— Ну не то чтобы, но, сдаётся мне, это какая-никакая зацепка.
— Так, а здесь у нас песчаный участок?
— Ага. Готов поспорить, дальше этого места её не заносило. К тому же есть только два или три хороших выхода к воде, с которых могли её сбросить. В остальном поблизости всё такое же, как тут, где мы сейчас идём, все эти деревья и густые заросли — с обеих сторон. Оно, конечно, если человек достаточно напористый, он может и прямо через кусты рвануть. Но если всё так, как я подозреваю, если он хорошо знает реку, то, сдаётся мне, он выбрал какой-нибудь из удобных выходов.
В чащу леса с трудом проникали солнечные лучи, а по мере того как мы шли, а время двигалось к ночи, свет делался всё слабее. Там, где ветви не сплеталсь вместе и среди листвы виднелись прорехи, он сочился малыми красно-золотистыми капельками, похожими на яблочные дольки, окунутые в мёд.
Тропинка в конце концов расширилась, и между деревьями обозначилась пролысина — она сворачивала вниз, к реке, и обрывалась в воду песчаным откосом.
— Обыкновенно вода здесь такая прозрачная, что дно видать.
Сейчас дна было не видать. Вода, мутная и пенистая, стремительно несла ветки и ошмётки коры.
— Вот уж не знаю, что здесь можно высмотреть, — сказал я.
Папа ухмыльнулся:
— Я тоже. Однако чует моё сердце, что наш душегуб не только увёл Луизину машину, но и избавился потом от неё. И так достаточно он рисковал, когда вёл её с женщиной внутри или заставлял вести Луизу. Но как убил, избавился. Вот не удивлюсь, если проделал он это в одной из точек, о которых я тебе толкую. По той широкой тропе можно прямо к берегу подъехать. А кроме неё, если только два или три удобных выхода к песчаному отрезку.
— Если он избавился от машины, как тогда добрался домой?
— С этим ещё не всё ясно, сынок. Но сдаётся мне, он из тех, кто просчитывает ходы. Раньше он не забирал у жертв автомобили. Штука в том, что у тех, других, их и не было. А в этот раз, похоже, забрал. Получается так: он спускается сюда, убивает несчастную Луизу, топит её в реке — связав, как он любит, — потом приходится избавляться от машины. Может, он столкнул её в воду, а может, и так оставил.
— Свою машину Рыжий бросил просто так.
— Это верно, — согласился папа. — Вот что я тебе скажу, сынок. Отказавшись от бутылки, чувствую, что как будто снова могу немного мозгой шевелить. Я ведь тебе не противен, сынок?
— Нет, пап, — замотал я головой. — Даже ни капельки.
— Хорошо. Тогда всё в порядке.
Мы немного прошли вдоль более широкой тропы. Вернулись к реке, снова двинулись по узкой тропинке вдоль берега. Вскоре наткнулись на ещё один выход к воде. Это был вроде бы такой же точно песчаный оползень, но здесь было явственно видно, где именно поломанный подлесок смыло впоследствии в реку. В свете солнца, озаряющем разбросанные ветки, застрявшие в листьях песчинки сверкали, словно мелкие алмазы.
А в реке просматривалась крыша автомобиля. Он, конечно же, принадлежал миссис Канертон.
— Ты был прав, пап.
— Похоже на то, — сказал он. — Это, наверно, первое за всю мою жизнь успешное детективное расследование.
На следующий день папа взял себе в подмогу нескольких мужчин, и общими усилиями автомобиль вытянули из воды на берег. Внутри нашли две промокшие книги — «Машину времени» и «Белый клык».
Ещё нашли металлическую фляжку, до половны наполненную виски, и склянку пилюль от головной боли — их, как было указано на этикетке, выписал доктор Стивенсон.
Папа предположил, что миссис Канертон везла мне почитать две новые книги, а тот, кто её убил, увязался за ней на своём автомобиле и то ли выманил её наружу, то ли оттеснил её с дороги. Вероятно, это был какой-то из её знакомых. Кто-то, по чьей просьбе она бы легко остановила машину.
Таким образом, этот неизвестный убил её и утопил в реке как жертву, так и её машину. Вероятнее всего, его собственная машина осталась неподалёку — так преступнику было бы легче, чем возвращаться на ней домой.
Картинка складывалась очень логичная, и мне стало дурно.
Если миссис Канертон везла мне книги, получается, я отчасти в ответе за её гибель. Эта мысль обрушилась на меня и придавила, как каменная плита.
Ещё совсем недавно я был счастливым и беззаботным мальчишкой. Знать не знал даже, что на дворе Великая депрессия, уж не говоря о том, что убийцы бывают не только на страницах журналов в парикмахерской, — да и ни в каких журналах не описывались убийцы, которые бы творили настолько жуткие вещи. Ну а папа, хотя и добрый,
правдивый и честный человек — пусть и выбитый из колеи ненадолго, — далеко не Док Сэвидж [4].
В детективных журналах полицейским и частным сыщикам хватало одной-двух зацепок, чтобы сложить в единую картину. И всё, нераскрытое дело раскалывалось как орех. В жизни же зацепок была целая прорва, но, вместо того чтобы щёлкать нераскрытое дело, они только ещё сильнее путали след.
