– Ну уж нет! – сказал я твердо. – Нет, конечно!
Пнул ни в чем не повинный диван и пошел одеваться.
7
За сто двадцать лет похорон насмотришься куда больше, чем хотелось бы. Вначале уходят дедушки и бабушки. Умом ты ожидаешь их ухода с раннего детства, но по-настоящему в него не веришь. Обнимаешь и обещаешь бабушке, что она будет жить вечно, она лишь тихо смеется в ответ и соглашается. А ты потом стоишь, смотришь на неподвижное пожелтевшее лицо в бессмысленной глухой обиде – ну почему, почему?
Потом наступает череда смертей нелепых, которые пытаешься выбросить из памяти. Друг неудачно ныряет и ломает себе шею, девчонку из параллельного класса сбивает автомобиль, отец приятеля – веселый здоровяк, игравший с вами в футбол, вдруг не просыпается поутру…
Идет жизнь и волочится вслед за ней смерть, неспешно подбирая уставших. Настает день, когда ты провожаешь собственных родителей. И чувствуешь, как упал и разбился последний щит, отделявший тебя от смерти.
Все, следующим будешь ты.
Быть может, ты еще не раз посетишь кладбище, поднимешь с друзьями рюмку не чокаясь, вздрогнешь, услышав в новостях знакомое с детства имя. Но все равно ты знаешь – теперь ты следующий. Ты чувствуешь холодный ветер вечности, дующий с той стороны. Теперь ты – щит для тех, кто идет за тобой. Ты – плотина между бытием и небытием.
И ты знаешь, что неизбежно рухнешь.
…Похороны у хро почти такие же, как у людей. Тоже гробы, тоже крематории (для богатых – кладбища), тоже цветы (траурный цвет – белый), тоже родственники и прощальные слова. Даже поминки существуют, на которых едят какие-то ритуальные блюда.
На поминки нас не звали, а вот на похороны мы пришли. Все Обращенные, кто был сейчас на Граа, – шестеро человек. И еще один, находившийся поблизости от планеты, – Алекс. На этот раз, конечно, он не десантировался в броне, а прилетел на боте, стоящем сейчас у входа на кладбище на автопарковке. Очень впечатляющее зрелище – личный бот лидера линкора, стоящий среди легковушек и катафалков, можете мне поверить.
Дзардаг, Шахрам и Тинг присутствовали лишь по видеосвязи – крошечные боты, транслирующие изображение, висели рядом с нашей группой. Катрин и Джунг летели к Граа, но явно не успевали, обещали быть лишь к ночи. Микаэль был где-то очень далеко и без нормальной связи, лишь прислал короткое, но трогательное сообщение вдове. Мишель найти пока не смогли.
Тонсо был богат, и его хоронили в земле. Кладбище находилось недалеко от города, на границе с пустыней, за стеной деревьев просвечивали бело-розовые пески, и я старался не смотреть в ту сторону.
Ненавижу пустыню.
Хро пришло немало – десятка три. Я увидел и нескольких хопперов, и троих рили, и даже мусса, одиноко стоящего в отдалении и не поднимающего глаз. Похоже, ему было очень стыдно за недавние события. Все-таки Слаживание работало…
– Как ты? – негромко спросила меня Вероника. Она пришла в черном, без украшений и держалась очень сдержанно. Стояла рядом с Лейлой и Мичико, им я лишь кивнул. Мы не были с ними близки, хотя однажды и пошалили в компании…
– Твоими молитвами, – ответил я. – Лейла, Мичико, прекрасно выглядите!
– Все молодеем и молодеем, – с иронией ответила Мичико. Она была чуть младше меня, но, как это случается у японцев, выглядела сейчас почти девочкой.
Вероника пожала плечами.
– Ну извини. Что еще нам оставалось делать? Я потом нашла бомбы внутри здания и под ним, в старых туннелях метро.
– Термические? – заинтересовался я.
Вероника кивнула:
– Рухнули бы все в яму и застыли в котловане с расплавом.
– Но я из такого вылез.
– Да уж знаю… – Она посмотрела мне в глаза. – Как?
Я пожал плечами.
– Что этому гаду было от тебя надо? Хопперу?
– Он лишь выполнял приказ, – отмахнулся я. – Забудь. Все уже кончилось.
Вероника с сомнением глянула на гроб. Сейчас говорила вдова Тонсо – красивая властная женщина. Наверное, ей очень неприятно, что муж погиб от рук любовницы.
– Думаю, ты прав, – согласилась Вероника. – С Алексом ты не ошибался… Вот же засранец!
Я ухмыльнулся. Алекс оказался засранцем куда в большей мере, чем она думала. Но я не хотел поднимать эту тему.
– Ему тоже нелегко, – сказал я.
– Всем нам нелегко. Да, учти, миксер я тебе не простила! Это было по-настоящему мерзко!
– А угрозы про духовку? – напомнил я. Похлопал ее по спине и отошел к мужикам. Вероника, при всей ее стервозности, человек свой в доску. Да и поводов дуться у нас обоих хватает.
Алекс общался с Тянем и Берхейном. С Тянем я обменялся дружелюбными кивками, с Берхейном обнялся и трижды расцеловался, как было принято в Эфиопии. Сказал:
– Селям, пацан.
Берхейн из нас был самым юным, сейчас ему исполнилось двадцать шесть или двадцать семь лет. Красивый высокий парень, темнокожий, но с чертами лица скорее европеоидными, чем негритянскими.
– Селям, нудный старик, – ухмыльнулся Берхейн.
