Лурх, против ожидания, не спал и не был пьян. Вопреки сплетням, ходившим среди простых воинов, он соблюдал умеренность в удовольствиях. Это был жилистый сорокалетний человек с белым шрамом в уголке губ. Казалось, он все время насмешливо улыбается. Воины так его и звали: «Кривая улыбка». Лурх внимательно выслушал рассказчика, постучал пальцами по краю столешницы:
— Думаю, причин для волнений нет. Нам, правда, не заглянуть за стены крепости, но о том, что происходит снаружи, известят дозорные. Сколько прошло времени с тех пор, как ты…
— Два с половиной часа.
— Два с половиной часа? — Лурх кинул на Долона взгляд, не сулящий ничего доброго.
Капитан, нимало не теряясь, свирепо оборотился к сотнику. Рут сохранял спокойствие, зато позеленел десятник, уверенный, что в этой цепочке окалсется крайним. Сотник даже не посмотрел в его сторону. Десятник приободрился. Улыбка на губах Лурха стала явственнее. Он снова повернулся к Ивру:
— Прошло достаточно времени, а ни одного тревожного…
Полог шатра отдернулся, и, сопровождаемый телохранителем Лурха, внутрь ввалился задыхающийся воин. Лицо его было измазано кровью. Лурх мгновенно оказался на ногах.
— Уходят! — выдохнул воин, падая на колени. — Ворота Турга распахнуты, они уходят по дороге на Лун. Дозорных перехватили, я один вырвался.
Капитан побледнел. Телохранитель подал Лурху панцирь.
— Тарон их задержит… — пролепетал капитан Долон.
— Если заставу не обошли, — мрачно откликнулся Лурх. Кивнул Ивру: — Завтра явишься за наградой, — вышел из шатра. В лагере заиграли «тревогу».
Хотел Тарон ошибиться — не ошибся. Смяли лесные воины Нойда с его отрядом. Дорога на Лун была открыта.
Скидывают лесные бойцы тяжелые доспехи — латы воинов Тарона, надетые для обмана, — вновь набрасывают зеленые плащи. Предводитель отряда указывает на Тарона:
— Этого — с нами.
Слышит Тарон вопрос:
— Зачем обременять себя пленными?
Спокоен голос лесного короля, ясен его ответ:
— Магистр не найдет вожака, решит — предал и скрылся. Испугается: в войске измена. Надежным воинам доверять перестанет, надежные — разбегутся. Остальных проще одолеть будет.
Разрезают Тарону путы на ногах. Теперь он может подняться. Оглядывается, напрягает ноги. Бежать? Не убежишь, частокол мечей вокруг. Да и зачем? К Магистру вернется — на виселицу угодит. Не простит Магистр поражения.
Распахиваются ворота Турга. Артур ведет дружину, легкими тенями несутся всадники. Лесные воины выстраиваются в арьергарде. Шаги их стремительны и беззвучны.
За спиной дрожит от топота земля. Мчится погоня по следу. Четыре тысячи воинов у Лурха — вдвое против дружинников.
Пришпоривают коней дружинники. Виден впереди мост. Достичь, успеть! За мостом спасение.
Близко воины Лурха. Узка дорога, бойцам больше, чем по десять в ряд, не сойтись. Стрелок подает знак. Десять лесных воинов обнажают клинки, еще десять — становятся за их спинами. Остальные продираются сквозь заросли, рассыпаются вдоль дороги.
И — звенят спущенные тетивы. Опрокидываются на землю воины Лурха. Взвиваются на дыбы кони, сбрасывают седоков. Летят стрелы из-за деревьев, метко находят цели. А впереди, на дороге, десять бойцов живым заслоном стоят. Рвутся воины Лурха в бой, пытаются лесом проскочить, зайти в тыл, смести горстку храбрецов, расчистить дорогу.
Но кто ныряет в лес, уже не возвращается. Гибелен мрак под деревьями. Словно лесные исполины воюют: ветками сбивают с ног, корнями втаптывают в землю. Никому не вырваться назад.
Последний дружинник переходит мост. Звучит приказ Артура:
— Поджечь!
Факелы наготове, и десяток рук подносят огонь к деревянным сваям.
Медленно разгорается пламя. Наседают воины Лурха. Падают смельчаки, открыто принявшие бой. Но из леса сыплются градом стрелы, пробивают бреши в рядах воинов Лурха. Бесятся кони, топчут упавших, уносят седоков прочь.
Полыхает мост, гудит огонь. Лурх медленно опускает руку с мечом, вытирает пот со лба. Трещат, рушатся деревянные опоры. Не прорваться сквозь огненный заслон, не настичь дружинников.
Оглядывается Лурх. Недвижно стоит частокол елей, не колышутся ветви. Исчез, растворился в лесу маленький отряд. Преследовать? На верные стрелы нарваться, множество воинов положить. Взмахивает рукой Лурх, поворачивает войско назад, к столице.
…Окольными тропами пробирались воины Стрелка к Песчаникам, на соединение с дружиной. Перешли вброд реку и остановились передохнуть возле крохотного селения, не имевшего даже собственного названия.
Всю ночь, ковыляя по неверной тропе, спотыкаясь о корни, получая тычки в спину, думал Тарон о погибшем брате. Почему был так строг к нему? Доброго воина мечтал воспитать? Воспитал…
Покорно брел Тарон, куда велели. О собственной участи не заботился. Нечего бояться тому, кто все потерял.
Тарон устало поднял глаза. Густо-серая туча наползла на солнце, и странным серебристым светом наполнился лес. Розовый вересковый ковер расстилался под ногами. На длинных сосновых иглах, на листьях молоденьких берез дрожали прозрачные капли.
