— Мы решили, что Шорк ни перед чем не остановится.
— Да. — Драйм энергично кивнул. — И я пытался убедить в этом побратима. Чем тварь ничтожнее, тем отчаяннее будет… — Драйм махнул рукой.
— Вы спасли короля. — Гильда улыбнулась ему. — Не покинули.
— Но я… — У Драйма не нашлось слов.
То, что он остался защищать Артура, Драйму не казалось подвигом. Ему не пришлось себя пересиливать — просто не мог поступить иначе.
И тут Драйма прорвало. Ему хотелось хоть с кем-то поделиться своей болью, рассказать, какая дружба связывала его с побратимом.
— Моя мать была кормилицей Артура. Мы молочные братья. А потом побратались и на крови.
В улыбке Гильды сквозило недоумение.
— Зачем?
Драйм подыскивал слова. Само по себе родство значит очень мало. Никто не волен выбирать родичей. Потому многие братья и сестры так плохо ладят друг с другом.
— Понимаешь, это ведь лорд Гирэй и леди Арна позвали мою мать в кормилицы к Артуру. И мы с ним вроде как были обязаны относиться друг к другу по-братски. А мы хотели хранить верность не потому, что нас к этому судьба принудила, а потому, что сами, добровольно, заключили союз.
— Понимаю, — задумчиво откликнулась Гильда.
Драйм закатал рукав и показал шрам, белевший выше локтя:
— Когда братаются, капли крови собирают в чашу, разбавляют вином и выпивают — пополам.
Гильда улыбнулась:
— Сколько лет вам было?
— Десять. — Драйм отвернулся. Рука дернулась загородить лицо, но он остановил движение привычным усилием воли. Выговорил спокойно: — Это было после пожара. Четырнадцать лет назад.
Взглянул на нее: «Теперь отведет глаза».
— Четырнадцать лет назад сгорело полгорода. — Гильда шагнула к нему. — У меня тогда мама умерла.
Драйм медленно опустился на скамью. Несколько раз пытался заговорить, наконец спросил сдавленным голосом:
— Сгорела?
— Нет. — Гильда машинально гоняла ножом по столу кусочки моркови. — Была зима. Отец задержался у друзей. Пожар начался как раз в том квартале. Когда закричали: «Горит! Горит!» — мама кинулась на улицу — как была, в одном платье. Искала его. Отец помогал тушить, вернулся только утром. На следующий день она слегла и уже не встала.
Драйм смотрел прямо перед собой и видел — россыпь угольев на снегу… И то, что осталось от его матери… Перевел взгляд на Гильду. Показалось — обрел сестру. Несчастье породнило их. Стремясь отвлечь ее от тяжелых мыслей, заговорил:
— Лорд Гирэй взял меня к себе. Леди Арны уже два года не было в живых. Я совсем не помню ее лица — только голос. Леди Арна была родом из Лильтере. У лильтерцев удивительные голоса — певучие, высокие, чистые, холодные, как льдинки. Вот и жена лорда Гаральда очень красиво поет…
…Слово за слово тянулся разговор. Булькала вода в котле, громоздились горкой начищенные овощи, поднималась из-под крышки струйка ароматного пара.
Драйм с Гильдой сходили к колодцу во дворе, принесли полные ведра воды. До блеска были начищены большие блюда и перемыты оставшиеся с вечера тарелки. Гильда попыталась приставить к этой работе Драйма, но тот взял обыкновение ронять посуду на пол всякий раз, как ему чудился шум в передней. Гильда испугалась, что утром всем придется есть из общего котла, и взялась за мытье сама.
Когда сквозь щели в ставнях забрезжил рассвет, Гильда аккуратно составила на стол восемь горшочков с тушеными овощами и котелок с крольчатиной, развела мед в горячей воде и велела Драйму выпить целую кружку.
— Так скорее заснешь.
Затем она погасила огонь в очаге и отворила окно. Только теперь Драйм осознал, что наступило утро и что брат его пережил эту ночь.
— Иди спать, — сказала Гильда. — А я сменю Плясунью.
— Погоди, — спохватился Драйм, — ты же устала, за ночь глаз не сомкнула.
— Ничего, — улыбнулась Гильда, — часа через два Либурне проснется, останется вместо меня.
На цыпочках они проскользнули в комнату Артура. Осунувшаяся Плясунья сидела подле кровати. Драйм остановился рядом. Артур не открывал глаз. Губы запеклись. Он дрожмя дрожал под двумя теплыми одеялами — началась лихорадка. Драйм, почернев лицом, смотрел на него.
— Принеси воды, — прошептала Плясунья Гильде.
Жестом показав, что мигом обернется, Гильда умчалась на кухню. Там, сложив руки на груди, стоял Оружейник и мрачным взглядом обводил сверкающие блюда.
— Ты не спишь, отец? — удивилась Гильда, вставая на цыпочки и доставая с полки кувшин.
— С вами заснешь, — буркнул Оружейник. — Почему он от тебя всю ночь не отходил?
— Это я не отпускала его ни на минуту.
— Да? — рассердился Оружейник. — Зачем он тебе понадобился?
— Помогал. — Гильда указала на котел с крольчатиной. Зачерпнула воды, тряпкой обтерла кувшин, прикрыла ведро крышкой.
— Конечно, ты в одиночку ни за что не справилась бы, — съязвил Оружейник.
— Справилась бы, — отвечала Гильда уже с порога. — Но к утру он с ума сошел бы от беспокойства.
