тером Груном. Такой любезный мужчина!
— А вы к нему зачастили, — заметила Том.
— Да уж есть такое.
— Так, значит, вы не думаете, что он как-то связан со всей этой жуткой историей?
— Боже упаси. Ни в коем случае!
— Он в Клане, — напомнила Том.
— Был, — ответила бабушка. — Мы с ним как-то разговорились, и он обмолвился об этом казусе. Сказал, что выбыл из Клана. И подтвердил, что он еврей. Говорит, присоединился в своё время к ребятам без особого размышления. Думал, они стремятся вершить справедливость. Видел он когда-то фильм под названием «Рождение нации» — там клановцев показали хорошими парнями. Но после той ночи с твоим папой, того злосчастного случая, когда повесили Моуза, и разного прочего взяли его сомнения — узнай они, чего доброго, что Грун еврей, мог бы он и сам болтаться в петле. Вот он и вышел из Клана. И балахон свой сжёг.
— Бабуль, — спросила Том, — а он ваш кавалер?
— Едва ли… Ну пока ещё нет. Может, что-нибудь у нас и выйдет.
Том хихикнула.
— Бабушка. Вы уже слишком старая!
— Только по вашим меркам, юная леди. Что скажете, если завтра мы осмотрим и Моузову халабуду, и эту пещеру, и этот колючий лаз?
На следующее утро, когда мама с папой уехали на работу, мы с Том, бабушкой и Тоби забрались в бабушкину машину, захватив её дробовик, и она отвезла нас к лачуге Моуза. На полпути я вспомнил, что забыл дома Библию.
У меня было кое-какое предчувствие насчёт старой хижины и хотелось проверить, что там творится. Но предчувствие оказалось ложным. С гвоздей ничего нового не свисало, и у стены тоже никто ничего не клал. Но обнаружилось и кое-что любопытное. Лодка, которую мы оставили на берегу, вернулась на прежнее место на камнях, а внутри, как и в прошлый раз, лежало весло.
Мы сказали об этом бабушке.
— Ишь ты поди ж ты! — подивилась она.
На минутку заглянули в саму развалюху. Там всё было так же, как вчера, разве что размытая водой фотокарточка в рамке стояла теперь на столе прямо, а потускневшая вырезка из «Сирса и Робака» с заштрихованным карандашом ребёнком куда-то исчезла.
Я указал на это бабушке, и она предположила:
— Кто-то сюда наведывается, это уж как пить дать. Вопрос в том, зачем? Вот что я вам скажу, давайте-ка сядем в лодку да сплаваем до этого вашего места.
Бабушка забралась в лодку, мы с Том столкнули её в воду, я сел на вёсла, Том расположилась на носу, взяв на себя роль проводника, и мы выдвинулись в путь к лазу в чапыжнике. Это было приятное путешествие. День стоял тёплый, река текла быстро, а вода пестрела отблесками света среди теней развесистых деревьев.
На берегу я приметил здоровенного водяного щитомордника — он грелся на солнышке на извилистом корне большой ивы. С берега в воду плюхались лягушки. По поверхности воды, ни дать ни взять конькобежцы на Севере, сновали мелкие чёрненькие насекомые. Дважды я видел, как из реки высунулись черепашьи головы — оценить, насколько мы съедобны, — а затем снова нырнули и пропали из виду.
Мы выволокли лодку на сушу и поднялись в лаз; местами в нём было темно, но сквозь заросли там и сям прорывались потоки солнечного света, и концы лучей были остры, как лезвия мечей ангельского воинства; лучи высвечивали тряпочки и вырезанные из каталогов страницы. Бабушка огляделась вокруг, пощупала лоскутки и бумажки.
— По-моему, не похоже на гнездо убийцы. Не иначе как какие-нибудь дети, вероятнее всего мальчишки, устроили здесь себе что-то вроде штабика. А чтобы как-нибудь оживить обстановку, раздобыли яркой ткани и картинок.
— Но на некоторых картинках тут женщины в нижнем белье, — заспорил я.
— А сам-то ты, Гарри, разве не разглядываешь те же самые картинки, когда в нужнике заседаешь? Неужто применяешь каталог только для подтирки? — спросила бабушка.
Я зарделся.
Том бросила на меня взгляд, который говорил, что у моей сестры появился ещё один повод для подколок.
— Можно увидеть, где он тут устроил себе костёр, — сказал я.
— Костёр могли сложить и дети, и бездомные бродяги, — ответила бабушка. — И если подумать, на кой убийце понадобился бы огонь? Вряд ли он обитает здесь постоянно. Он, думаю, живёт среди нас или рядом с нами.
— Разводит костёр, чтобы видеть ночью, — предположила Том.
— Есть такая вероятность, — кивнула бабушка. Было видно, что у неё уже сложилось собственное мнение.
— Но, может, он и сюда приходит, — продолжала Том. — Для чего-то использует это место.
— Может, вы и правы, — сказала бабушка. — Но я думаю, окажется, что это дети тут себе штабик устроили. Ну, может, и бродяги укрываются тут от непогоды.
— А не далековато ли тут для бродяг?
— Кто их разберёт? — пожала плечами бабушка. — Давайте-ка посмотрим, сможем ли мы вернуться на этой посудине домой, покуда мама с папой не вернулись с работы.
— Ай, чего там, — бросила Том. — У нас куча времени!
— Ага, — согласилась бабушка. — Но мы всё равно идём.
