– Поубиваешь их? – с надеждой спросила Лариска. – Ты ж теперь в Москве… Они тебя должны бояться… Хотя на хрен… у них тут своё государство. Жалуйся, не хочу, а спускают всё сюда обратно, и нас потом: бац, бац по башке… Удавим, уничтожим! Ну и что ты сделаешь?
– Я их увековечу! И теперь эту фамилию будут знать все. Все будут знать!
– Да всем-то пофиг…
– Не скажи! Тут есть ещё один борец.
– Мантуров, что ли? Так он помер давно… Или этот твой… бывший?
– И не только! – метнув на Ларису нехороший взгляд, сказала Ника.
Лариса скисла.
– Не боишься, что они тебя как бешеную пристрелят?
– Всех не перестреляют.
С высокого берега было хорошо видно, как Ника прикручивает лодку к мостику. Незамедлительно какой-то господин с голым торсом и толстой цепью на волосатой груди отделился от катерного гаража, находящегося чуть поодаль от песчаного пляжа, прямо в холме, откуда недавно выкидывал кости безымянных покойников. Он быстро шел к Нике.
– Эй! эй! ты! – кричал господин, подняв палец. – А ну отвяжи свою херовину от нашего моста! Я тут катер выгоняю.
Лариса мгновенно слилась в туман. Ника осталась одна, стоя по колено в воде. Отдыхающие и дети, купающиеся и носящиеся по пляжу, даже замолчали.
– Это сын Дербенёвой… – раздался подобострастный шепоток. – Костянчик…
– Который стриптиз открыл?
– Ага…
Послышалось шептание, которое сразу же уловила Ника чутким, привычным ухом.
– Тут этот мостик был, когда вы ещё пешком под стол не ходили, – сказала она, возясь с цепью
– И что? Теперь я тут катер выгоняю.
– Тут всегда людские лодки стояли.
– Чьи? – отрыгнул господин.
– Людские! Тут люди жили!
– А, эти алкаши местные, что ли? Давай, давай, отстегивайся!
И господин попытался схватить Нику за руки.
– Руки убери! Дядя…
– Чего?
Ника заметила, как к ней мелкими шагами в египетской тунике идёт развесистая глава.
– Ну это, правда, увози свою лодку! Мы тут пляж сделали, песок возим… – начала она.
– Что, думаете, если вы тут народу устроили место для отдыха и питья, то им ничего не надо? – спросила Ника.
Глава и сын переглянулись.
– А ты кто такая тут?
– Я тут родилась.
– Ну и вали по своим делам, алкашка. И лодку забирай. А вон они все, спроси у них, надо им или нет.
Ника, сдув волосы с мокрого лица, оглянулась. Кругом она увидела глаза покорного электората. Никто слова не сказал. Все молча наблюдали, кто кого. И парни в шортах с пивасом в руках, и дряблые бабы, и хорошенькие девушки в красивых купальниках.
– То есть, если я тут родилась, значит, я алкашка, а вы тут цари, что ли? – нагло бросила Ника и, порывшись в сумочке на бедре, достала зелёное удостоверение международной прессы.
Глава и сын снова переглянулись.
– Может, я тут веду журналистское расследование? А?
– Брешет. Надо полицию вызывать. Да я её сам урою сейчас… – прошипел сын главы и сделал слоновье движение в сторону Ники, но мать успела схватить его за толстое предплечье.
Ника почти в глаза сунула удостоверение в лицо сына.
– За что? За то, что вы понахерачили тут заборов и теперь людям негде лодку пристегнуть…
– Да какие тут люди! – повторила глав, а и её маленькая голова на надутой больной щитовидкой шеей, заходила ходуном.
– Но если вас кто-то выбирает столько лет, значит, люди тут есть! Или у вас тут вольняжка, свое государство? Или вы плевали на нарушение Основного закона? О свободе слова и передвижения? А?
Сын плюнул и ушел.
Глава района развела руками и, тоже замолчав, медленно пошла к гаражу, подрагивая телесами под зелёно-золотым шёлком туники.
– Увековечу… – прошипела Ника и оглянулась.
Кровь стучала в голове от скрытого гнева. Отдыхающие с ужасом смотрели на неё. Как на некую сущность.
– Чего вы уставились? Купаетесь? Война идет, война! – крикнула Ника, белея лицом.
– Не война, а спецоперация, – буркнул кто-то из под куста.
– А! То есть вы ещё и хатаскрайники! Прелесть! Тут везде мины! Идиоты чёртовы! Ходите аккуратно!
Ника взяла весло и, обмыв окровавленные ноги, пошла на холм, огибая гараж. Через пятнадцать минут пляж был абсолютно пуст. Шли по узкой дорожке с высокого берега серые гуси и наступали на мусор, оставленный отдыхающими, красными лапами.
Ника с веслом почти прибежала к себе на участок. Ещё раз остервенело взглянула на берег. Народ уже не купался… Ника завернула за участок главного энергетика и пошла по глухой крапиве неогороженного Манюшкиного участка, к бане. На ступеньке бани сидел Никита в чёрных очках. На нём лица не было.
Ника сразу считала его настроение.
– Что? – хрипло спросила она. – Сидишь, болезный?!
– Ну, во‑первых… у нас теперь нет орденоносного музыкального полка имени Валькирия Одиновича…
Ника откинула весло.
– Так это понятно… Порка, ссылка, забвение… И что, ты расстроился из-за этого?
– Блокпост в Гордиевке рванули. Четверо погибших. Свидетелей нет. Взрывное устройство безоболочного типа. В чём было, неизвестно.