В общем, на самом деле всем было известно не больше, чем в тот день, когда я нашёл ещё ту, первую несчастную женщину, примотанную к дереву колючей проволокой.
Ещё я понял, что у людей, которых я знал или думал, будто знаю, есть своя жизнь и свои проблемы. У мамы и у папы есть собственное прошлое. Я видел, как папа чуть не увяз с головой в алкогольной трясине, и заподозрил, что в своё время мама тоже могла увязнуть, только в том случае трясина была другая: её падение было увековечено в татуировке на предплечье у пропавшего Рыжего Вудро.
Я узнал, что папа бывает страшен в гневе. Узнал, что мистер Нейшен способен плакать и умолять, ползая на коленях, а его сыновья умеют быстро бегать.
Мисс Мэгги оказалась матерью Рыжего, а сам Рыжий, возможно, окажется убийцей. Но он ли убил мисс Мэгги и миссис Канертон? И если так, то почему и зачем? И где он сейчас?
Люди, которых я знал, оказались чужими, дикими и жестокими. Они повесили Моуза, избили и запинали меня и папу.
Если бы в тот момент обнаружилось, что, вскарабкавшись на вершину самого высокого дерева, можно дотянуться до луны и разрезать её напополам парой хороших ножниц, — я бы ничуть не удивился.
22
На похоронах миссис Канертон в баптистской Вефильской церкви собрался весь город. Наша семья сидела в первом ряду. Пришёл Сесиль. Пришли почти все жители Марвел-Крика и окрестностей, кроме Нейшенов и некоторых из тех, кто был в толпе, линчевавшей Моуза.
Явился даже доктор Стивенсон — он сидел в задних рядах и выглядел скорее разочарованным, чем опечаленным. Пожаловал также и доктор Тейлор. Он сел подле доктора Стивенсона и сложил руки на коленях, а лицом был бледен как полотно. Поговаривали, что он принимает гибель Луизы очень близко к сердцу — они с недавних пор находились в серьёзных отношениях.
За неделю к папе в парикмахерскую постепенно вернулись все былые клиенты, а среди них — и участники линчевания, и почти все хотели, чтобы стриг их именно папа. Ему пришлось опять исправно ходить на работу. Не знаю, что он чувствовал, когда стриг волосы тем, кто в тот день избил его и меня, тем, кто убил Моуза. Но он стриг им волосы и брал с них деньги. Может, папа рассматривал это как своего рода месть. Может, он легко забывал и прощал обиды. А может, нам просто нужны были эти деньги.
Мама нашла работу в городе при здании суда. Ездила она туда и обратно с папой. Таким образом, с нами оставалась только бабушка, а у неё вошло в привычку пару раз в неделю кататься в город — понадоедать народу в парикмахерской да перевидеться с мистером Груном.
Вдвоём они колесили по городу и по всему округу. Иногда он возил её в Тайлер — так, поужинать в кафе и сходить на какое-нибудь представление.
Как это обычно происходит, разговоры об убийствах со временем поутихли. Папа высушил бумажку, которую извлёк из миссис Канертон, но, как и на всех остальных, на ней уже ничего было не разобрать. Да даже если бы что-то и было, сложно сказать, как бы она могла помочь делу.
О Моузе не вспоминал никто. Точно несчастного старика никогда и не существовало на свете. Некоторым по-прежнему хотелось, чтобы убийцей оказался он, несмотря на то, что сталось с миссис Канертон. Чаще всего теперь утверждали, что это сделал Рыжий — убил, а потом пропал и никогда больше не вернётся. Никто уже не уверял, будто получает от него какие-то там открытки. Что лишь доказывает, как переменчива людская натура.
Жизнь снова потекла своим чередом, мир опять стал казаться таким же нормальным, как и всегда, но в моих глазах он так и не стал таким же чистым и прекрасным, каким был до этого, и никакими усилиями не удавалось сполна вернуть мне былую радость жизни.
Что же до убийцы, то мы с Том не были так уж уверены, что это был Рыжий и теперь всё в прошлом. Между собой мы всё ещё верили, что это Человек-козёл. И вот в один прекрасный день, когда мама с папой были на работе, а бабушка принарядилась и укатила в город заигрывать с мистером Груном, мы решили взять дробовик и совершить вылазку к лачуге Моуза.
Имено там в последний раз видели Человека-козла, и я был твёрдо намерен узнать о нём побольше, а может быть, и захватить его в плен. Где-то в глубине души хотелось почувствовать себя героем. Для этой цели мы и взяли с собой дробовик и моток крепкой верёвки.
С высоты прожитых лет всё это кажется несусветной дуростью. Но тогда всё представлялось совершенно разумным. Мы решили, что припугнём Человека-козла ружьём, а может, и пораним его слегонца, потом свяжем и приведём домой.
С другой стороны, а умеет ли Человек-козёл говорить? Сможет ли он признаться в своих делишках? Понимает ли он по-английски? А вдруг у него есть сверхъестественные способности? Мы подозревали, что уж какие-то способности у него наверняка есть, и, исходя из этих соображений, захватили с собой также и Библию. Где-то, вероятно в каком-то журнале в парикмахерской, я вычитал: если выставить перед собой Священное Писание, любая нечистая сила в ужасе шарахается и поджимает хвост.