Мы воротились к лодке, готовые тащить её вверх по реке, но когда дошло до дела, бабушка решила не утруждаться.
— Моуз уже мёртв, — сказала она, — а грести против течения — напрасный труд. На себе тащить — умаемся. Просто оставим-ка лодку прямо здесь. К тому же тот, кто принёс её назад, может, и в этот раз принесёт.
Мы пошли пешком. Всю дорогу до места, где удалось перебраться по мелководью, и весь дальнейший путь до машины меня не покидало чувство, что кто-то бесшумно крадётся среди деревьев, следит за нами сквозь листву, таращится на нас из сумрака. Но куда бы я ни повернул голову, везде видел только лес, листья и реку.
Той ночью я лежал в постели, пытался думать и всё время возвращался к одной и той же мысли. Бабушка прожила долгую жизнь, ума и хитрости ей не занимать, а сыщик из неё всё равно не лучше, чем из папы, а уж папа-то в этой роли гроша ломаного не стоит — он и сам подтвердил бы. Мы с Том, конечно, тоже те ещё детективы, но оба мы пришли к одному и тому же выводу. Убийца — Человек-козёл или тот, кого мисс Мэгги называла Странником.
Подумал я о мисс Мэгги — и снова стало тоскливо. Не видать мне больше её вкуснейшей стряпни, не слыхать больше её чудных историй. Её больше нет. Её убили — в том самом доме, где мы не раз сидели с ней за столом, а она смеялась и звала меня Мальком.
А ещё миссис Канертон. Может, она умерла потому, что везла для меня книжки. Оказалась в неподходящее время в неподходящем месте. Я знал, что ни в чём не виноват, но тем не менее чувство вины всё сильнее сжимало и сжимало мне сердце.
Бедная миссис Канертон — она всегда была так приветлива! Все эти книги. Праздничные приёмы на Хеллоуин. Как она улыбалась… Как охватывало её грудь то платье тогда на Хеллоуин! Белоснежное, с алыми розанчиками по воротнику!
Засыпая, я подумал всё же рассказать папе про картинки из каталога «Сирса», про тряпочки и всё такое прочее в чапыжниковом туннеле, но вспомнил, что пообещал бабушке держать это в секрете. Я не был уверен, что был прав, когда в этом поклялся. Думал нарушить слово или каким-то хитрым образом обойти запрет, но сон в итоге прервал мои размышления.
Когда наутро я проснулся, ничто уже не казалось таким уж чрезвычайно важным, а бабушка со временем, кажется, совсем забыла о нашей вылазке. Она нашла себе новую цель — мистера Груна. Даже принялась делать нечто такое, чем, по мнению многих, не пристало заниматься дамам: бродила вокруг его магазина, навещала его, помогала раскладывать товар по полкам и всё такое, не требуя ничего взамен.
Мы с Том нет-нет да смывались из дома и наведывались к хижине Моуза. Там то и дело находили то рыбу на гвозде, то какую-нибудь диковинную штуку со дна реки.
Я рассудил, что кто-то приносит Моузу подарки, возможно, не зная, что тот погиб. Но, может, их оставляют и по какой-нибудь другой причине.
Мы добросовестно подбирали всё, что находили, и возвращали реке, задаваясь вопросом: может, это Человек-козёл оставляет здесь всё это добро, и если да, то зачем? Возможно ли, что такому чудищу чем-то нравится Моуз? А может быть, все эти вещи — приношение дьяволу, как в рассказе мисс Мэгги про Странника? Это, конечно, не виски с мочой, но почём знать — вдруг дьяволу по нраву рыба и речной мусор?
Мы огляделись в поисках признаков того, что здесь побывал Человек-козёл, но нашли только отпечатки чьих-то крупноразмерных ботинок. Никаких следов копыт.
Порой мы оба чувствовали, что за нами кто-то наблюдает. Я всегда брал с собой дробовик в надежде, что старина Человек-козёл покажется хоть на миг и даст мне хоть раз в себя пальнуть. Никакая сыскная работа не справится с тем, что решит один-единственный выстрел из дробовика.
Как-то раз мы спустились к реке, и Том пронзила догадка:
— А что, если дьяволу никакие выстрелы нипочём?
Об этом я как-то не подумал. А стоило бы. В конце концов на то он и дьявол!
Мы убрались оттуда куда менее уверенные в себе — не важно, что у нас было ружьё, — и не возвращались к хижине ещё долгое время. Следующие несколько дней я задавался вопросом, появляются ли на гвоздях свежие рыбы и новые предметы из реки — и о чём думает их добытчик, когда возвращается и видит, что они никуда не делись? А может, он следил за нами всё это время из своего лесного укрытия? Эта загадка оказалась слишком трудной для моего куцего ума, и в конце концов пришлось отложить её в сторону.
23
Лето продолжалось и делалось всё жарче и жарче, а горячий воздух окутывал голову, словно дважды свёрнутое одеяло, причём иногда казалось, что это одеяло горит и наполняется дымом.
С такой погодой в полдень почти не хотелось шевелиться, и на время мы перестали бегать к реке даже на рыбалку и вообще не уходили далеко от дома.
Четвертого июля, на День независимости, в нашем городке решили провести празднество. Мы с Том были в восторге, потому что программа обещала шутихи, римские свечи и иные всевозможные фейерверки, а также, конечно, горы домашнего угощения.