С трудом тогда Ника взяла себя в руки, чтоб дальше иметь возможность спокойно чаевничать и соображать об истинной причине нахождения Николая Вершины в этом богоизбранном краю. И тут родственные связи его не играли большой роли и уж точно не могли привести его сюда на столь длительное житьё.
Она даже сделала неосторожность, рассказала Никите про Вершину. И Никита на удивление никак не отреагировал. Совсем никак…
Это был поздний вечер. Ника сидела на лавочке около магазина. Боялась идти к Никите, вызвала его через бабку Кошкодёриху.
Никита пришёл, руки в карманах брюк, с голым торсом и наглым видом.
– Нашалавилась? – спросил он Нику, и та, набросив ногу на ногу, кивнула.
– Как это? – удивилась Ника. – Это ты у меня спрашиваешь, о несравненный! Ты знаешь, что Катеринка записана в библиотеке!
И, как громом поражённая, следом спросила Ни-киту:
– Вершина ездит в «Сполох»?
– А что, Катеринка не может быть библиофилкой, или как там её ещё можно обозвать… Может… – садясь на лавочку, сказал Никита. – Про Вершину не знаю. Ездит ли он? Не знаю.
– А я додумалась про пустышку… А что там делала Катеринка с младенцем… В лесополосе? До блокпоста от лесополосы, от поворота между этими полосами, километр. Что там делала она?
Никита пожал плечами:
– Н-ну… к балке… а там… лесок.
– Там пройти можно с Украины? – возя камушек подошвой сланца, не унималась Ника.
– Так-то да… но, я думаю, там мины уже… Это ж прямой ход… правда, пеший. Там балка, не проедешь. Техника не пройдёт. И «зубов» наставили.
– А на велике?
– На велике можно.
– И куда идёт та дорога! Ну?
– В Гордиевку! Километров пять через луг.
– Кто там ещё ездит? Ты сказал, кому-то позвонил, чтоб лесополку посмотрели?
– Ну! Не сказал пока что… И кому я скажу? Слушай, я в отпуске. А у тебя что случилось?
– Ничего. Просто подумала кое-что. Катеринка туда ездила на машине. Она же могла видеть, как наши минируют луг?
– Вполне.
– А ты можешь узнать, кем служил Люшка?
Никита сел рядом, положил руку на ногу Нике.
– Я спрошу. Шрам странный, может, он его из армии приволок. Может, он сапёром был.
– Не пойму, как это всё связано, но чувствую.
– А вот что бы сделала ты? Из-за чего бы ты поехала с ребёнком в такую даль… и потом ещё по пути подцепила Голого… А зачем?
Ника вздрогнула:
– А если он тоже с ними? Тоже член ДРГ?
– По-моему, тебе надо в Москву. Погуляешь, посидишь в парке Горького, покормишь огарей, поешь фо-бо с немами… Том-ям… Фалафель… Кружочки для друзей…
– Ну ты тоже скажешь… – сказала Ника и недобро взглянула на Никиту. – Обижаешь… А твоя жена когда приедет?
– Жду, – выдохнул Никита, и прищурился, глядя на аистов, гуляющих на другой стороне дороги. – Я… не знаю, как это будет. Так всё не вовремя…
– Печально. – ответила Ника и положила свою голову Никите на плечо. – Нескоро мы с тобою сможем вот так спокойно проснуться в одной постели. Я этого жду давно. И наверное, уже не дождусь. Это потому, что ты всё взвешиваешь, колеблешься, как хохол на яр-манке…
Никита поцеловал её в макушку.
– Макытра ты, Вероника Алексеевна.
– Это было прям обидно сейчас.
– В семь вечера я у тебя.
18.
Ника весь день собирала улиток для Манюшки под её рассказы о том, что она встретила в «Тиндере» молодого красивого военного парня и собирается с ним мутить.
– Старые мне не нужны! Мне, главное, нужно, чтоб он меня удивлял!
– Ну а те, на хуторке? Те бы удивили?
– Какое там. Они старые! Понимаешь! Нет, конечно, узнав, что я бизнесвумен… их ошарашило, и они хотели со мной встретиться ещё раз. Но тут же ты подошла со своей выливкой!
– Так лодка-то худая же…
– Так надо нам на двоих новую заказать.
– Наверное, в ту сторону не надо сейчас ездить. Ни на лодке, ни на какой другой снасти.
– Слушай, гляди, какая громадила! – подцепив полосатую улитку палкой, удивилась Манюшка. – Нанесёт, ох нанесёт мне яиц! Вот только была бы весна…
– Не знаю, по-моему, это неблагодарный какой-то бизнес. И говорят, ты тут этих улиток понаразбрасывала и испортила экологическую картину мира.
– Я! – воскликнула Манюшка. – Поди ж ты! Кто говорит! Кто тут свалки устроил? Кто песок прёт? И медь? И всё, что плохо лежит?
– Я не помню… кто-то говорил.
– Я уже думала. Тут все вредят моим планам и не дают мне идти наверх! Думала, бизнес-планы составляла. Нет, можно, в принципе, гражданство продавать.
– Это как?
– Ну, завезти сюда вьетнамок и открыть швейный цех. И выдать их замуж за дурачков из интерната. И чтоб они за гражданство бесплатно работали. Или ещё можно грибы древесные выращивать… Или я б ещё что сделала… на торгах недвижимости бы играла.
– Ох, какая ты выдумщица!
– Только контору не пали.
– Да я вроде не собиралась.
– Может, нашим военнослужащим икры отвезти, побаловать их?
– Чтоб они в стриптизярню поубежали?
