Нет ни у кого повода за мной охотиться, чистая перестраховка.
А Ваську убили, свой разговор с бабушкой она забыла и выяснять ничего не станет.
Старушка и сама понимает, что надо держать рот на замке. Небось, сто раз прокляла своё любопытство и сбор информации.
Тао-Джон, Тонсо, Макоррсанноакс и Дассатрамарр — все вы погибли ни за что. За маленькую неприятную тайну, которая никому не сможет навредить.
Разве что мне, если неведомый враг решит зачистить всё до конца.
…Но почему же всё сложилось именно так странно, почему все действия по сохранению тайны напротив, приводили к её открытию? Если бы на Павловых не напали — Тао-Джон не привёл бы их ко мне. Если бы не было повторного нападения — Василиса ничего бы мне не рассказала, а записку утром, скорее всего, сама бы порвала и спустила в унитаз. Почему всё шло так наперекосяк?
Плевать. Как случилось, так случилось.
Буду сидеть, смотреть глупые фильмы и читать умные книги. Я не такой дурак, как полицейский из сериала, я вообще месяц из дома не выйду! Детей у меня как не было, так и нет, а вот дом есть!
Звякнул экран, оповещая о свежей почте.
Я подошёл и с опаской глянул на мессенджер.
Это было сообщение о том, что церемония прощания с Тонсо Мей Исишат состоится через два часа. В том же самом ритуальном центре, где кремировали Тао-Джона. Обряд пройдёт согласно обычаям хро. И согласно завещанию покойного я должен проводить его в последний путь.
— Ну уж нет! — сказал я твёрдо. — Нет, конечно!
Пнул ни в чём не повинный диван и пошёл одеваться.
Часть третьяГлава 7
7
За сто двадцать лет похорон насмотришься куда больше, чем хотелось бы.
Вначале уходят дедушки и бабушки. Умом ты ожидаешь их ухода с раннего детства, но по-настоящему в него не веришь. Обнимаешь и обещаешь бабушке, что она будет жить вечно, она лишь тихо смеётся в ответ и соглашается. А ты потом стоишь, смотришь на неподвижное пожелтевшее лицо в бессмысленной глухой обиде — ну почему, почему?
Потом наступает череда смертей нелепых, которые пытаешься выбросить из памяти. Друг неудачно ныряет и ломает себе шею, девчонку из параллельного класса сбивает автомобиль, отец приятеля — весёлый здоровяк, игравший с вами в футбол, вдруг не просыпается поутру…
Идёт жизнь и волочится вслед за ней смерть, неспешно подбирая уставших. Настаёт день, когда ты провожаешь собственных родителей. И чувствуешь, как упал и разбился последний щит, отделявший тебя от смерти.
Всё, следующим будешь ты.
Быть может, ты ещё не раз посетишь кладбище, поднимешь с друзьями рюмку не чокаясь, вздрогнешь, услышав в новостях знакомое с детства имя. Но всё равно ты знаешь, теперь ты следующий. Ты чувствуешь холодный ветер вечности, дующий с той стороны. Теперь ты — щит для тех, кто идёт за тобой. Ты плотина между бытием и небытием.
И ты знаешь, что неизбежно рухнешь.
…Похороны у хро почти такие же, как у людей. Тоже гробы, тоже крематории (для богатых — кладбища), тоже цветы (траурный цвет — белый), тоже родственники и прощальные слова. Даже поминки существуют, на которых едят какие-то ритуальные блюда.
На поминки нас не звали, а вот на похороны мы пришли. Все Обращённые, кто был сейчас на Граа — шестеро человек. И даже один, находившийся поблизости от планеты — Алекс. На этот раз, конечно, он не десантировался в броне, а прилетел на боте, стоящем сейчас у входа на кладбище на автопарковке. Очень впечатляющее зрелище — личный бот лидера линкора, стоящий среди легковушек и катафалков, можете мне поверить.
Дзардаг, Шахрам и Тинг присутствовали лишь по видеосвязи — крошечные боты, транслирующие изображение, висели рядом с нашей группой. Катрин и Джунг летели к Граа, но явно не успевали, обещали быть лишь к ночи. Микаэль был где-то очень далеко и без нормальной связи, лишь прислал короткое, но трогательное сообщение вдове. Мишель найти пока не смогли.
Тонсо был богат и его хоронили в земле. Кладбище находилось недалеко от города, на границе с пустыней, за стеной деревьев просвечивали бело-розовые пески, и я старался не смотреть в ту сторону.
Ненавижу пустыню.
Хро пришло немало — десятка три. Было и несколько хопперов, и трое рили, и даже мусс, одиноко стоящий в отдалении и не поднимающий глаз. Похоже, ему было очень стыдно за недавние события. Всё-таки Слаживание работало…
— Как ты? — негромко спросила меня Вероника. Она пришла в чёрном, без украшений и была очень сдержана. Стояла рядом с Лейлой и Мичико, им я лишь кивнул. Мы как-то не были с ними близки, хотя однажды и пошалили в компании…
— Твоими молитвами, — ответил я. — Лейла, Мичико, прекрасно выглядите!
— Всё молодеем и молодеем, — с иронией ответила Мичико. Она была старше меня, но как это случается у японцев, выглядела сейчас почти девочкой.
Вероника пожала плечами.
— Ну извини. Что ещё нам оставалось делать? Я потом нашла бомбы внутри здания и под ним, в старых туннелях метро.
— Термальные? — заинтересовался я.
Вероника кивнула:
— Рухнули бы все в яму и застыли в котловане с расплавом.
— Но я из такого вылез.
