Вода внизу действительно была. Километрах в пяти.
Похоже, Вероника решила ускориться, чтобы умереть и воскреснуть максимально быстро.
А я, перевернувшись, лёг на спину и стал смотреть в небо.
Небо полыхало огнём, остатки нашего бота давали шикарное представление для всего Пунди.
Надо мной парил Тянь — он тоже лёг на спину и расслабился. Рядом падал Берхейн — махая руками и явно объясняя Тяню, что он обо мне думает. Мичико и Лейлу унесло куда-то в сторону. Жалко, на них было бы приятнее смотреть, чем на двух голых мускулистых мужиков.
Что ж, начинается финальный раунд.
Интересно, о чём сейчас думает Слаживающая, разглядывая наши тушки?
Я улыбнулся, вытягиваясь на воздушном потоке. Второй день подряд я падал с небес и, знаете…
Мне это начинало нравиться.
Весёлая забава.
Конечно, когда ты бессмертный.
Часть четвертаяГлава 4
4
Из всех видов спорта больше всего я не люблю плаванье.
Тут можно предаться воспоминаниям и философствованиям, но вряд ли вам интересны воспоминания старика о сражениях третьей мировой, глобальном потеплении и прочей ерунде, которой учат даже в детском саду и даже на Граа.
Примем как факт.
Я рухнул в океан плашмя — сознательно, чтобы сразу убиться и не тратить время на барахтанье и утопание с переломанными конечностями. А что, бывают же чудеса?
Океан, такой безмятежный с высоты, штормило. Несильно, но всё же накатывали волны, заставляя меня фыркать, ругаться и мотать головой, вытрясая воду из ушей. Я плыл в сторону берега, больше всего опасаясь наткнуться на кого-то из товарищей.
Ну как бы я им объяснил свой поступок? Вся его ценность была в полной нелепости и необъяснимости.
Так что я плыл, зорко поглядывая по сторонам и размышляя, сколько раз мне придётся утонуть, если всё пойдёт не по плану.
Уставать я не умею, продукты метаболизма сами исчезают из организма (какая неожиданность!), но какая-то психологическая усталость всё равно накатывает, особенно если занимаешься нелюбимым делом. В таких случаях требуется полная перезагрузка…
В общем, раза два-три утопнуть мне придётся. А тонуть в океане — дело неприятное, я оживу на глубине и хорошо, если в несколько метров. Придется выплывать.
Ладно. Об этом я подумаю в следующей жизни.
Я плыл, пожалуй, минут двадцать-тридцать, когда почувствовал, что мир изменился. Вот я подныриваю под набегающую волну, выныриваю, плыву… и понимаю, что поднимаюсь на застывшую, замершую волну.
Это было даже красиво. Волна искрилась и бурлила, на гребне дрожала пена, она была не более чем колеблющейся водой.
Вот только она застыла на месте.
Я взмахнул рукой, срывая гребень волны. И рассмеялся, когда он вновь возник на прежнем месте.
Вот так я выгляжу со стороны, когда умираю и возрождаюсь…
Предчувствие опасности нахлынуло на меня — резкое и неотвратимое.
Получилось! Всё-таки получилось!
— Никита.
Я развернулся в воде. И посмотрел на Слаживающую.
Она стояла на поверхности океана, босая, в длинном, до лодыжек, белом платье. И смотрела на меня сверху вниз.
— Привет, Слаживающая, — сказал я. — Рад встрече.
Она молчала, изучая меня, будто заговорившую плесень.
— На нашей планете по воде ходят лишь святые, — сказал я. — И боги.
— Богов нет, есть только я, — сообщила Слаживающая и присела на корточки. Края платья упали в неподвижную воду и самым обыкновенным образом намокли. — Ты хотел меня заинтриговать, взорвав бот?
— Не без этого.
— Не получилось, — она улыбнулась. Боже, как, всё-таки, она красива! Красота — она ведь не формализована, для неё нет формул и правил, она для каждого разная. Это была красота, предназначенная исключительно для меня. Фальшивая, но завораживающая. — Никита Самойлов, ты пытался заинтересовать меня и одновременно вывести из игры своих друзей.
— У меня нет друзей. Я их годами не вижу.
Слаживающая рассмеялась и протянула мне руку.
— Разве чувства землян зависят от времени, Никита Самойлов?
Я молча сжал её ладонь. Слаживающая потянула, легко вытаскивая меня из воды. Я выпрямился и огляделся.
Мир вокруг был погружен в сон. Нет, не умер, не застыл, а остановился в какой-то странной фазе. В пору моей юности были такие картинки в сети, почти статичные, но с закольцованным моментом движения: падали листья с деревьев, текла вода в реке, девушка бесконечно слушала музыку…
Мы словно были внутри такой зацикленной картинки.
— Нет, — признал я. — Не в такой мере, Слаживающая. Скажи, почему ты никогда не появляешься в своём настоящем облике?
— Его давно уже нет, — ответила Слаживающая. — Чтобы получить контроль над временем, мне пришлось уничтожить себя в прошлом и будущем. Всех особей.
— Не жалко?
Женщина вздохнула.
— Жалеешь ты перхоть, падающую с головы? Жалеешь ли ты тело, умирающее в муках перед возрождением?
— Тела — точно жалею, — вздохнул я. — Ну что, поговорим всерьёз? У тебя есть то, что нужно мне. А у меня то, что необходимо тебе.
