– А… это да… а то помре, пропадёт всё. А хотите чаю?
– Не откажусь, – улыбнулась Ника и поправила поясок на шортах.
Вершина суетливо побегал, стуча большими ногами по дощатым полам, и всё рассказывал, как к нему ходят детки, как он много выписал газет и журналов за свой счёт, что библиотека стала культурным центром, потому что клуб закрыли.
Ника присела на мягкий стульчик. Вершина принёс в пластиковой конфетнице порезанный маковый рулет и сушки. Сбегал за чайником и чашками, и даже чашечки у него были какие-то с затеями, на волнистой грибовидной ножке, старинные и уже местами со стёртой деколью. Ника быстро выпила первый чай и перевернула чашечку, чтобы не сгорать от любопытства, откуда и почему тут такие чашечки. Чьё это наследство, откуда «Лимож» в данных палестинах?
Вершина угадал её смятение.
– Прабабушка жила при помещиках горничной. Потом они эмигрировали в восемнадцатом году, а что не забрали, растащили дворовые и домашние люди. Преемственность.
– Смародёрили – это сейчас так называется, – улыбнулась Ника.
– Да… можно и так…
– А вам сейчас разрешают без ограничений проводить мероприятия? – спросила Ника, ещё покрутив чашечку.
– Пока да… а там, даже не знаю. Пока вот, живём прежней жизнью, – вздохнул Вершина наливая смолянисто-крепкий чай. – Дети только на удалёнке устали. Да школы закрывают.
Ника погрызла сушку.
– Я точно не буду эвакуироваться… – сказал Вершина, откусывая ослепительно-белым зубом бок сушки.
– А что, уже просят собираться? – сделала на лице удивление Ника.
Вершина просто поедал её глазами. Кажется, что ни одной хромосомы не пропустит.
– Да… д-да… спрашивали. А вы тут долго ещё будете?
Ника всплеснула плечами:
– Не знаю. Пишу книжку, информацию собираю…Попутно стараюсь быть в гуще событий. Но всё-таки осознаю, что гуща не здесь. Сердце русского мира сейчас на Донбассе…
В этот момент Вершина забегал глазами, и Ника заметила в нём смущение.
– Это точно, точно… именно там создаётся новая формация новой… нового самосознания, идейной гордости. Какую мы не имеем… до сих пор. Вернее, которую растеряли в этих…
И Вершина откусил край сушки.
Ника расспрашивала его, почему он приехал, почему он работает, не скучно ли ему, почему не служит. Вершина ровно и как по-писаному отвечал, трогал воротничок белой рубашки, улыбался, крутил в руках салфетку, закусывал губу. Весь он был подвижный, смуглый от сельского загара, с красивыми и сильными руками. Словом, Ника оттопталась на нём за своё смущение.
Николай – так звали библиотекаря. Он жил в хате на Жабьем хуторе, держал коз и индюков, вычистил речку и сбил мосток, чтоб можно было ходить через него ближе на работу, а не кругаля бегать.
Русло речушки передвинули в четырнадцатом году, когда строили дороги. Зачем эти дороги так укрепляли, только сейчас стало понятно. Для техники. Вершина жил на Жабьем хуторе одиноко, но ему нравилась тишина.
Через год-два библиотека под его руководством окончательно преобразилась. Да только возникла новая проблема. В здании библиотеке, бывшей храмовой крестильне начала XIX века строения, не было отопления.
Старая печь развалилась, а электричеством было не отопить…
Вершина начал с местной администрации.
– Милай, у нас школу скоро закроют, а библиотеку тем более, кому она нужна! – издевался Одежонков, когда Вершина просил хотя бы цемента, чтобы подмазать рассыпающиеся углы.
Нет, ему не дали ни копейки, даже чтобы починить углы, печи и крышу. Так же он пошел к добрым людям, уроженцам села, которые сейчас повыстроили себе домища на берегу и в райцентре, владельцам катеров, магазинов, салонов красоты, баров и рынков.
– Мой сын и в детстве книг не читал, – сказала бабка, мать директора стройдвора.
– Мой сынок устал давать! – сказала другая мать. – У него очередь из нищебродов! Какая библиотека в наше время! Пусть итырнет читают!
И никто так и не дал ни копейки.
Но, узнав, что библиотекарь ходит по людям и просит на культуру, смиловался глава сельсовета, взяв с Вершины обещание, что он напишет заявление, что это он, глава, починил библиотеку, а ему это поможет на выборах.
Сделал глупость Вершина.
Глава привез гнилые доски и три листа железа, даже не обратив внимания, что крыша была шиферная.
Даже разгружали сами это добро престарелые читательницы, похожие на православную паству. Была бы в хуторе церковь, повторилась бы та же история.
По жаре, ловя сухие дни, Вершина, повязав косынку на голову, бородатый и мокрый, в одних подштанниках, сидел на крыше и пытался её чинить. Он страшно боялся высоты, а крестильня была построена на славу, возвышалась прилично.
Таким и увидела его Ника впервые.
Он тоже заметил ее. И что-то сразу же подсказало ему, что в этой ничем не замечательной женщине, без пошлости будет сказано, есть какое – то ровное, согревающее синее пламя.
Ника с чистым сердцем поддержала идею создать в библиотеке музей.
В этот раз, прощаясь с Вершиной, она пожала его руку мягкой ладошкой и подмигнула.