Ника откинула весло.
– Чёрт! Чёрт! Какого! Кто? А камеры?
– Сказали… чужие не ходили, только свои. А камеры… там всё сгорело… Это же бывшая будка, где гаишники сидели, такая, на ноге…
– Кто, свои опять? Кто свои? Имена, фамилии…
– Нет свидетелей.
– Ну и чего ты сидишь? Поехали!
– Иди поешь, я тебе драников принёс… Жду тебя тут с утра.
– А нечего меня ждать! – огрызнулась Ника и пошла переодеваться, вид её был страшен, болотная грязь и окровавленные ноги, да ещё и на голове разгром.
14.
В машине они чуть не поубивали друг друга. Да уж не руками, не оружием, словами. От блокпоста ехали в таком гробовом молчании, что Ника сама потянулась к музыке и включила свой дисковый проигрыватель, и, как назло, заиграла «Ария».
Никита смотрел в окно и пытался выкрутить здоровой рукой винт из фаланги железного пальца.
– Может, херакнуть его об асфальт, чтоб сам развалился? – спросил он в салон.
– Башкой себя лучше, – ответила Ника, закуривая. – Опять у тебя депрессняшка? Ручку потерял? Видел их? Да почему тут резервисты-то на блокпосте!
– Я откуда знаю?
У Ники в глазах стояли обугленные трупы среди стёкол и кусков арматуры.
Явно, что здесь работает какая-то опытная группа, давно внедрённая. Это уже шестой случай за последний год.
– Напишешь об этом? – спросил Никита.
– Да, конечно! Напишу! Кто мне это даст сделать? Ты, вообще, знаешь, что когда Дербенёва только написала в чатике посёлка «соблюдайте спокойствие», как через час любители поплавать опорожнили все заправки в городе. Даже газовую!
– Паника, что ли?
– А что? Это они передо мной были смелые, когда меня этот бугаина чуть мордой в песок не сунул.
Никита вздохнул, желваки заходили под его красиво загорелой кожей.
– А нечего без меня бегать!
– Вот! Уже началось! – крикнула Ника и газанула по ровной дороге. Никита снова глядел на пирамидальные тополя, которые одинокими скобами высились на гребнях холмов и означали близость к Украине.
– Я бы хоть сейчас к ним.
– Там без тебя разберутся.
– Но я могу быть ещё им нужен.
– Тогда чего ты мне тут гундишь! Вали! Или тебя держат? У меня знаешь, сколько таких, которые плачут: ах, меня не позвали на войну! Без меня убежали! Ах, меня не пригласили повоевать добровольцем! Кто хочет, тот там!
Никита обиженно замолчал. Ему не нравилось, что Ника на себя много берёт. По его расчётам она должна была молчать.
– А чего ты тогда туда попёрлась смотреть на блокпост? – спросил Никита, глянув на Нику.
Она смешалась, но быстро нашла, что ответить.
– Мне интересно! Может быть.
– А я вот недалеко от поста вот что нашёл… Сразу вспомнил свою мелкую… моя только такие покупала… ортопедические…
И Никита вытащил из кармана пустышку.
Ника ударила по тормозу. Машина юзанула по обочине и остановилась.
Она уставилась на пустышку, а Никита на неё. Солнце, которое садилось за головой Ники, золотило выбившиеся из пучка волосы.
– Авентовская. Тоже недешёвая штука. Тут таких не найти, только в районе. И то… Значит… надо искать женщину с ребёнком. В наших краях младенца днём с огнём не встретишь… Только… А где нашёл?
– А вот как недалеко от поста, дорога идёт в поля…там лесополоса. Просто потерял кто-то.
– Всё у тебя просто. – Ника взяла пустышку. – Смотри, тут след от зубиков… Значит, ребёнку больше шести месяцев…
– Я только не пойму, ты что, Агата Кристи? Может быть, ты пишешь детективы?
– Никита! Ну хватит!
Никита отобрал у Ники пустышку и сунул её в карман.
– А у моего сына тоже такая была?
Ника хотела о чем-то сказать. Навстречу ехали «Джондиры» – зелёные комбайны, обвешанные оборудованием, с поднятыми веялками. Шла уборочная, и летали аисты, вырастив потомство за благодатное лето.
Ника уже не смотрела на дорогу, над которой дрожал зыбкий, горячий от земли воздух, даже самый закат превращая в лавовый перебег огнистых язычков. Ника опустила глаза.
– Короче, надо ехать в «Сполох», и пусть они прошманают с сапёрами лесополку.
Никита дико посмотрел на Нику, которая уставилась в центр руля.
– А ты… ты кто такая, чтоб им это говорить? Они тебя сразу… ну… прозвонят…
Ника закатила глаза:
– Ну никто! Просто чувствую! Просто чую.
Никита нервно постучал пальцем по лбу:
– Вы охренели в своей Москве там! Помощники! Провидцы! Тут ваша помощь не нужна, просто не мешайте! Не совайтесь тут, як телки по загородке!
– Я всё равно ничего не скажу, а ты ничего не спросишь.
– Я не собираюсь! – огрызнулся Никита.
– Но я… помню, как мы чуть не сошлись с тобой. А потом ты меня предал. Предал меня. Ты и сейчас бы меня предал.
Никита посмотрел на неё с ужасом.
– Что? Что ты смотришь? Что? Ты тогда был у меня, и мы с тобой жили, как муж и жена. Одни, сами. Помнишь? Да помнишь, такое забыть нельзя, я не верю.