Повернув голову, Тарон увидел предводителя отряда. Бледный от усталости темноволосый человек сидел на поваленном стволе. На коленях держал лук. Тарон встретил взгляд холодных зеленых глаз и, сморщившись, отвернулся. Под этим взглядом ему стало неуютно, как под лучами звезды Инир. Почему ему не дают покоя?
— Я не хочу тебя убивать, — негромко проговорил лучник. — И готов отпустить. Подумай только, достойному ли хозяину служишь?
Тарон и сам сознавал, что лучник увел его от палачей Магистра. «Хуже придется Нойду и всем уцелевшим. Магистр, узнав о поражении, никого не пощадит». Но не радовался Тарон тому, что остался жив. Куда теперь идти? Что делать?
— Предлагаете сменить хозяина? — буркнул он.
— Предлагаю подумать. Есть ли у тебя хоть один близкий человек? Есть прибежище?
Тарон опустил голову. Прибежище? Он представил светлый дом на опушке березовой рощи, услышал блеяние овец. На крыльцо вышла женщина, прислонилась к косяку, замерла, глядя вдаль.
Он обещал Мэй вернуться. Не вернулся.
Что если она ждет его до сих пор?
Тарон угрюмо ответил:
— У меня никого нет.
Голос лучника прозвучал сурово:
— Ты лжешь.
Тарон вскинул голову. Откуда зеленоглазому это знать? Разве подглядел он прощание Тарона с юной Мэй? Разве слышал ее горячий шепот: «Сколько бы ни пропадал — дождусь. Когда бы ни вернулся — встречу».
Зеленоглазый смотрел испытующе, лицо его чуть смягчилось.
— Не знаю, что заставляет тебя кривить душой: стыд или страх? Меня ты можешь не бояться. Я не спрашиваю, куда ты пойдешь, не собираюсь преследовать твоих друзей.
Он выдержал паузу. Теперь Тарон глядел ему прямо в глаза.
— Если же тебя удерживает стыд…
Тарон отвернулся. Давно носил он доспехи, разным хозяевам служил, немало крови пролил. Прощался с Мэй юным и беззаботным, возвратится поседевшим, с тяжелым грузом на сердце. Смеет ли возвратиться?
— Что минуло, то минуло, — пробормотал он. — Прежнего не вернуть.
— Я знаю одно, — откликнулся лучник, — случается, потеряв все, даже собственное имя, человек вдруг обретает много больше, чем имел.
Тарон не шевелился. О чем говорит зеленоглазый? Неужели можно начать сначала? Распахнуть дверь без стука, принять в объятия Мэй. «Пополнела, постарела? Нет — расцвела!» Починить забор, залатать крышу, погнать стадо в поле…
Он промолвил:
— Меня прозвали Тароном, потому что я родом из Тарна. А вообще-то, мое имя Огл.
— Еще раз повторяю, Огл, ты свободен. Если вздумаешь вернуться в столицу, попроси кого-нибудь из жителей селения проводить тебя. Если же решишь направиться в Тарн — ступай вдоль этого ручья, он выведет к реке, а там берегом доберешься.
— Я знаю. — Тарон впервые улыбнулся, и улыбка у него получилась какой-то беззащитной, детской. — Бывал здесь.
— Тогда доброго пути, Огл.
«Если попадешься, должен умереть молча! Понял? Молча!» Когда Плута привели в замок Магистра, там гремел пир. Из узких окон во двор падали лучи света. Доносились раскаты хохота, музыка, женский визг.
Начальник стражи хмуро оглядел пленника.
— Пир кончится — доложу хозяину. А пока посидит внизу.
О подземельях Магистра Плут наслушался достаточно. Горожане говорили об этом шепотом, испуганно оглядываясь. Кто попадал сюда, мог считать себя заживо погребенным. Возврата не было.
В подземелье не долетали хмельные выкрики пирующих, не достигали волны теплого воздуха. Влажные стены, шорох срывающихся с потолка капель, писк крыс. О многом успел подумать Плут, стараясь получше устроиться на охапке гнилой соломы. Представлял, как повернется в замке ржавый ключ и повлекут его на допрос к Магистру. А он, на беду, знает весь план освобождения Турга. «Ты должен умереть молча!»
Думал Плут и о том, как глупо попался. Все могло сложиться иначе! Вспоминал, как тепла и мягка летом дорожная пыль… Как вкусна вода в роднике близ Урочья… И что никогда он не заходил дальше Бархазских гор… В сами горы тоже не поднимался, хоть снеговые шапки манили. Полагал, еще успеет. Не успел. И все же за двадцать лет он совершил немало. Настоящих друзей обрел — многие ли этим похвастаться могут? Делу достойному послужил. Теперь бы достало сил умереть молча. Нет, умирать неохота…
Беспорядочно метались мысли: вырыть подкоп, перебить стражу, притвориться мертвым…
Со скрипом отворились двери. Грубый голос потребовал:
— Выходи.
Плут с трудом поднялся — ноги мгновенно онемели. В коридоре дожидались стражники. Сухо потрескивали факелы. Ступеньку за ступенькой одолевал Плут винтовую лестницу. Магистр ждал его, и миг встречи неотвратимо приближался. Страшнее всего было переступить порог.
Огромный зал тонул в полумраке. Горели только факелы в руках двух стражников, сопровождавших Плута. Поблескивали тканные золотом занавеси и золоченые столбы, поддерживавшие балдахин над креслом хозяина. Дым курильниц наполнял воздух пряными ароматами.