Приехав в Надеждино, Ника сразу завернула к своему домику. Поговорив с Вершиной и услышав некоторые фразы из его уст, Ника должна была проверить что-то.
Она обобрала спёкшуюся вишню с недоеденных соседскими козами деревьев и выглянула, нет ли Катеринки рядом со двором.
Никита названивал ей с раннего утра, но она не брала телефон, не хотела терять мысль.
Катеринка вышла с тазом мусора, перебегая дорогу была поймана Никой.
– Привет! – крикнула Ника, и Катеринка как-то вся напряглась и тормознула.
– Привет! Что-то редко ты тут бываешь, я перелякалась!
– Да вот… как-то неохота мне тут одной, тоскливо… – начала Ника. – А вы, как дети?
– Муж робит, дети мозги мне все свернули…
– Ну хорошо, зато сразу отстрелялась.
– Это да.
И Катеринка вопросительно взглянула на Нику, сжав до побеления пальцев алюминиевый таз, наполненный бутылками пива, пакетами и банками от детского питания.
– Да… хотела спросить… нет ли у тебя каких-то вышитых вещей или старой утвари в сарае… для музея. Этот ваш библиотекарь… собирает документы, чтобы музей сделать на хуторе.
– А-а-а… надо посмотреть. Я гляну. – И Катеринка быстро забежала в лес и высыпала в окоп таз.
Выходила она с другим настроением.
– А что он там решил делать? Что за музей?
– Народной культуры…
– Чьей? Народной? А-а-а… ясно. Ну, я гляну, чегой-то у меня от бабки должно валяться в кухне.
– Ну позычь мне, как найдёшь, пару полотенечков.
– Ну ладно… – сказала Катеринка, с пафосом глянув на Нику, и стала уходить в ворота.
– А ты-то там берёшь книжки? – спросила Ника ей в спину.
– Ох, – двинув лопатками, ответила Катеринка, – было б когда!
Ника довольно улыбнулась. Ответа не последовало.
«Надо мне его покрутить. – подумала Ника. – Этого человечка».
Она позвонила Никите. Тот искал её.
– Поедешь на базар? Завтра утром? – спросил он обеспокоенно. – Тут у меня сношка собралась варенье варить, абрикосов хочет купить.
– Нет, не поеду, – сказала Ника вредным голосом.
– А я приду вечером?
– Нет, у меня работа. Приходи дня через три.
– Почему так долго? – почти крикнул Никита.
– Потому что не отсвечивай! Пойдут разговоры!
– Ах! А их нету? – возмутился Никита. – Ладно, работай. Отдохни от меня. Поскучай.
Зарядили дожди. Ника всё думала, как ей подковырнуть библиотекаря. Она при расставании взяла его телефон, и теперь их переписка стала чрезвычайно частой. Особенно по ночам.
Ника забрала у Рубакина и Голого вилы, пуги, сети, сечки и рубели. Словом, решила помочь Вершине. Из его слов Ника узнала, что он окончил педагогический, а второе высшее получил профильное библиотечное, что его родные в Питере, бабка умерла в прошлом году и оставила ему в наследство хозяйство с козами, утками и индюками.
Вершина был интересный человек, дружил с Рубакиным, не пил и не курил. Не был замечен в любовных связях, хотя бабы по нему сохли.
Вершина писал Нике, что повесил в библиотеке роутер и там можно посидеть в Интернете.
«Ну нет… – думала Ника, боясь подпасть под его обаяние. – Рано ещё».
И всё же ей казалось, что она видела где-то Вершину. Может быть, даже лет пятнадцать назад… или даже раньше.
К августу началась пора золотого ангельского тепла, с летящими пушками, с аистиными младенцами, собирающимися на крышах домов… Нику опутало тоской и подозрением. За две недели ни одного случая диверсий или каких-то внештатных ситуаций. Если бы не редкий гром за рекой, не тупорылые вертолёты и утренние пролетающие мимо самолёты, можно было назвать это затишьем.
Она за три дня три раза приезжала к Вершине, привозила книги. Они долго трепались про современное положение дел в культуре и пили чаи. Никита тоже выжидал, не звонил, а на хитрый вопрос Ники, приехала ли его суженая, отвечал, что ребёнок приболел и она приедет чуть позже.
Ника, пока Вершина ходил за водой для чая на колодец, просмотрела карточки читателей и нашла Катеринкину. Она записалась в библиотеку полгода назад и брала книгу «Отцы и дети». Странный выбор для Катеринки. К счастью, Вершина пока ещё не перевёл читательские билеты в электронную форму, работал по старинке.
Ника поискала книгу на полке и не нашла её. Значит, она была у Катеринки на руках.
Как правило, заговаривались они с Вершиной долго, до ночи. И потом, шли рядом до Жабьего хутора, где кричали лягушки и ночные птицы ухали в приречных вербах.
И Вершина, судя по разговорам, вроде бы понимал прекрасно, что он далек от Ники. Куда ему было соваться со своими индюками и козами, даже несмотря на свою начитанность.
Да Вершина ничего и не просил. Виднелась в нём искренняя радость, что Ника идёт рядом, роса, совы и осколочек луны в заплетенных ветром ветвях столетних верб.
Однажды он осмелился и, когда впереди у его дома открылась большая грязевая лужа, обметанная пухом индоуток, взял Нику за руку и сразу вечер стал томным, тянущим сердце за ту единственную жилу, отвечающую за приязнь и слабость в ногах.