готовы отправиться домой, он загарпунит для нас одного, или попросит сделать это индейца-чинука.
Это было вполне справедливо, и, положив ружья, мы начали грести с новыми силами. Мы уже были в стране собак-рыб и слышали, как они лаяли! Питамакан затянул песню волка, и мы его поддержали. Скоро старик стал отбивать такт своим веслом с другого борта каноэ.
– Ай, ай! Ай, ай! – крикнул он, когда песня закончилась.
– Это – самая прекрасная песня, белых или краснокожих, которую я когда-либо слышал. Как она называется? Научите меня ей.
Ворон, который был тих и печален с того вечера, когда нас схватили якимы, начал проявлять некоторый интерес к жизни.
– Все может быть не так, – сказал он в тот же день. – Да, теперь я думаю, что она хотела сказать, что здесь мы найдем то, что ищем.
– Конечно, так и есть, – заявил Питамакан. – Вот собаки-рыбы; а вот – мы. Да, братья, я уверен, что мы преуспеем в своем поиске.
Старый траппер хотел знать, о чем был наш разговор, и я пересказал ему содержание нашей беседы. Он с интересом выслушал и перевел все женщине.
Наконец, после того, как они с ней немного поговорили, он сказал мне:
– Сны часто бывает трудно истолковать, но сейчас, кажется, все просто. Скажи Ворону, что моя старуха и я говорим ему, что его магия хороша. Тень его женщины хотела сказать, что все хорошо закончится. И вот тому доказательство: оглянитесь назад, через что вы прошли – схватки на тропе, плен у якимов, и все же вы здесь, живые и здоровые, впереди зима, которую вы хорошо проживете, а весной отправитесь домой со своей волшебной шкурой. Переведи им это. И спойте еще раз песню волка.
К вечеру изменился ветер, поднялся туман, и мы оказались рядом с несколькими большими, странного вида зданиями на северном берегу. На берегу несколько вытащенных из воды каноэ, некоторые из которых были достаточно большими, чтобы нести пятьдесят или шестьдесят гребцов и тяжелый груз. Мы высадились рядом с одним из них, у которого на хвосте и корме были вырезанные из дерева фигуры пять футов высотой. Одна из них изображала человека с тремя головами, – медвежьей, лягушачьей и птичьей, и была настолько ужасной, что Питамакан и Ворон, бормоча молитвы, отошли от нее подальше и повернулись к ней спиной.
Кент сказал мне, что в этой деревне живут индейцы племени чинуков. Некоторые из них вышли, чтобы встретить нас, и пригласили нас провести ночь в одном из домов. Эти дома отличались от любых, что мы видели раньше. Они были приблизительно пятьдесят футов длиной и тридцать шириной, и заглублялись в землю примерно на шесть футов. Стены были сделаны из расщепленных досок, такой же была крыша с фронтонами, которую поддерживали толстые столбы и стропила. Широкие лежанки, предназначенные для разных семей, находились на высоте четырех-пяти футов от пола, к ним были приделаны лестницы. Под лежанками грудами хранилась вяленая рыба и другие припасы. В доме было три очага, каждый площадью в восемь футов, там женщины жарили лосося и варили коренья. Скоро пища была готова, и женщины положили перед нами щедрые порции.
У большинства этих людей были плоские головы. Нескольким младенцам, которые были привязаны к колыбелям, головы сплющивали. К их лбам были привязаны тонкие гладкие дощечки, под углом примерно сорок градусов, чтобы, когда они вырастут, череп принял форму пространства между этими дощечками.