— Да ну? — она очень по-человечески подняла бровь.
— Конечно же есть. Ты вернёшь нам Землю. Позволишь всем желающим вернуться и жить своей жизнью.
— Люди важны в Слаживании.
— Вернутся не все, ты же понимаешь. Для тех, кто вырос на Граа и прочих планетах — Земля далекий забытый миф. Вернутся немногие.
— Земля уничтожена, твой друг сказал тебе правду.
Я улыбнулся.
— Допустим, — сказала Слаживающая. — Допустим. Но это нарушит все правила и постулаты. Что станет твоей платой?
— Я открою, кто твой враг.
— Думающие. Я знаю. Наши отношения уходят в темноту веков, Никита. Мы как-нибудь разберемся.
— Не только они.
— Меня не любит Контроль. Меня недолюбливает даже Сдерживание. Я знаю.
— И это не всё.
— Павловы, — сказала Слаживающая насмешливо. — Мои замечательные Павловы. Настолько отмороженные, что переносят сознание в клоны своих внуков. Они показывали тебе фальшивую семью, изображающую их для публики?
Я кивнул.
— Так вот, это как раз настоящие Павловы, среднее и младшее поколение. Наслаждаются жизнью богатых бездельников… Да, разумеется, я знаю про них, Никита. Они заметили мою ошибку, но это ничего не меняет.
— О, я говорил не о них, — сказал я.
Слаживающая задумчиво смотрела мне в глаза.
— Ты блефуешь, — сказала она наконец. — Хватит, Никита. Ты заигрался.
— И что же ты можешь сделать? — спросил я.
И обнаружил себя в хрустальной голубой мгле.
Конечно же это был не хрусталь.
Лёд.
Кажущаяся бесконечной толща льда вокруг. Откуда-то сверху шёл слабый, едва заметный свет.
Холодно.
Я был вморожен в гигантскую глыбу льда наподобие Витрувианского человека Да Винчи — голый, с раскинутыми в стороны руками и ногами.
Не шевельнуться.
И не вдохнуть.
Можно только пялиться перед собой (хорошо, что веки открыты) и медленно задыхаться.
Ах ты ж сука, Слаживающая.
Нет, спасибо, что не фотосфера звезды и не черная дыра… А почему, кстати?
Пожалуй, причина может быть лишь одна…
Я задохнулся и ожил. Мысленно грязно выругался.
Причина может быть лишь одна.
Слаживающая наблюдает. Выжидает. Смотрит, что произойдёт. Сбросить ледяную глыбу в звезду, если она убедится, что я беспомощен, для неё не проблема.
Значит, я могу выйти. Как вышел из кипящего расплава.
Я снова умер и возродился.
Задёргался, пытаясь расколоть лёд вокруг.
Ну да, да, конечно же… напугал ежа голой задницей… лёд очень твердый, даже подводные лодки не пытались его расколоть, всплывая на полюсах для своего единственного залпа, а медленно выдавливали, всплывая по сантиметру в минуту…
Так что же, Слаживающая смогла нейтрализовать меня так просто и незатейливо? Я проведу тридцать лет в ледяном плену, задыхаясь и сходя с ума? И все намёки, и догадки Думающего, все мои планы — чушь? Нельзя бороться со сверхсуществом?
Я дёрнулся снова.
Вперёд. Вперёд и вверх.
Я ведь тут сдохну, если не выйду!
Я просто сдохну, я застряну в своё вечном «вчера», я никогда не увижу Земли!
Холодная голубая стена передо мной вдруг разошлась ровной трещиной, уходящей вверх и вниз. Глубоко внизу плеснула тёмная волна. Высоко надо мной ослепительно вспыхнуло солнце.
Я жадно втянул в себя воздух. Вот удивительно, еда и вода мне практически не нужны, а без воздуха я задыхаюсь… Воздух был холодным, чистым и пах морем.
Так… хорошо бы не упасть вниз.
Наверное, я смогу выбраться под водой или по дну. Но это превратится в очень долгое путешествие.
Трещина под моими ногами расходилась всё больше, будто приглашая сдвинуть ноги и упасть в глубину. Я ударил кулаком по ледяной стене и та пошла сетью мелких трещин. Град осколков пронесся мимо меня вниз, распарывая кожу и заполняя провал ледяным крошевом. А узкая трещина вверх превратилась в пологий неровный склон.
По нему я и пополз вверх, оставляя на каждом шаге кровавые отпечатки.
Восхождение заняло четверть часа, но я даже ухитрился ни разу не сорваться и не умереть. Моя первая мысль о глыбе льда была верна лишь отчасти — Слаживающая засунула меня в середину огромного айсберга. Когда я выбрался наверх, айсберг был расколот посередине, но не разошёлся до конца, она стояла на льду, глядя куда-то вдаль. На мой взгляд там ничего не было, повсюду было лишь открытое море, но её зрение наверняка лучше моего.
— Привет, — сказал я, садясь на лёд и свесив ноги в щель. — Блин, я всё себе отморожу. Нельзя же так.
— Я хотела понаблюдать, как ты это делаешь, — сказала Слаживающая, не оборачиваясь.
— Ну и как?
— Не знаю. Никаких энергетических выбросов. Никаких изменений в пространстве-времени. Айсберг раскололся сам по себе, таким образом, чтобы обеспечить тебе удобный путь наверх.
— Круто, — порадовался я. — То есть ты натворила нечто такое, чего не можешь объяснить сама?