– Кстати, надо к ним съездить. Бери Никиту, съездим, подивимся на голых баб? Я тоже на пилоне умею. Только падаю. Руки слабые.
– Ну да, надо Никиту туда свозить.
Вечером Ника, в нарядной юбке и красивой блузке с открытыми плечами, и Манюшка, накрашенная и завитая, подъехали ко двору Никиты.
Подрагивали ветки на кустах. Совсем близко работали САУ.
– С замостья Ворожбинского лупят. Или ещё ближе… – задумчиво сказала Манюшка.
– Завтра надо будет съездить.
– Давай, давай… не хватало тебе ещё, чтоб бомбануло. Давно в погребе не сидела?
Пока ехали до Никиты, Манюшка рассказывала про местных ведьм. А так как эта тема была занимательной и совсем непроработанной Никой, ей было любопытно слушать Манюшку. Сегодня ведьмы наводили порчу на её огород в лице соседки Ирки Рогожкиной. Та как раз ходила зачем-то по меже, и что она там делала, предстояло выследить.
– Я следом побежала, а там яйцо стоймя стоит! Причём… причём у меня вопрос… кто его туда отложил? А? Явно, что не птица! Я его землёй присыпала…
– Отче наш прочитала три раза? – улыбнулась Ника.
– А что, надо было?
– Нейтрализовать колдунство…
– Вот я дура. Завтра! Завтра сделаю! Там у меня в яблонях прабабка похоронена, в садке, на огороде, в войну ещё похоронили. Возьму землицы, поколдую!
– О, у меня тоже двое лежат. Девочка и бабуля. Только вот «манитушники» там устроили скотную яму.
– Оштрафовать! – вскрикнула Манюшка, и Ника чуть не подпрыгнула. – А я тоже и за упокой бабуле там молитву прочту, под яблоней.
Набережная улица в это время, в будние дни, была похожа на прежнюю, когда никаких гонок, хмельных парней и визжащих девок. На огромном каштане покачивался крашенный в красный цвет колокол – било из порожнего обрезанного газового баллона. Его тут повесили после пожара у Одежонкова.
Одежонковский дом стоял чёрный, но во двор уже навезли кирпича и собирались полностью его реконструировать. В шапку им накидали их районные покровители, и Ника не сомневалась, что новый дом будет гораздо круче.
Ника постучалась в Никитино окно. Он выглянул и толкнул створки, открывая продолжая причёсывать чуть отросшие волосы пластмассовой сельповской расчёской.
– А что у вас за генеральная ассамблея? Губер, что-ли, едет? А… ты с Манькой… – разочарованно протянул он, разглядев рыжину в салоне машины. – А то заходи.
– Ты один? – спросила Ника. – Поехали тогда в стриптиз.
– Куда? – удивился Никита
– Да не говори, что ты не знаешь!
– Чё ещё за стриптиз? Откуда? Ты шутишь, что ли?
– Нет! Несмеяна с Дербенёвой открыла!
– И сама на шесте пляшет? – Никита, представив это, засмеялся, закрыв голову руками.
– Да! Да! И некоторые особы, вернее особи, очень этому рады!
Никита поманил Нику пальцем. Она зашла в дом.
Никита одевался по-военному быстро. В доме всё было так же, как и много лет назад, когда Никита приводил Нику знакомиться с матерью и бабкой. Вот его портреты всюду: маленький, побольше, школьник, студент, на присяге… и с медалями… с чёрным беретом.
Никита затянул ремень на брюках и, зевнув, тряхнул головой.
– Ну и оброс я, как бирюк. Может, подстрижёшь меня? А то моя меня не узнает.
Ника пожала плечами:
– Давай… А это твоя, жена, не может тебя постричь?.. – спросила Ника издевательски.
Никита вплотную подошёл к Нике, она почувствовала, как от него пошло тепло. Она сделала шаг назад, нагло глядя на него.
– Давай, теперь договоримся, что мы просто друзья. Или вообще не друзья. Тяжело.
Никита поцеловал Нику в прохладный лоб.
Ника вздрогнула.
– Опять ты вздрагиваешь. Как раньше…
– И что?
– И сейчас так же делаешь.
– Я знаю, и что…
Ника уставилась в крестик на Никитиной груди, красивый, с эмалями и цветами. И пониже висел молот Тора.
– Что… ласковое теля двух маток сосет? – спросила Ника. – Вот такой ты.
– И хотел бы выбрать, но за меня уже всё решили.
– Там в машине Манюшка ждёт.
– Да и хрен на нее.
И Никита опять потянул ладонь к Никиному лицу, но та отступила и вышла в темную переднюю.
– Вот приедет твоя… и всё встанет на свои места, – сказала она. – Ну что, позорище глядеть едем?
– Ну, ясно, что я вас одних не отпущу.
И Никита вышел, обрызгавшись одеколоном, недобро хлопнув дверями, и воткнул в дверь лозину.
Манюшка речисто сопровождала поездку. Она рассказывала про свои планы покорить мир и в этом было столько прелести, что Ника не уставала улыбаться.
Никита, если бы имел усы, улыбался бы в них, но он просто лыбился, даже не стесняясь, отвернувшись к окну.
Стриптиз-клуб был открыт в здании бывшего продмага. Внутри двухэтажного домика глава администрации сделала качественный ремонт с вензелями, и теперь совершенно не стыдно было туда пригласить местных начальников. Стриптизерш привозили из Курска три раза в неделю, и потом они растворялись в лесах, их везли на лесную базу и в бывшие пионерлагеря, которые ныне стали дачными посёлками. Видимо, кроме стриптиза им обещали ещё некий заработок. И никого не пугало то, что в лес Росгвардия ходить запрещала.