Вот стоило один раз попытаться поучить его жизни – будет до конца дней припоминать.
На Алекса я лишь посмотрел укоризненно. Тот в ответ развел руками и подмигнул. Ну да, чего, мол, обижаешься, я ведь закрыл глаза на твое спасение…
– Жалко Тонсо, – сказал я.
– Да, но он пострадал от собственной невоздержанности, – наставительно сказал Берхейн. – Стоило ли в его почтенные годы заводить несметное множество подруг? Ревность – чудовище, пожирающее разум!
Похоже, он считал смерть Тонсо рядовым несчастным случаем. Мы с Тянем и Алексом переглянулись. Тянь улыбнулся уголком рта. Он так не считал.
– Ты и сам стал нудным, – пробормотал я. – Можно подумать, не ходишь по подругам!
– У меня три жены, – обиделся Берхейн. – Мне некогда предаваться разврату.
Вдова Тонсо закончила говорить. Ей неожиданно похлопали, я поморщился. Как-то неправильно… У землян разве что актеров провожают в последний путь аплодисментами.
Женщина отошла от гроба и неожиданно направилась к нам. Взглядом она явно следила за мной, и я невольно напрягся. Что бы это…
Опаньки!
Я вдруг ощутил опасность. Давно это чувство не возвращалось, даже десантируясь на планету из космоса, я ничего плохого не предвидел!
– Ребята… – прошептал я. Посмотрел на них.
Они были совершенно спокойны! Ни Тянь, ни Алекс, ни Берхейн опасности не ощущали!
– Что-то не так, – сказал я.
Неужели прочитанную записку все-таки сочли угрозой? Но я ведь ничего не могу изменить, никто не может!
Женщина подошла к нам. Я плохо знал супругу Тон-со, она не любила землян, как и большинство хро, и на мужа ворчала из-за его симпатии… ну, допустим, не к людям, а к Обращенным. Имя развернулось у меня в памяти в ту секунду, когда она остановилась и внезапно взяла меня за руку.
– Госпожа Батти Пея Исишат. – Я склонил голову. – Позвольте выразить вам свои глубочайшие соболезнования. Господин Тонсо был моим… нашим общим другом.
В отличие от мужа, Батти была бронзово-смуглой, даже с золотистым отливом кожи – похожая иногда встречалась у мулаток в Латинской Америке. Черноглазая, черноволосая, полненькая, очень сдержанная и волевая. На ней были белые траурные одежды, в них она казалась яркой и красивой даже в старости и горе.
Батти молча смотрела на меня.
– Я разделяю вашу скорбь, – осторожно добавил я. Чувство приближающейся опасности ныло где-то глубоко в груди.
– Что он нашел в вас, вывернутые? – спросила она. – Почему мой муж так любил людей?
– Потому что мы очень похожи, – сказал я. – То, что мое сердце смещено влево, а печень находится справа, не делает меня ни лучше, ни хуже, чем хро.
– Дело же не в этом, – ответила она без всякого удивления. – Вы, земляне, иначе смотрите на мир. Вы смотрите назад, вспоминаете прошлое, грустите о прошедшем, радуетесь тому, что уже минуло. Хуже вас только гил-гиланы, но они быстро убивают себя.
– А как надо? – спросил я с удивлением. Хро не очень-то любили объяснять мотивы своего отношения к нам. Даже Тонсо отмахивался и улыбался.
– Есть только будущее, – ответила Батти. – В него и надо смотреть, ему и надо радоваться. Прошлое сгорело, прошлое – это пепелище. Смотреть в него – значит искать зло.
– Для кого-то, возможно, и так, – сказал я. – Но ведь мы – Обращенные. Мы живем иначе. То, что для других мертво, для нас живо.
Я вдруг вспомнил ани – хрустальную жидкую статую…
– Это все, что у нас есть, хро Батти Пея Исишат.
– Странно, – сказала она задумчиво. – Я очень люблю свою мать, но не вспоминаю. Я знаю, что Пеяни ждет меня в будущем. Там, где конец всего… Там Тон-со, там Пеяни, там моя сестра Кедда…
Я молчал.
– Тонсо просил отдать тебе это. – Рука Батти скользнула по одежде и вытащила из незаметного кармана конверт. – Не знаю, что там. Он писал от руки, да еще и на человеческом наречии. К чему изучать языки, которых уже нет и не будет? Он заразился этим от вас…
Конверт из плотной бумаги лег в мою ладонь.
– Тонсо отдал мне его… – Она даже глубокий вдох сделала, прежде чем заговорить о прошлом: – День назад. Это его изыскания, и он сказал, что если не сумеет отдать их сам, то я должна передать конверт. Конечно, если придешь на похороны. Я надеялась, что ты не появишься и я его сожгу. Но ты пришел.
Я смотрел на конверт. Рядом топтался заинтригованный Алекс, с легким сочувствием кивал Берхейн, хмурился Тянь.
– Он просил что-нибудь передать на словах? – спросил я.
– Да. Он сказал, что это может принести тебе беду. Но может изменить весь мир. Мне кажется, он был напуган… потому и пошел к этой безумной девке!
На секунду она стала обычной женщиной, удрученной и смертью мужа, и ее обстоятельствами.
– Решай сам, что с этим делать. – Она повернулась.
– Чего бы хотел Тонсо? – спросил я резко.
– Он передал конверт. Как думаешь, чего он хотел?
Батти шла к своим, а мы стояли маленькой тесной группой. Семь Обращенных и три подлетевших поближе дрона.