Догорал костер. В водах лесного озера отражалась луна. Черная стена елей вплотную подступала к воде. Озерцо было мелкое, заболоченное. Узкая полоска земли соединяла берег с маленьким островком, на котором стоял храм.
Мелп, сидевший на ступенях храма, встал, потянулся, громко зевнул.
— Вы что, до утра намерены бодрствовать?
Плут не ответил. Он дремал, свесив голову на грудь. Стрелок нехотя поднялся, коснулся плеча Плута. Тот, вздрогнув, проснулся, потер глаза. Спотыкаясь на каждой ступеньке, вошел в святилище. Стрелок долгим ищущим взглядом обвел противоположный берег. Луна заливала озеро серебристым светом, под деревьями царил непроглядный мрак. Охотник перешагнул порог.
Мелп, склонив голову набок, разглядывал фреску — лунный луч, скользнув в двери, выхватил из тьмы белого оленя.
Мелп оглянулся на Стрелка, собираясь что-то сказать, но так и замер с открытым ртом, устремив взгляд к дверному проему. Темным силуэтом в ореоле лунного света застыл на пороге олень. Мелп вновь посмотрел на стену. Фреска светилась, словно зеркало, отражавшее нежданного гостя. Мелп опомнился, вскинул лук. Стрелок вырвал у него оружие.
Олень повернулся, медленно сошел по ступеням. Стрелок, Мелп и Плут сделали несколько шагов вслед за ним. Неспешно и величаво белый, как молоко, олень удалялся по узкой насыпи.
— Тьфу ты! — Мелп обрел дар речи. — Впервые такое вижу. Думал: вот-вот и заговорит.
— Зачем ты за лук схватился? — накинулся на него Плут, с которого мигом слетел сон. — Одна мечта — брюхо набить!
— Ты же сам хотел есть, — оправдывался Мелп.
— Есть! — передразнил Плут. — А глаза у тебя есть?
Стрелок не слышал перебранки. Попытался устроить постели из еловых лап, не закончив, бросил. Выскочил на ступени, зачем-то подкинул веток в костер. Опять возвратился в храм, поднял забытый плащ и снова вышел наружу. Мелп с Плутом переглянулись, не понимая, почему всегда спокойный охотник не находит себе места.
Внезапно Стрелок вскинул руку в предостерегающем жесте. Мелп с Плутом замерли.
— Слышите? — почти беззвучно произнес охотник.
— Что? — переспросили Мелп с Плутом в один голос.
— Тише. Слышите?
Друзья вновь переглянулись и покачали головами. Стрелок торопливо загасил костер. Скомандовал:
— Укройтесь в храме.
Сам остался в дверях.
Прошло несколько томительных минут, прежде чем Мелп с Плутом различили наконец хруст веток и приглушенные голоса. На узкую насыпь, ведшую к святилищу, выехали всадники.
— Раз, два, три… — шепотом считал Плут.
Черные силуэты, черные тени на воде. Впереди высокий человек с непокрытой головой, с каким-то странным предметом за плечами… Следом худенький мальчик на белогривой лошади, затем шестеро воинов в коротких плащах, в блистающих шлемах.
— Королевские дружинники. И сюда добрались! — пробормотал Плут. Пригляделся. — Кто это с ними? Быть не может! Менестрель!
Высокий человек снял с плеча загадочный предмет, оказавшийся лютней. Зазвучали струны. Голос Менестреля позвал:
— Эй, друзья!
Стрелок сошел по ступеням. И тогда вперед выехал второй всадник — худенький подросток в одежде королевского пажа.
— О! — выдохнул над ухом Плута Мелп и упал на одно колено.
Дернул Плута за рукав. Тот, дивясь, почему это Мелпу вздумалось приветствовать Менестреля подобным образом, замешкался.
Стрелок прошел мимо Менестреля, будто и не заметив. Взял под уздцы белогривую лошадь. Плут оглянулся на благоговейно застывшего Мелпа, охнул и рухнул сразу на оба колена.
Аннабел, опершись на руку Стрелка, спрыгнула наземь.
— Вот и я, — произнесла она так, словно расстались они час назад.
И больше ничего не успела прибавить, так как кто-то из дружинников крикнул:
— Оборотень!
Маленький отряд пришел в движение. Королева подняла руку:
— Вы не узнали начальника лучников?
Стрелок посмотрел на дружинника, назвавшего его оборотнем. Тот засуетился, стараясь укрыться за чужими спинами от внимательных глаз. Ответил уклончиво:
— Я помню начальника лучников.
— Это он и есть, — загомонили остальные. — Как не узнать? Вместе сражались у Поющих Камней, вместе слушали песни Менестреля…
— Вернулся! Живой! — Они протягивали руки, спеша дотронуться до лучника.
Стрелок стоял рядом с королевой и улыбался. Его улыбка рассеивала ужас и безумие ночи. Это была страшная ночь, ночь предательства и кровопролития. Не было среди дружинников ни одного не получившего раны, не потерявшего друга. Рассвет не сулил утешения. Кто они теперь: королевские дружинники — без короля, воины — без полководца. Что им делать, как быть?
Они смотрели на охотника. Смотрели на человека, объявленного оборотнем, погребенного — и все-таки живого. Он улыбался.
— Сам король назвал тебя оборотнем, — бросил из-за чужих спин Рох.
— Это я могу объяснить. — В разговор вступила королева.
Резко прозвучала в ночи струна. Все обернулись к Менестрелю. Он положил ладонь на лютню: