Осторожно огибая лужи, он дошел до разворота, пересек его травянистую середину, чтобы не оставлять в грязи следов. Задержался, чтобы вытащить впившиеся в лодыжки колючки, и снова вышел на тропинку, ведущую к домику прислуги. Там он остановился. Как он и ожидал, из разбитых передних окон пробивался слабый колеблющийся свет – вероятно, бензиновая лампа Бобби, – хотя он навевал мрачные мысли. Внезапно Джона настигло осознание скорого конца этого приключения, отодвинув на задний план его эротический аспект. Вокруг было пугающе тихо. Конечно же, он слышал шум деревьев на затихающем ветру, глухое пощелкивание жестких кукурузных стеблей и стук собственного сердца, но из дома не доносилось ни звука. Ну а чего он ожидал? Музыки The Rolling Stones?
Джон, как и подобает хорошему лидеру Свободной Пятерки, рассчитывал, что пойдет по тропе и сменит стоящего на страже Бобби. Но вместо этого он замешкался и стал перебирать в уме различные фантазии и вероятные сценарии. Сборщик пришел, одолел Бобби и теперь поджидал там Джона… Сборщик где-то рядом, наблюдает за домом, в то время как он… Бобби сидит за той дверью с ружьем, готовый по ошибке снести Джону голову… В этот самый момент родители обнаружили, что Джона нет в постели. Эти и другие мысли – возможно, сегодня вечером здесь вообще не было Сборщика – метались в голове у Джона. Если бы не тот факт, что Барбара, вероятно, все еще там, он пошел бы домой спать.
Вместо этого Джон достал свисток и издал звук, рассчитав громкость так, чтобы тот был слышен только здесь, а не дома, по ту сторону от Оук-Крик, и снова вытащил фонарик. Сойдя с тропы, он двинулся через мокрую кукурузу к месту, откуда мог видеть одно из передних окон, надеясь при этом, что не окажется на линии огня, выбранной Бобби. Там он дважды свистнул и снова принялся ждать. Через несколько секунд ему показалось, что из домика донесся ответный свист, но из-за далекого грома и шелеста растений он не был в этом уверен. Направив фонарик в окно, он подал сигнал Свободной Пятерки. Облака над головой начали разделяться на полосы, тянущиеся вслед за грозой. Джон посмотрел вверх, и ему показалось, что он видит звезду.
Дверь в домике прислуги приоткрылась на дюйм, сквозь щель просочился свет.
– Джон? – Голос Бобби звучал тоньше, чем обычно.
– Ага. – Джон наклонился вперед и спешно двинулся через сорняки и старую кукурузу. Положил на стол промокший кофр с ружьем вместе с содержимым карманов. Два мальчика смотрели друг на друга в свете бензиновой лампы.
– Он здесь.
– Кто? – спросил Джон, хотя хорошо знал ответ.
– Он возле дома. Как мы и думали. Прячется от дождя. Под навесом, – сказал Бобби. – Я видел его, а он видел меня.
– Где ты был?
– На верхнем этаже.
– Как она?
Бобби пожал плечами.
– Он знает про нее?
– Откуда? Если только не увидел что-то прошлой ночью.
– Где он сейчас?
– Как я уже говорил, – Бобби указал на заколоченные окна в дальнем конце пустующей комнаты, – под навесом, наверное.
– Он пытался проникнуть внутрь?
– Нет. Я ждал.
С тех пор как Бобби впустил Джона в дом, он действительно не выпускал из рук дробовик, и это казалось Джону настолько нормальным, что он не обратил на это внимания. Однако теперь он расстегнул свой кофр и вытащил ружье.
– Что будем делать?
Джон посмотрел на свои руки – чистые, мокрые, мальчишечьи руки, вынимающие ружье, проверяющие и заряжающие его, – и покачал головой.
– Не знаю…
В этот момент раздался раскат грома – еще более отдаленный – и эхом прокатился по дому. Джон запер дверь на засов.
– Убьем его? Выстрелим поверх головы? – спросил Бобби. – Останемся здесь? Я хочу спать. – Одна идея была столь же безнадежной, как и другая, и тон голоса Бобби выдавал это.
– Не знаю. Может, поговорить с ним. Уверен, он не сможет нам навредить.
Разговоры, уговоры, убеждения, бесконечная городская говорильня, болтовня, соглашения, полемика и проволочки. Джон почувствовал кислый привкус во рту, едва он это сказал. Тем не менее они с Бобби были слишком молоды, чтобы справиться с убийством в одиночку. К тому же рядом не было Дайаны, которая указывала бы, что делать. Возможно, это ей даже не понравилось бы. Но было б весело. Это было бы похоже на настоящую жизнь, а также решило бы проблему.
– Просто поговорим с ним. – Джон вышел из задумчивости. – Выясним, в чем дело. А завтра поговорим с Дайаной.
– Имеешь в виду, просто обойдем вокруг дома и начнем говорить?
– Я уже разговаривал с ним раньше. Не так уж и страшно. – Джон осторожно открыл дверь. Снаружи, конечно же, никого не было. Он шагнул в сорняки.
– Оставим ее здесь одну?
– Придется.
– Э-э-э… сейчас? – спросил Бобби.
– Чем дольше будем ждать, тем хуже. Идешь?
– Ага, – без энтузиазма ответил Бобби.