— Да уж знаю… — она смотрела мне в глаза. — Как?
Я пожал плечами.
— Что этому гаду было от тебя надо? Хопперу?
— Он лишь выполнял приказ, — отмахнулся я. — Забудь. Всё уже кончилось.
Вероника с сомнением глянула на гроб. Сейчас говорила вдова Тонсо — красивая властная женщина. Наверное, ей очень неприятно, что муж погиб от рук любовницы.
— Думаю ты прав, — согласилась Вероника. — С Алексом ты не ошибался… вот же засранец!
Я ухмыльнулся. Алекс оказался засранцем куда в большей мере, чем она думала. Но я не хотел поднимать эту тему.
— Ему тоже нелегко, — сказал я.
— Всем нам нелегко. Да, учти, миксер я тебе не простила! Это было по-настоящему мерзко!
— А угрозы про мясорубку? — напомнил я. Похлопал её по спине и отошёл к мужикам. Вероника, при всей её стервозности, человек свой в доску. Да и поводов дуться у нас обоих хватает.
Алекс общался с Тянем и Берхейном. С Тянем я обменялся дружелюбными кивками, с Берхейном обнялся и трижды расцеловался, как было принято в Эфиопии. Сказал:
— Селям, пацан.
Берхейн из нас был самым юным, сейчас ему исполнилось двадцать шесть или двадцать семь лет. Красивый высокий парень, темнокожий, но с чертами лица скорее европеоидными, чем негритянскими.
— Селям, нудный старик, — ухмыльнулся Берхейн.
Вот стоило один раз попытаться поучить его жизни — будет до конца дней припоминать.
На Алекса я лишь посмотрел укоризненно. Тот в ответ развёл руками и подмигнул. Ну да, чего мол обижаешься, я ведь закрыл глаза на твоё спасение…
— Жалко Тонсо, — сказал я.
— Да, но он пострадал от собственной невоздержанности, — наставительно сказал Берхейн. — Стоило ли в его почтенные годы заводить несметное множество подруг? Ревность — чудовище, пожирающее разум!
Похоже, он считал смерть Тонсо рядовым несчастным случаем. Мы с Тянем и Алексом переглянулись. Тянь улыбнулся уголком рта. Он так не считал.
— Ты и сам стал нудным, — пробормотал я. — Можно подумать, не ходишь по подругам!
— У меня три жены, — обиделся Берхейн. — Мне некогда предаваться разврату.
Вдова Тонсо закончила говорить. Ей неожиданно похлопали, я поморщился. Как-то неправильно… у землян разве что актёров провожают в последний путь аплодисментами.
Женщина отошла от гроба и неожиданно направилась к нам. Взглядом она явно следила за мной, и я невольно напрягся. Что бы это…
Опаньки!
Я вдруг ощутил опасность. Давно это чувство не возвращалось, даже десантируясь на планету из космоса я ничего плохого не предвидел!
— Ребята… — прошептал я. Посмотрел на них.
Они были совершенно спокойны! Ни Тянь, ни Алекс, ни Берхейн опасности не ощущали!
— Что-то не так, — сказал я.
Неужели прочитанную записку всё-таки сочли угрозой? Но я ведь ничего не могу изменить, никто не может!
Женщина подошла к нам. Я плохо знал супругу Тонсо, она не любила землян, как и большинство хро, и на мужа ворчала из-за его симпатии… ну, допустим, не к людям, а к Обращенным. Имя развернулось у меня в памяти в ту секунду, когда она остановилась и, внезапно, взяла меня за руку.
— Госпожа Батти Пея Исишат, — я склонил голову. — Позвольте выразить вам свои глубочайшие соболезнования. Господин Тонсо был моим… нашим общим другом.
В отличие от мужа Батти была бронзово-смуглой, даже с золотистым отливом кожи — похожая иногда встречалась у мулаток в Латинской Америке. Черноглазая, черноволосая, полненькая, очень сдержанная и волевая. На ней были белые траурные одежды, в них она была яркой и красивой даже в старости и горе.
Батти молча смотрела на меня.
— Я разделяю вашу скорбь, — осторожно добавил я. Чувство приближающейся опасности ныло где-то глубоко в груди.
— Что он нашёл в вас, вывернутые? — спросила она. — Почему мой муж так любил людей?
— Потому что мы очень похожи, — сказал я. — То, что моё сердце смещено влево, а печень находится справа, не делает меня ни лучше, ни хуже, чем хро.
— Дело же не в этом, — ответила она без всякого удивления. — Вы, земляне, иначе смотрите на мир. Вы смотрите назад, вспоминаете прошлое, грустите о прошедшем, радуетесь тому, что уже минуло. Хуже вас только гил-гиллан, но они быстро убивают себя.
— А как надо? — спросил я с удивлением. Хро не очень-то любили объяснять мотивы своего отношения к нам. Даже Тонсо отмахивался и улыбался.
— Есть только будущее, — ответила Батти. — В него и надо смотреть, ему и надо радоваться. Прошлое сгорело, прошлое это пепелище. Смотреть в него, это значит искать зло.
— Для кого-то, возможно, и так, — сказал я. — Но ведь мы Обращённые. Мы живём иначе. То, что для других мертво, для нас живо.
Я вдруг вспомнил ани — хрустальную жидкую статую…
— Это всё, что у нас есть, хро Батти Пея Исишат.
— Странно, — сказала она задумчиво. — Я очень люблю свою мать, но не вспоминаю. Я знаю, что Пеяни ждёт меня в будущем. Там, где конец всего… Там Тонсо, там Пеяни, там моя сестра Кедда…