Они принялись огибать дом – Джон шел впереди – и споткнулись об снесенные ветром ворота. Поскольку элемент неожиданности был утрачен, остаток пути Джон преодолел с включенным фонариком. Сборщик – мужчина – был там, где и сказал Бобби. Ожидал их прихода. Сидя на грязном, старом эмалированном столе, которым когда-то пользовались на кухне, он наблюдал за ними, прищурив от света их фонарика глаза.
– Кто вы?
Тайна Сборщика была раскрыта, и страх у мальчиков наполовину прошел. Теперь, когда они увидели его и когда в руках у них было оружие, игра становилась более интересной.
– Круз, – осторожно ответил он. – Меня зовут Круз.
– Что вы здесь делаете? – в голосе Джона звучали высокие нотки.
– Дождь, – сказал он и пожал плечами. Он не предпринимал попыток уйти. И не был встревожен.
Джон и Бобби продолжали стоять там, где стояли, на открытом месте, вне стен своей крепости, в грязи, несколько неуверенные в себе. Сборщик продолжал сидеть там, где сидел, спрятав ноги от сырости, упершись спиной в стену дома и скрестив руки на большом животе. Его положение было более удобным и защищенным, в позе читалась непринужденность. Между ним и мальчиками проходила нейтральная полоса.
Бобби и Джон молчали, но последний буквально кипел от злости. Они не могли приказать Сборщику уйти и заставить его послушаться. Не могли просто подойти и отдубасить его. Не могли застрелить его. И они не могли позволить ему оставаться там, где он сидел. Тревога за Барбару лежала на них тяжелым грузом. Что сделала бы Дайана?
Джон опустил ружье и небрежно положил его на сгиб руки.
– Есть хотите?
– Есть? – спросил Сборщик с недоверием, хотя и с легким любопытством.
– Еда. – Бобби опустил дробовик, копируя Джона.
– Где? – спросил Сборщик.
– В доме.
– Какая? – Сборщик, казалось, тянул каждое слово.
– Не знаю. Всякая. Мы собираемся перекусить. Мы хотим есть. – Это прозвучало искренне, поскольку было правдой.
– Пошли, – добавил Бобби.
– В дом? – снова протянул Сборщик.
– Там никого нет.
– Они уехали.
– Мы просто остановились здесь на ночлег.
– А, ночлег. – В голосе Сборщика прозвучала ирония.
– Это лучше, чем стоять здесь. – Проявив величайшую на сегодняшний день смелость, Джон повернулся спиной к своему врагу и направился к двери дома. Воодушевленный этим проявлением уверенности, Бобби сделал то же самое.
– Пойдем.
По прошествии какого-то времени за спиной у них раздался какой-то шум, а затем хруст сорняков и стеблей кукурузы. Сборщик следовал за ними.
– Это может сработать, – прошептал Бобби.
– Заткнись.
У
тром трава и сорняки были вдвойне тяжелыми от дождя и росы, и Дайана стояла на маленьком причале Джона, ощущая себя неряхой. Ее длинные, похожие на ходули ноги промокли, белые носки обвисли, а сандалии были выпачканы в грязи. Кусочки мокрой травы прилипли почти ко всем частям ее тела, даже в тонких белых волосках на руках были пушистые хлопья пуха, принесенного с поля ночной бурей. За спиной у нее молча стоял и дрожал Пол – пребывал в состоянии, которое можно было бы назвать волнением от предвкушения, – и он был такой же помятый и неопрятный, как сестра. После того как он преодолел тропинку, ведущую к дому Рэндаллов, его синие шорты, безупречно чистые пятнадцать минут назад, теперь были в черных разводах и помяты. Позади него, на узком, состоящем из одной доски причале сидела, свесив ноги и глядя перед собой, Синди. Утром того дня, когда это должно было случиться, в воздухе пахло обманом и заговором, но Дайана сдерживала свое разочарование и ждала, с присущей ей скованностью и замкнутостью.
Жестяная банка Джона скребла о покрытые облупившейся краской доски лодки.
– Он провел там ночь, – сказал он.
– Где?
Все говорили театральным шепотом.
– В комнате отдыха. На полу. На спальном мешке. – Джон опорожнил банку и продолжил вычерпывать воду, не поднимая глаз. – Бобби с дробовиком остался в своей комнате, а я вместе с ней – в домике прислуги.
Дайана посмотрела на него и, когда он больше ничего не сказал, решила, что их драгоценная пленница так и осталась ждать, связанная и беспомощная. Тем не менее она испытывала горечь и злость, поскольку всю ночь разбиралась с проблемами, которые большинство семнадцатилетних подростков решить были бы не в состоянии. Помогла Синди испечь торт к возвращению Адамсов (Синди отнеслась к этой затее с презрением), принесла Полу снотворное и заставила его принять его, при этом сохраняла хладнокровие и контролировала ситуацию. Но главной проблемой была та, которую она испытывала с ней самой, с той Дайаной, которая сидела у нее внутри.
В некотором смысле это было новое явление. Как и все остальные, Дайана всегда доверяла внутренней Дайане, их общение имело очень интимный характер. Но эти разговоры или обмены идеями всегда контролировались внешней, которую все привыкли видеть. Одна предлагала, другая воплощала. Дайана задавала тему, фантазию, сиюминутную мечту, а изнутри приходили детали, вариации, все богатое содержание совместного, не лишенного изобретательности, воображения. Это банальное явление она считала уникальным – ведь ей было семнадцать лет – и бережливо прятала его за пеленой своих бледно-серых глаз, будто это был некий источник магии или богатства. Так оно и было на самом деле. Она потерла лампу «что-если», и появился джинн.